Фридрих Август фон Хайек - Индивидуализм и экономический порядок (1948)

"Свободное" предпринимательство  и конкурентный порядок" (1947) представляет  собой вступительную речь, которой  открылась первая встреча международного  Общества Мон-Пелерин (по названию  местечка в Швейцарии, где была организована эта встреча). Оно было создано по инициативе Ф.Хайека и объединило ученых и практических деятелей, озабоченных судьбами свободы в современном мире. В списке его членов такие имена, как К.Поппер, М.Полани, Ж.Рюэфф, М.Фридман, Л.Эрхард и др. Со дня основания до 1960 г. Ф.Хайек был председателем, а затем почетным председателем Общества.

Главная мысль хайековского выступления  отчетливо выражена в его названии: защиту конкурентного порядка недопустимо  сводить к идее "свободного предпринимательства", лозунгу laissez-faire. В этом, по убеждению Хайека, состояла роковая ошибка либералов XIX века, ставшая причиной их поражений. Вместо того чтобы давать практические ответы на возникавшие перед обществом новые сложные вопросы, они ограничивались повторением общего положения о неприемлемости государственного вмешательства. Наступление государства, подчеркивает Хайек, можно остановить, только если сегодняшние либералы будут вырабатывать собственные рецепты преодоления трудностей, с которыми сталкивается современный мир. В своем выступлении он приводит внушительный список проблем, ждущих решения.

Прошедшие годы подтвердили дальновидность такого подхода. Кардинальные изменения  в интеллектуальном климате современного общества, а затем и серьезные политические сдвиги произошли действительно именно тогда, когда начали активно разрабатываться и предлагаться новые, иногда неожиданные, практические решения, выдержанные в либеральном духе.

Драматичным эпизодом в истории  экономической мысли XX столетия стала знаменитая дискуссия об экономическом расчете при социализме (the socialist calculation debate), одним из главных участников которой стал Ф.Хайек. Под его редакцией вышел сборник "Коллективистское экономическое планирование" (1935), для которого им были написаны вводная и заключительная главы. Позднее он откликнулся обширной рецензией (1940) на книги О.Ланге и Г.Диккинсона, двух ведущих теоретиков "рыночного социализма". Эти хайековские работы образуют центральную часть "Индивидуализма и экономического порядка" (главы седьмая, восьмая, девятая).

Дискуссия о возможности "социалистического  расчета" длилась несколько десятилетий, и здесь нет возможности проследить все ее повороты.

Проблема была поставлена в 1920 г. учителем Хайека Людвигом фон Мизесом, выдвинувшим тезис о невозможности рационального экономического расчета при отсутствии рынка и частной собственности на средства производства[ Mises L.v. Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen. -- "Archiv fur Sozialwissenschaften und Sozialpolitik",1920, v. 47, # 1]. Пик полемики пришелся на 30-е годы. Вызов критиков социалистического планирования, Л.Мизеса, Ф.Хайека и Л.Роббинса, приняли Г.Диккинсон, М.Добб, Э.Дурбин, О.Ланге, А.Лернер, Ф.Тэйлор и др. Поначалу большинство экономистов были склонны принять точку зрения критиков социализма, однако вскоре чаша весов склонилась на сторону их оппонентов. Возобладало мнение (перекочевавшее затем во все учебники), что тезис Мизеса был полностью опровергнут усилиями О.Ланге и его единомышленников.

Исходная критика социализма велась с позиций "австрийской школы" и была обращена против "классического" марксистского проекта плановой безденежной экономики. [Как показал  Хайек в "Контрреволюции науки", истоки идеи всеобъемлющего централизованного  планирования лежат в технократических фантазиях Сен-Симона, от которого она и была воспринята Марксом.] Чтобы принимать рациональные экономические решения (то есть достигать наилучших результатов при наименьших затратах), необходимо, утверждал Мизес, знать цены: их он называл "помощниками ума". Без цен невозможна калькуляция прибылей и издержек, а значит, невозможно узнать, производится ли из того или иного набора ресурсов продукт, имеющий наивысшую ценность. "Где нет никакого рынка, -- писал Мизес, -- нет никакой системы цен, а где нет никакой системы цен, не может быть никакого экономического расчета". При отсутствии цен и общего знаменателя, в котором они могут быть выражены, общество обречено на "калькуляционный хаос". Опыт советского "военного коммунизма" стал своеобразным экспериментальным подтверждением этого тезиса. Вместо обещанного роста благосостояния безденежная, безрыночная экономика принесла нищету и разруху.

Последующая дискуссия прошла через  несколько этапов, которые подробно прослеживаются Хайеком.

Большинство ортодоксальных марксистов оказались настолько наивны в  теоретическом отношении, что просто не поняли, в чем суть доводов  Мизеса. [ Это, например, наглядно видно  из дискуссии о безденежной экономике  в советской литературе 20-х годов. См. блестящее изложение этой дискуссии у Л.Юровского: Юровский Л.Н. Денежная политика советской власти (1917--1927). Избранные статьи. М., "Начала-пресс", 1996.] Они восприняли их как попытку доказать, что централизованное планирование невозможно физически. Это, конечно, недоразумение. Речь шла не о возможности или невозможности существования централизованного планирования как такового, а о другом: возможно или невозможно успешное централизованное планирование, превосходящее по эффективности рыночный механизм координации.

