Русский Леонардо (философия П.Флоренского)

                        Министерство образования и науки Российской Федерации

ФГБОУ ВПО «Сочинский государственный университет» в г. Нижний Новгород.

 

Факультет Адаптивной физической культуры

Кафедра Социально-гуманитарных дисциплин

 

Дисциплина Философия

 

           Контрольная  работа: Русский Леонардо (философия П.Флоренского)

 

 

 

Выполнила студентка 1курса ЗФО

Группа БА-11-13

ФИО Лазовская В.Р. № зачетки 4929

Проверила: Овчарова Т.Н.

 Оценка___________________

Дата «_____»_________2014

Подпись преподавателя________

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                              Нижний Новгород

                                                       2014

                                                    Содержание 
 
Введение…………………………………………………………………………...3

1. Биография Флоренского……………………………………………………….4

2. Этапы творчества П. Флоренского……………………………………………6

3. Философия культуры П.А. Флоренского……………………………………..8

4. Символизм и софиология П.А. Флоренского……………………………….10

Заключение……………………………………………………………………….22

Список использованной литературы…………………………………………...24

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                             

                                                Введение    

В знаменитой лекции о Павле Флоренском о. Александр Мень сказал: "Флоренский - это человек, которого никак нельзя однозначно охарактеризовать. Это фигура, хотя и вызывавшая и вызывающая сегодня споры, безусловно, огромного масштаба. А споры вызывали все - и Пушкин, и Леонардо да Винчи. Тот, о ком не спорят, никому не интересен". Один из близких друзей Флоренского и во многом его единомышленник Сергей Николаевич Булгаков (о. Сергий) дал наиболее общее определение духовного пути Флоренского; его вывод был очень определенным: "Духовным центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство". А еще раньше другой близкий Флоренскому человек и мыслитель, Василий Васильевич Розанов, "в качестве самого существенного его определения" назвал Флоренского "tepevs" (именно по-гречески), священник.  
      Почему эта причастность к кругу священнослужителей есть главное? Ведь практически все русские мыслители этого времени утверждали свою веру в Бога, свою религиозность (потому и назван этот период в нашей культуре религиозно-философским ренессансом). Но есть и громадная, именно мировоззренческая разница, которая меняет сам строй жизни и мысли - священник главной целью жизни своей полагает литургически-евхаристическое, культовое служение. Для него культовое служение - теургия - становится "средоточной задачей... жизни, как задача полного претворения действительности смыслом и полной реализации в действительности смысла". Нет, конечно, священство не сводится только к этому, но в жизни Флоренского именно культ стал определяющим все иные стороны деятельности, ведь для него "культ - устроение жизни, к которому восходят все святыни жизни, мысли и дела христианского. Культ есть священная и единственная основа для живой мысли, творчества, общественности".

Цель работы: изучить философию П. Флоренского

                                  1.Биография Флоренского

Павел Александрович Флоренский (1882–1937) – русский религиозный философ и ученый, родился 9 января (по старому стилю) в местечке Евлах на западе нынешнего Азербайджана. По отцу его родословная уходит в русское духовенство, мать же происходила из старинного и знатного армянского рода. Флоренский очень рано обнаружил исключительные математические способности и по окончании гимназии в Тифлисе поступил на математическое отделение Московского Университета. По окончании Университета он не принял предложения остаться при Университете для занятий в области математики, а поступил в Московскую Духовную академию. В эти годы он вместе с Эрном, Свенцицким и о. Брихничевым создал «Союз христианской борьбы», стремившийся к радикальному обновлению общественного строя в духе идей Вл. Соловьева о «христианской общественности». Позже Флоренский совершенно отошел от радикального христианства.

Еще в годы студенчества его интересы охватывают философию, религию, искусство, фольклор. Он входит в круг молодых участников символического движения, завязывает дружбу с Андреем Белым, и первыми его творческими опытами становятся статьи в символистских журналах «Новый Путь» и «Весы», где он стремится внедрять математические понятия в философскую проблематику.

В годы обучения в Духовной Академии у него возникает замысел капитального сочинения, будущей его книги «Столп и утверждение истины», большую часть которой он завершает к концу обучения. После окончания Академии в 1908 году он становится в ней преподавателем философских дисциплин, а в 1911 году принимает священство и в 1912 году назначается редактором академического журнала «Богословский вестник». Полный и окончательный текст его книги «Столп и утверждение истины» появляется в1924 году.

В 1918 году Духовная Академия переносит свою работу в Москву, а затем закрывается. В 1921 году закрывается и Сергиево-Пасадский храм, где Флоренский служил священником. В годы с 1916-го по 1925 Флоренский пишет ряд религиозно-философских работ, включая «Очерки философии культа» (1918), «Иконостас» (1922), работает над своими воспоминаниями. Наряду с этим он возвращается к занятиям физикой и математикой, работая также в области техники и материаловедения. С 1921 он работает в системе Главэнерго, принимая участие в ГОЭЛРО, а в 1924 году выпускает выпускает в свет большую монографию о диэлектриках. Другое направление его деятельности в этот период – искусствоведение и музейная работа. Одновременно Флоренский работает в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, являясь её ученым секретарем, и пишет ряд работ по древнерусскому искусству.

