Жизнь, смерть, бессмертие

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность данной темы, в том что жизнь и смерть - две вечные темы духовной культуры человечества. О них размышляли пророки и основоположники религий, философы и моралисты, деятели искусства и литературы, педагоги и медики. Вряд ли найдётся взрослый человек, который рано или поздно не задумался бы о смысле своего существования, предстоящей смерти и достижении бессмертия.

Смерть и потенциальное  бессмертие - самая сильная приманка для философствующего ума, ибо все  наши жизненные дела должны, так  или иначе, соизмеряться с вечным. Человек обречён на размышления о смерти и в этом его отличие от животного, которое смертно, но не знает об этом.

Столетиями лучшие умы  человечества пытаются хотя бы теоретически опровергнуть этот тезис, доказать, а  затем и воплотить в жизнь  реальное бессмертие. Таким человеком  способствующим развитию античной философии был Сократ, для которого  собственная жизнь была философской проблемой,  а  важнейшим  из  проблем  философии  был  вопрос  о смысле жизни и смерти. Не отделяя философии от действительности,  от    всех прочих сторон деятельности, он еще меньше повинен в  каком  бы  то  ни  было расчленении самой  философии.  Его  мировоззрение  было  столь  же  цельным, земным, жизненным, столь же полным и глубоким выражением  духовной  жизни  иантичного мира.

Цель данной работы изучить  учение Сократа о жизни, смерти и  бессмертии души.

Задачей данной работы является изучение общих аспектов философии, рассмотрение идей о жизни, смерти, бессмертии.

Объект исследования - философское  учение Сократа

Предмет исследования - проблема жизни, смерти и бессмертии души.

1. ОБЩИЕ АСПЕКТЫ ФИЛОСОФИИ СОКРАТА

 
 
Сократ указывает, что прежде постижения чувствами какой-либо истины, например равенства, в сознании человека уже  должно быть заложено соответствующее  отвлеченное понятие, в данном случае — равного, которым чувства и  оперируют, и что, стало быть, если чувствами человек владеет с  момента рождения, то понятием равного  он обладал еще раньше, т. е. до рождения. «А если мы приобрели его до рождения и с ним появились на свет, —  продолжает Сократ, — наверно, мы знали  — и до рождения, и сразу после  — не только равное, большее или  меньшее, но и все остальное подобного  рода. Ведь не на одно равное распространяется наше доказательство, но совершенно так  же и на прекрасное само по себе, и  справедливое, и священное, одним  словом, как я сейчас сказал, на все, что мы в своих беседах, и предлагая вопросы, и отыскивая ответы, помечаем печатью бытия самого по себе. Так что мы должны были знать все это, еще не родившись... И если, узнав однажды, мы уже не забываем, то всякий раз мы должны рождаться, владея этим знанием, и хранить его до конца жизни. Ведь что такое «знать»? Приобрести знание и уже не терять его. А под забвением, если я не ошибаюсь, мы понимаем утрату знания... Но если, рождаясь, мы теряем то, чем владели до рождения, а потом с помощью чувств восстанавливаем прежние знания, тогда, по-моему, «познавать» означает восстанавливать знание, уже тебе принадлежавшее. И, называя это «припоминанием» (anamimneskesthai), мы бы, пожалуй, употребили правильное слово».

Установление истины в  интересующих его проблемах этики  Сократ сознательно свел к общим  определениям, достигаемым чисто  логическим путем. У учеников Сократа — Ксенофонта и Платона — мы находим важные указания и многочисленные примеры, иллюстрирующие тот метод, с помощью которого Сократ приходил к общим определениям, к выявлению отвлеченных понятий, что было для него равнозначно познанию сути вещей, постижению истины. Этим методом в соответствии с характерной для античности несколько примитивной установкой на ороакустическое развитие и восприятие мысли была диалектика в ее простейшем выражении, в виде беседы, разговора, диалога («диалог», собственно, и значит по-гречески «разговор»), в ходе которого собеседники, обмениваясь мнениями, постепенно приходили к согласному взгляду, к согласованному общему определению.

Кроме того, Сократ в совершенстве овладел иронией.Одних эта ирония совершенно обезоруживала и приводила в оцепенение, как от соприкосновения с морским скатом (признание Менона в одноименном диалоге Платона). Других, напротив, ввергала в ярость и провоцировала на смелые, но крайние заявления, уязвимые для хладнокровной и продуманной критики (выходки Гиппия и Фрасимаха, как они представлены соответственно у Ксенофонта, Воспоминания). Третьих, наиболее одаренных и способных оценить метод и стиль Сократа, эта его манера приводила в восторг, ибо заставляла испытывать наслаждение от предвосхищения, а затем и от воочию свершавшегося чудесного превращения: за маской простоватого и плутоватого Силена, с которой Сократ вступал в спор, скрывался, а затем и являлся участникам беседы прекрасный лик высокой мудрости (впечатление, о котором говорит Алкивиад в Платоновом «Пире»).