В результате миссия защиты социализма от австрийской критики перешла  к экономистам-неоклассикам, отправным  пунктом для которых служила  модель общего равновесия Л.Вальраса. Принципиальное отступление от исходной марксистской схемы состояло в том, что они признали ключевую роль цен для рационального размещения ресурсов. Идея марксистов, что экономический расчет возможен при отсутствии денег -- с помощью каких-либо натуральных измерителей (единиц энергии или часов труда), -- была оставлена. Однако, по мнению экономистов-неоклассиков, функция цен могла бы успешно реализовываться -- в иных формах -- и при социализме. В таком случае социализм представал бы как более совершенная общественная система, поскольку, не уступая капитализму по эффективности, он в то же время был бы в состоянии обеспечить большее равенство в распределении доходов.

Историки экономической мысли  выделяют два основных варианта ответа на тезис Мизеса. Первый -- за ним  закрепилось название "планометрического" -- предполагал, что централизованное планирование способно "имитировать" действие рыночного механизма на бумаге. Равновесный набор цен, обеспечивающий оптимальное размещение ресурсов, может быть найден с помощью соответствующих математических моделей.

Второй вариант получил название "рыночного социализма". Это был еще один шаг назад от исходной марксистской схемы. Если на предыдущей стадии дискуссии защитники планирования признали "теоретические" достоинства рынка, вменив в обязанность плановым органам "имитировать" его работу на бумаге, то теперь они пошли дальше, допустив существование при социализме реальных рынков. Фактически предлагалась гибридная конструкция -- с рынком, но без частной собственности. (Или, если точнее, с рынками потребительских товаров и труда, но без рынка капитала.)

Что касается производственных благ, то равновесные цены на них сторонники "рыночного социализма" предлагали устанавливать методом проб и  ошибок -- на манер вальрасианского  аукционщика. Плановым органам предстояло назначать пробные цены, которые в течение установленного периода оставались бы неизменными, так что менеджеры социалистических предприятий принимали бы их как "данные". (В связи с этим О.Ланге писал о "параметрической функции цен".) Затем в зависимости от возникновения либо избыточного спроса, либо избыточного предложения они пересматривались бы в ту или иную сторону -- и так до тех пор, пока в конце концов не "нащупывались" бы искомые ценовые соотношения.

Хайек вскрывает непонимание самой  сути рыночного процесса, стоящее  как за "планометрическим", так и за "конкурентным" решением. В основании его критики лежит концепция рассеянного (неявного) знания. При социализме, доказывает он, гигантский массив знаний, имеющихся у индивидуальных агентов, неизбежно останется невостребованным. Эта эпистемологическая ущербность, присущая социалистической системе, непреодолима.

"Планометрическая" схема несостоятельна  прежде всего потому, что оставляет  без ответа вопрос, каким образом  всю соответствующую сумму знаний  предполагается сосредоточить в  центре. Ведь "имитация" работы рынка плановыми органами могла бы начаться только после получения всей необходимой для этого информации. Но важнейшая ее часть -- это неявные, личностные знания. Такие знания по определению не поддаются формализации и передаче. Кроме того, для приспособления к постоянно меняющимся условиям необходимы оперативные решения. Но ни о какой оперативности не может быть и речи, когда информацию о происшедших переменах придется сначала передавать наверх, а затем ждать указаний, как действовать. Потеря времени будет означать потерю огромного количества благоприятных возможностей, требующих мгновенной реакции. Поэтому система всеобъемлющего централизованного планирования неспособна даже отдаленно приблизиться к результатам, демонстрируемым рынком.

Далеко не всеми этот аргумент был  верно понят. Некоторые восприняли его так, будто речь шла не о  невозможности рационального экономического расчета в условиях плановой системы, а о невозможности математических вычислений, которые понадобились бы для решения системы уравнений с астрономически большим числом неизвестных. В таком случае помочь делу могли бы дальнейший прогресс математики и появление сверхмощных компьютеров. Однако аргументация Мизеса и Хайека не была столь примитивной. По их мысли, плановые органы не были бы способны не то что решить, но даже составить искомую систему уравнений -- из-за невозможности аккумулировать в центре все необходимые для этого "данные". Лишь видимость решения проблемы рассеянного знания, показывает Хайек, дает и модель "рыночного социализма".

Мизес и Хайек расходились с  экономистами-неоклассиками прежде всего в понимании категории  издержек, центральной для всей дискуссии. "Рыночные социалисты" видели в  издержках объективно данную величину. Но в действительности оценки альтернативных издержек всегда субъективны и строятся исходя из индивидуальных представлений участников рынка об открывающихся благоприятных возможностях. Опираясь именно на такие субъективные ожидания и представления, предприниматели вступают в конкуренцию за право употребить часть ресурсов общества для реализации намеченных ими проектов. Важнейшее условие здесь -- свобода установления цен на ресурсы, принципиально не допускавшаяся теоретиками "рыночного социализма". Но если предприниматель лишен возможности предложить за факторы производства, необходимые ему для осуществления новой идеи, более высокую цену, ресурсы не направляются туда, где отдача от них была бы выше, а остальные агенты так и не узнают о возросших альтернативных издержках их использования. В схеме "рыночного социализма" цены перестают быть эффективными "разносчиками" информации и оказываются не связанными с издержками, что делает невозможным рациональный экономический расчет.

