Творчество Эдгара По

Творчество Эдгара По

«Ворон» принесший славу…»

Основное проявление творческой личности — ее труды — литературные

сочинения: стихи, рассказы, статьи. Рассказывая о жизни Эдгара По надо

говорить о его творческой деятельности: о начальных проявлениях его

призвания, о первом стихотворном сборнике, созревании таланта, периодах

творчества, поэме «Аль-Аараф», о рассказах «Лигейя», «Падение дома Ашеров»,

«Золотой жук», «Ворон» — самое прославленное и популярное стихотворении По,

определившее основу его прижизненной и посмертной славы.

Поэт написал «Ворона» потому, что в браке с Вирдживией он подменил

реальную любовь мечтой, и это обрекло его «на страдания и отчаяние». Это не

единственный случай односторонней и неаргументированной трактовки

произведений По. Автор нередко возникновение и смысл его стиитвореиий и

рассказов объясняет только личзыми, интимными переживаниями поэта,

связанными с темой «утраченной любви». Можно рассматривать героев и героинь

произведений Эдгара По всего лишь как «многоликие ипостаси самого По и

любимых им женщин, двойники, чей придуманный мир он наполнял страданием,

пытаясь облегчить тем самым бремя печалей и разочарований, отягощавших его

собственную жизнь. Дворцы, сады и покои, населенные этими призраками,

блистают роскошным убранством, оно — точно причудливая карикатура на

нищенское убожество настоящих его жилищ и безотрадную обстановку тех мест,

куда набрасывала его судьба.

Творчество писателя, как бы полно ни отражалась в нем его личность, не

замыкается в рамках «психологической автобиографии», и если рассматривать

произведения По, устремляясь к решению только этой задачи, следуя только в

этом направлении, нетрудно упустить из виду важные стороны творчества, его

смыслового наполнения, историко-литературного и общественного значения.

Разгадать странную романтическую символику, раскрыть реальный смысл многих

рассказов Эдгара По — задача необычайно трудная, и в своей полноте она так

и остается нерешенной.

Своеобразие рассказов По

Как новеллист По всерьез заявил о себе рассказом «Рукопись, найденная

в бутылке» (1833), получившим премию на конкурсе «Сатердей курьер». Один из

членов жюри подметил главную особенность дарования По-прозаика: «Логика и

воображение сочетались тут в редкой соразмерности». В традиции

необыкновенных морских путешествий написан рассказ «Низвержение в

Мальстрем» (1841) и единственная «Повесть о приключениях Артура Гордона

Пима» (1838), подготовившая почву мелвилловскому «Моби Дику» и завершенная

Ж. Верном в романе «Ледовый сфинкс». К «морским» произведениям примыкают

рассказы о приключениях на суше и в воздухе: «Дневник Джулиуса Родмена» —

вымышленное описание первого путешествия через Скалистые горы Северной

Америки, совершенного цивилизованными людьми (1840), «Необыкновенные

приключения некоего Ганса Пфааля» (1835), начатые в шутливо-сатирическом

ключе и переходящие в документальный отчет о полете на Луну, «История с

воздушным шаром» (1844) о совершенном якобы перелете через Атлантику. Эти

произведения — не только истории о немыслимых приключениях, но и

приключение творческой фантазии, аллегория постоянного драматического

путешествия в неизведанное, в иные, выходящие за пределы повседневного

эмпирического опыта эмоционально-психологические измерения. Благодаря

тщательно разработанной системе деталей достигалось впечатление

достоверности и материальности вымысла. В «Заключении» к «Гансу Пфаалю» По

сформулировал принципы того вида литературы, который впоследствии назовут

научно-фантастической.

Та же «сила подробностей» у По, отмеченная Ф. М. Достоевским,

характерна для самой многочисленной группы новелл — тех его «арабесок»,

которые ближе всего к европейской романтической традиции. Художественный

смысл таких рассказов, как «Ли-гейя» (1838), «Падение дома Ашеров» (1839),

«Маска Красной смерти» (1842), «Колодец и маятник» (1842), «Черный кот»

(1843), «Бочонок амонтильядо» (1846), конечно, отнюдь не исчерпывается

картинами ужасов, физических и душевных страданий, вообще «уклонений от

природы», по выражению Ш. Бодлера. Изображая различные экстремальные

положения и выявляя реакции героев на них, писатель прикоснулся к таким

областям человеческой психики, которые изучаются современной наукой, и тем

раздвинул границы эмоционального и интеллектуального постижения мира.