Несомненно, далее, что с  этой общей иронической манерой  Сократа была связана и другая черта его поведения — подчеркивание  своей чисто вспомогательной  роли при установлении истины в споре, роли, как он сам говорил, повивальной  бабки, помогающей другим при извлечении на свет божий истины, которая чаще всего запрятана в тайниках нашей  души, нашего «подсознания». Одним из оснований такой позиции могло быть убеждение Сократа в бессмертии души, в ее сопричастности к миру прочих нетленных ценностей — отвлеченных сущностей, или понятий вещей, в возможности возбуждения в любом человеке методом диалектики воспоминания (анамнесис) об этих ценностях. Но, с другой стороны, здесь безусловно играла свою роль я та глубоко присущая Сократу научная скромность, которая лежала в основании его иронии. Именно она главным образом побуждала его называть свое высокое искусство диалектика ремеслом повивальной бабки, майевтикой.

Когда говорят, что учение Сократа было по преимуществу этическим, то это верно во всех отношениях. Определение позитивного смысла жизни, иначе говоря, высшего нравственного  идеала, его существа и путей его  достижения, составляло главное содержание этого учения, и самая теория познания Сократа была совершенно подчинена  этой высшей этической цели. В самом  деле, рассматриваемое как целое  сократовское учение являет собой стройную этическую концепцию: знание указывает  человеку путь к овладению добродетелью, а добродетельный образ жизни  служит средством наиболее полного  самораскрытия, или реализации, человеческой личности, что и является высшим благом, или счастьем, в жизни.

Исходным моментом в этой системе служит своего рода аксиома  — наивное и чистое, вполне в  духе классического оптимизма убеждение  в целесообразности человеческой жизни. «Никто не делает ошибок добровольно  — эти слова, — писал Т. Гомперц, — выражают суть сократизма. Они составляют ствол, который нужно проследить вверх к ветвям и вниз к корням». Действительно, приведенная формула, как далее разъясняет немецкий ученый, имеет двоякий смысл. С одной стороны, она исходит из убеждения, что объяснение поступкам человека надо искать исключительно в его сознании, в его разуме. «Иными словами, — резюмирует это положение Гомперц, — кто знает, что правильно, тот так и поступит; недостаток разумения есть единственный источник всякого морального несовершенства». Отсюда неустанные старания Сократа, чтобы слушатели его поняли правильный смысл вещей, старания, которые оборачивались у него диалектическим определением понятий, установление которых и приравнивалось к постижению истины.

Во всяком случае не видно, чтобы Сократ допускал вмешательство в поступки людей, обладающих истинным знанием, каких-либо темных инстинктов, непознаваемых импульсов этоса (нрава), как это делал двумя поколениями ранее Гераклит. Для этого Сократ был слишком человеком своего времени, и его вера в возможность человеческого разума, в необходимость его в первую очередь полагать критерием поступков людей была не меньшей, а может быть и большей, чем у софистов. Сама жизнь диктовала такой подход. «С усложнением культурных условий, — писал по этому поводу В. Виндельбанд, — привычное следование общепринятым правилам жизни сделалось недостаточным; в путанице общественной жизни, когда здесь рекомендовалось одно, там другое, каждый чувствовал, что для правильного решения возникающих вопросов ему нужны знание и истинное суждение, и в повышенной конкуренции цивилизации более пригодным оказывался во всех областях более знающий. Сократ довел это состояние до наиболее резкого выражения, дав вопросу этический оборот и объявив, что истинная добродетель заключается в знании, а правильное знание ведет само собой и притом всегда к правильным поступкам». 

Но если одной из причин этого интеллектуального детерминизма был собственно рационализм, как  нельзя лучше отвечавший требованиям  и стилю жизни классического  общества, то другая причина была уже  чисто нравственная. В эпоху начавшегося  политического и морального разложения необходимо было противопоставить модным скептическим и нигилистическим  концепциям веру в положительные  ценности жизни, в нравственный идеал, в добродетель — веру, которую, однако, в эту эпоху нельзя было с успехом обосновать иначе, как  средствами логики. Этим именно и объяснялось  увлечение Сократа нравственными  определениями, исследованием и  обоснованием позитивного смысла таких  традиционных, но стертых или даже дискредитированных понятий, как справедливость, честность, мужество и пр.