Иногда складывается впечатление, что участники дискуссии говорили на разных языках. Критики социализма спрашивали: как в условиях плановой экономики на деле будут решаться задачи сбора, обработки и передачи информации, обобщение и координацию которой в условиях капитализма осуществляет конкурентный рынок? На это их оппоненты отвечали, что, если бы такая информация была "дана" органам планирования и они были бы в состоянии мгновенно осуществлять расчеты любой степени сложности, тогда ничто не мешало бы принимать решения, не уступающие по эффективности рыночным. Затрудненность диалога во многом объяснялась тем, что защитники социализма мыслили в статической, тогда как его критики -- в динамической парадигме. Однако в статических условиях проблема экономического расчета, как ее понимали Мизес и Хайек, вообще не встает. Она возникает только в динамических условиях, требующих постоянного приспособления к новым открывающимся фактам. Модель совершенной конкуренции, где нет неопределенности и все известно заранее, не оставляет места для экономического расчета и потому мало чем может помочь в анализе этой проблемы.

По существу, сторонники социализма из числа экономистов-неоклассиков доказывали, что с точки зрения эффективности не имеет значения, владеют ли средствами производства частные лица или государство: результат в обоих случаях будет примерно одинаков. Но свидетельствовало это только об одном: о неприменимости модели общего равновесия для оценки альтернативных институциональных установлений. По удачному сравнению современных исследователей, утверждать, исходя из предпосылок этой модели, что планирование не уступает по эффективности рынку, -- все равно что утверждать, исходя из тех же предпосылок, что бартерная экономика не уступает по эффективности денежной [Furubotn E.G., Richter R. Institutions and economic theory: an introduction to and assessment of the new institutional economics. Saarbrucken, 1995, p.15.]. Предполагать такое можно лишь при игнорировании трансакционных издержек, сопровождающих действие разных экономических систем.

Едва ли случайность, что среди теоретиков общего равновесия так часто встречались экономисты, симпатизировавшие социализму, и даже убежденные марксисты. По-видимому, конструкция вальрасианской модели с центральной фигурой аукционщика, мгновенно рассчитывающего цены и доводящего их до сведения индивидуальных агентов, с легкостью совмещалась в их сознании с социалистическими схемами, где такое же центральное место отводилось государству. Дело предстает так, как если бы теоретики социализма решили, что метафора, содержащаяся в вальрасианской модели, поддается буквальному перенесению в жизнь.

Обе стороны вышли из спора о  возможности "социалистического  расчета" с ощущением своего выигрыша. Однако подавляющему большинству экономистов  привычнее и ближе оказался способ мышления О.Ланге и других "рыночных социалистов", рассуждавших в терминах сравнительной статики. Они и были признаны победителями.

Потребовалось почти полвека, чтобы  эта оценка была пересмотрена. До окончательного отказа от нее дошло только в 80-е  годы, когда оставалось совсем мало времени до краха "реального" социализма. Сегодня правота Мизеса и Хайека в том давнем споре практически никем не ставится под сомнение. [См.: Vaughn K.I. Economic calculation under socialism: the Austrian contribution. -- "Economic Inquiry", 1980, v.18, " 4; Murrell P. Did the theory of market socialism answer the challenge of Ludwig von Mises? -- "History of Political Economy", 1983, v.15, # 1; Lavoie D. Rivalry and central planning: the socialist calculation debate reconsidered. Cambridge, 1985.] С этим вынуждены были согласиться даже те экономисты (вроде П.Самуэльсона), которые десятилетиями повторяли в своих учебниках вывод о победе теоретиков "рыночного социализма".

Много сил отдал Ф.Хайек борьбе с инфляционистскими тенденциями, под знаком которых прошел почти весь XX век. Особую тревогу вызвала у него ситуация, сложившаяся в 30-е годы в результате глубокого кризиса системы золотого стандарта. При всех его недостатках золотой стандарт достаточно жестко дисциплинировал поведение денежных властей отдельных государств. Какая альтернативная система могла бы справляться с этой задачей по меньшей мере не хуже или даже лучше него? Этой проблеме посвящена написанная в форме рецензии небольшая работа -- "Резервная валюта с товарным обеспечением" (1943), где Хайек выступает за введение единой резервной валюты, основанной на товарном стандарте (глава десятая). Он подробно останавливается на преимуществах денежной единицы, стоимость которой поддерживалась бы неизменной по отношению к некоторому фиксированному набору товаров. Одновременный переход всех ведущих стран на такой стандарт обеспечил бы, по его мнению, стабильность международной валютной системы.