Первый свой изданный сборник рассказов Эдгар По назвал «Рассказами

гротесков и арабесок». Название произведения или ряда произведений, тем

более данное самим автором, направляет читателя и критика, ориентирует их,

дает им ключ от входа в область, созданную творческой фантазией. Рассказы

Эдгара По — это .действительно гротески и арабески. «Кто верным именем

ребенка назовет» (Шекспир), будь то человек или произведение искусства? По-

видимому, это лучше всего способен сделать родитель ребенка или автор,

когда речь идет о произведении искусства. Нет у родителя или у автора

имеется не только свое понимание произведенного им на свет детища, но и

свой тайный замысел;, свои пожелания, свои надежды и упования. Гротески и

арабески — наименование точное, но в большей мере оно характеризует, так

сказать, внешний облик, способ, манеру, чем суть. Нередко литературоведам и

критики рассказы Эдгара По называют «страшными». С равным основанием их

можно назвать «рассказами тайн и ужасов». Когда Эдгар По писал свои

рассказы, подобный жанр был а Америке широко распространен, и он знал его

особенности и лучшие его образцы, знал о его популярности и причине успеха

у читателя.

Казалось бы, легче всего разобраться в рассказах Эдгара По, если

поставить их в связь с традициями готического романа английской

писательницы Анны Радклиф (17(;4—1823) и европейской романтической

фантастики, прежде всего с Гофманом (1776—1822), с его «Фантазиями в манере

Калло». Это делали и делают, это можно и нужно делать, не слишком

обнадеживая себя, учитывая «странность» Эдгара По, его гротесков и

арабесок, о которой так решительно сказал Достоевский: «Вот чрезвычайно

странный писатель — именно странный, хотя и с большим талантом». Порой

кажется, что тот или иной гротеск Эдгара По написан в духе традиции

готического романа, в духе жанра «тайн и ужасов», а на поверку оказывается,

что это пародии на него. Наглядный пример — рассказ «Сфинкс»

Человек приехал из Нью-Йорка к своему родственнику и живет «в его

уединенном, комфортабельном коттедже на берегу реки Гудзон». Однажды, «на

исходе знойного дня», он сидел «у открытого окна, из которого открывался

прекрасный вид на берега реки и на склон дальнего холма, почти безлесный

после сильного оползня». И вдруг он «увидел там нечто невероятное — какое-

то мерзкое чудовище быстро спускалось с вершины и вскоре исчезло в густом

лесу у подвожья». Чудовище было огромных размеров, и всего поразительней и

ужасней было изображение «Черепа едва ли не во всю грудь». Перед тем как

чудовище скрылось, оно исторгло «неизъяснимо горестный» звук, а человек,

рассказывающий эту историю, «без чувств рухнул на пол*. Рассказ о

таинственном и ужасном, но тут же, на следующей странице, и разоблачение

«фокуса», то есть разъяснение того, каким образом перед взором рассказчика

появилось омерзительное чудовище. Оказалось, что это всего-навсего

насекомое — «сфинкс вида Мертвая голова», внушающее «простонародью

суеверный ужас своим тоскливым писком, а таите эмблемой смерти нагрудном

покрове». Насекомое попало в паутину, которую соткал за окном паук, а глаза

человека, сидевшего у окна, спроецировали его на обнаженный склон далекого

холма. «У страха глаза велики». образ чудовища — иллюзия, порожденная

тревожным психическим состоянием рассказчика, обостренным реальным ужасом —

в Нью-Йорке свирепствовала эпидемия холеры, «бедствие все разрасталось», и

«в самом ветре, когда ов дул с юга... чудилось смрадное дыхание смерти". (В

«Сфинксе» отразилось реальное событие начала 30-х годов прошлого века: в

Нью-Йорке была эпидемия холеры, распространившаяся из Европы.)

«Сфинкс» — рассказ и «страшный» и пародийный, в нем есть и

существенный для Эдгара По мотив социальной сатиры — выраженная как бы

между прочим и в остроумной форме оценка реального состояния американской

демократии. Родственник рассказчика, чей «серьезный философский ум был чужд

беспочвенных фантазий... настоятельно подчеркивал ту мысль, что ошибки в

исследованиях обычно проистекают из свойственной человеческому разуму

склонности недооценивать или же преувеличивать значение исследуемого

предмета из-за неверного определения его удаленности... Таи, например, —

сказал он, — чтобы правильно оценить то влиянию, которое может иметь на

человечество всеобщая и подлинная демократия, необходимо учесть, насколько

удалена от нас та эпоха, в которую это возможно осуществить».