Но если способом приближения  к нравственной правде могло быть только знание, то, с другой стороны, по убеждению Сократа, овладение  знанием было невозможно без соблюдения известных нравственных норм, и прежде всего без обуздания человеком  своей животной природы, без воздержанности. «Не следует ли каждому проникнуться убеждением, что воздержание есть основа добродетели (enkrateian aretes einai krepida), и его прежде всего запасти в душе? И действительно, кто может без него приобрести какие-нибудь полезные знания и достигнуть упражнением значительного навыка в них? Какой раб чувственных наслаждений не доведет до позорного состояния и тело и душу?» — такими и подобными им увещаниями Сократ не уставал побуждать своих учеников к нравственному совершенствованию.

И он не ограничивался побуждением  других — он сам являл пример высокой нравственности. «Такие беседы вел Сократ, — замечает Ксенофонт в заключение только что цитированного пассажа, — но в делах он выказывал еще больше воздержания, чем на словах» . И в другом месте Ксенофонт считает нужным подчеркнуть: «Исходя из принципа, что для всякого, кто хочет чем-нибудь прославиться, обладание воздержностью — счастье, Сократ прежде всего сам являл собою окружающим его пример воздержности в такой степени, в какой ею не обладал никто на свете; затем, и беседами своими он старался направить друзей своих главным образом к воздержности».

Кратко этическая концепция  Сократа может быть представлена в виде формулы: знание = добродетель = счастье. Выше мы видели, как Сократ пришел к отождествлению двух ближайших  элементов: знания и добродетели; теперь мы убеждаемся в возможности отождествления, с его точки зрения, и двух других крайних звеньев в указанной  цепи: знания и счастья. И в самом  деле, как пишет древний историк  философии, «он говорил, что есть одно только благо — знание, и  одно только зло — невежество» (Диоген Лаэртский).

Но кому собственно было адресовано это учение? До сих пор  мы говорили об этической концепции  Сократа в ее обращении к человеку. И действительно, Сократа интересовала прежде всего и главным образом индивидуальная человеческая личность. Однако из этого не должно выводить, что ему были безразличны состояние и судьба общества в целом. Совсем нет: Сократ отлично понимал, что человек — это всего лишь элементарная частица более обширного целого, и его учение, казалось бы, всецело обращенное к личности, имело в виду реализацию этой личности в ее отношениях с людьми, т. е. в обществе. При ближайшем рассмотрении оказывается, что добродетель в понимании Сократа — это всего лишь социально оправданный способ личного поведения, а счастье человека, достигаемое на пути добродетели, не мыслимо без благополучия общества. Характерно, что первейшим видом добродетели выступает у Сократа справедливость, т. е. та совокупность принципов, которая в первую очередь определяет жизнь и поведение человека в обществе. И в данной связи не столь уж важно, как трактовалась далее Сократом эта социальная добродетель (что, вообще-то говоря, является предметом спора): сводилась ли она им к своеобразному правилу тальона — отплачивать с лихвою друзьям добром, а врагам злом, как об этом можно прочитать у Ксенофонта (Воспоминания), или же, наоборот, возводилась в абсолют, требовавший безусловной справедливости и запрещавший даже отвечать несправедливостью на несправедливость, как это утверждается у Платона .

Но, мало того, можно говорить не только о взаимозависимости, но и  о совпадении, в представлении  Сократа, счастья человека с благополучием  общества. Для него это было естественно тем более, что общество понималось им как простая совокупность индивидов, да и цели общественные и личные, равно как и мораль социальная и индивидуальная, трактовались вполне одинаково. Во всяком случае, Сократ был убежден в том, что противоречия между интересами личными и общественными лишь кажущиеся, что достичь индивидуального счастья невозможно вопреки или помимо общества, что эгоистические и альтруистические устремления, при разумном отношении к жизни, не столь уж несовместимы.

Обращаясь теперь к характеристике политических взглядов Сократа, мы должны прежде всего подчеркнуть их тесную связь с его общей этико-гносеологической теорией. Подобнософистам, Сократ исповедовал культ разума, и, как и они, он сильнейшим образом содействовал внедрению рациональных, научных начал в область политического знания. Однако, в отличие и в противовес софистам, ему было недостаточно одного объяснения явлений политической жизни; еще важнее было для него обоснование и утверждение и в этой области положительных нравственных идеалов, и этим объясняется тесное единство политики и этики в рамках его философского учения. Обычно указывают на нерасчлененность сфер этики и политики у древних философов, в частности и у Сократа, отмечают существование в век классики практически единой социологической науки, специализированное расчленение которой на политику, экономику, этику станет делом более позднего времени, начиная с Аристотеля. Это верно. Однако в случае с Сократом ударение следовало бы сделать не на недостатке дифференциации, а на нарочитом, так сказать, избытке единства, обусловленном именно стремлением философа охватить своим учением равно все сферы человеческой жизни.