Рассказ «Сфинкс» может дать представление о технологии создания

страшного у Эдгара По, однако для автора это отнюдь не универсальный

способ. И в этом рассказе, далеко не столь значительном, как, например,

рассказ «Падение дома Ашеров», и далеко не столь популярном, как «Золотой

жук», очевидна одна черта, которая, по мнению Достоевского, отличает Эдгара

По «решительно от всех других писателей и составляет резкую его

особенность: это сила воображения. Не то чтобы он превосходил воображением

других писателей; но в его способности воображения есть такая особенность,

какой мы не встречали ни у кого: это сила подробностей», которая способна

убедить читателя в возможности события, даже когда оно «или почти совсем

невозможно или еще никогда не случалось на свете».

«Сила воображения, или, точнее, соображения», говоря словами

Достоевского, позволяла Эдгару По с решительным успехом широко

мистифицировать читателя. Об этой способности и склонности По можно

говорить приводя в пример его «Историю с воздушным шаром» — рассказ-

мистификацию, в котором выдумка о перелете воздушного шара 118 Европы в

Америку оказалась столь правдоподобной, что вызвала сенсацию.

Достоевский обратил внимание на весьма важный содержательный элемент

самых невероятных рассказов Эдгара По. «Он, — писал Достоевский, — почти

всегда берет саму исключительную действительность, ставит своего героя в

самое исключительное внешнее или психологическое положение, и с какою силою

проницательности, с какою поражающею верностию рассказывает о состоянии

души этого человека». Очень часто — души, объятого ужасом, который

испытывал сам Эдгар По.

Вероятно, многие читатели, если их спросить, какой из рассказов Эдгара

По лучшие всего удерживает память , скажут: «Золотой жук». Сам писатель

считал его «наиболее удачным» своим рассказом. «Огромная популярность

«Золотого жука», — верно отмечает Герви Аллен, — объясняется отчасти тем,

что в нем почти отсутствуют болезненные мотивы, преобладающие во многих

других произведениях По». В связи с этим невольно вспоминается признание

Блока: «Мне случалось ощущать при чтении Диккенса ужас, равного которому не

внушает и сам Э. По». Действительно, «эти уютные романы Диккенса — очень

страшный и взрывчатый материал». Однако в «уютных романах Диккенса» нет

болезненных мотивов, связанных с травмированным состоянием психики, что

заметно в рассказах Эдгара По.

«Золотой жук» по жанровым его свойствам обычно присоединяют к

знаменитым детективным рассказам Эдгара По — «Убийства на улице Морг»,

«Тайна Мари Роже» и «Украденное письмо», героем которых является детектив-

любитель Ш. Огюст Дюпен. В этих рассказах — сам автор называл их

«логическими рассказами» — с особым эффектом проявляет себя сила логики и

аналитического соображения. Валерий Брюсов назвал их автора

«родоначальником всех Габорио и Конан-Дойлей» — всех писателей

детективного жанра. Герви Аллен как бы дополняет и развивает это суждение

Брюсова, когда пишет: «Очерк «Шахматный автомат Мельцеля» «явился первым

произведением, где По выступил в роли непогрешимого логика и

проницательного аналитика, предвосхитив метод, к которому прибег позднее в

своих детективных рассказах, таких, как «Убийства на улице Морг», — метод,

увековеченный в триумфе Шерлока Холмсов».

Основную же особенность Эдгара По отметил опять-таки Достоевский. Он

указал на «матерьяльность» его фантастики. Фантастическое в произведениях

Эдгара По оказывается осязаемым, обыденным. Явления невероятные не только

обнаруживаются в повседневности, но повседневность как таковая под

взглядом и пером Эдгара По обретает характер фантастический. Однако при

этом По но был идеалистом-мистиком. «Видно, что он вполне американец, даже

в самых фантастических своих произведениях», — так сказал Достоевский, и

если учесть, что «американец» в данном случае это синоним практицизма,

деловитости, то Эдгар По, материализуя фантастику или же делая все

материально-бытовое фантастическим, явился в этом смысле американцем и

антиамериканцем одновременно. Он видел и показал призрачность, зыбкость

буржуазно-деляческого мира, гордившегося своей разумностью,

основательностью и прочностью. Индивидуалистическая свобода, которую

американцы написали прямо на своем знамени, это, по Эдгару По, одиночество

в толпе, это заброшенность и затравленность личности, это по свобода