Во второй половине двадцатых годов круг занятий Флоренского вынужденно ограничивается техническими вопросами. Летом 1928 г. его ссылают в Нижний Новгород, но в том же году, по хлопотам Е.П. Пешковой, возвращают из ссылки. В начале тридцатых годов против него развязывается кампания в советской прессе со статьями погромного и доносительского характера. 26 февраля 1933 г. последовал арест и через 5 месяцев, 26 июля, – осуждение на 10 лет заключения. С 1934 г. Флоренский содержался в Соловецком лагере. 25 ноября 1937 г. особой тройкой УНКВД Ленинградской области он был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян 8 декабря 1937 г.

 

 

 

 

 

 

 

                                2. Этапы творчества П. Флоренского

В творчестве П.А. Флоренского обычно выделяют два этапа, которые завершились основополагающими трудами по теодицее и антроподицее. Теодицея, что в несколько упрощенном переводе значит оправдание, объяснение, обоснование существования Бога, – это книга «Столп и утверждение истины», единственный большой труд по философии, изданный при жизни, написанный, когда ее автору было менее тридцати лет. Книга сыграла большую роль в воцерковлении интеллигенции как серебряного, так и нашего, «железного» века. Ее читали и знали, когда чтение религиозной литературы было небезопасно. Флоренский был символом ученого-священника, погибшего в лагерях. Теперь забывается, что святоотеческую и вообще церковную литературу иметь было опасно. Даже в конце 80-х годов за Библию, обнаруженную таможенниками, человек становился, по меньшей мере «невыездным». Имена церковных деятелей вообще, а имена религиозных философов особенно, вычеркивались и буквально, и фигурально, как вымарывались имена неугодных «министерству правды» Оруэлла. Другой труд П.А. Флоренского – антроподицея, оправдание человека – создан зрелым сорокалетним мыслителем без надежды на издание. Он включает несколько томов, рукописи которых втайне сохранила его семья. Сейчас они изданы усилиями его внуков, и многие из них, особенно «Иконостас» 4 и «Имена», 5 вошли в нашу культуру. Священник Павел Флоренский продолжал свой посмертный крестный путь. Однако в творчестве П.А. Флоренского, как и в его жизни, уместно выделить еще два этапа, которым соответствуют завершенные и совершенные литературные и философские произведения. Это его переписка начала и завершения жизненного и творческого пути. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. – труд последнего этапа творчества заключенного П.А. Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них всем людям, поэтому главное направление их мысли – род как носитель вечности во времени и семья как главная единица человеческого общества. Средоточием переживаний становится единство рода, семьи и личности, личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него – с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». Род в свою очередь обретает в семье равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». По аналогии с предыдущими трудами письма из тюрем и лагерей можно назвать генодицеей, оправданием рода, семьи. Существует еще одно, не менее совершенное произведение – юношеская переписка Флоренского с близкими, письма времени учебы в тифлисской гимназии, а также периода его учебы в Московском университете и Московской Духовной академии. В переписке 1897–1906 гг. отразилось формирование личности Флоренского, то, как он отделяет себя от семьи, от окружения, как он ставит жизненные задачи. Уместно назвать этот этап оправданием себя, оправданием личности – эгодицеей. Своим философствованием, единством своей творческой биографии – теодицея, антроподицея, генодицея, эгодицея – священник Павел Флоренский охватил три обычно непересекающихся мира: горний – надмирный, пневматосферный – человеческий, и личностно-родовой – семейный. Каждый со своими объектами, их особой иерархией, специфической аксиоматикой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                              3. Философия культуры Флоренского

Павел Александрович Флоренский – одна из самых выдающихся и загадочных личностей «Серебряного века». «Русский Леонардо да Винчи», «Ломоносов ХХ века» – характеристики одной стороны. «Мистификатор», «стилизатор» (показательно заглавие бердяевской рецензии на «Столп и утверждение Истины» – «Стилизованное православие») – констатируют оппоненты. Другие же, напротив, подчеркивают филигранный анализ исторических реалий – в работах по античной философии или древнерусской иконописи, например. Нет единодушия и в оценке религиозной стороны наследия отца Павла – одних отталкивает непрописанность христологии (С.С. Хоружий говорит даже о своеобразном «монофизитстве» Флоренского), поклонники же утверждают ортодоксальный характер его работ (сам Павел Александрович, как известно, предпочитал скорее подчеркивать собственный традиционализм, чем новаторство). Флоренский, несомненно, бросал своеобразный вызов интеллигентским стереотипам, стремясь вернуться на стезю предков. По отцовской линии последние принадлежали к православному духовенству (вспомним, кстати, что предки В.В. Розанова и Вяч. Иванова также были представителями «левитских» родов»), мать же происходила из знатной армянской семьи (ее родоначальники правили Карабахом). В «Автореферате» для словаря «Гранат» отец Павел следующим образом характеризовал задачи и метод своего философствования: «Свою жизненную задачу Флоренский понимает как проложение путей к будущему цельному мировоззрению. В этом смысле он может быть назван философом. Но в противоположность установившимся в новое время приемам и задачам философского мышления, он отталкивается от отвлеченных построений и от исчерпывающей, по схемам, полноты проблем. В этом смысле его следует скорее считать исследователем. Широкие перспективы у него всегда связаны с конкретными и вплотную поставленными обследованиями отдельных, иногда весьма специальных, вопросов» Каждое явление («феномен») содержит в себе самом, в своей чувственной форме бытие умопостигаемое («ноуменальное»). Флоренский отвергает отвлеченные сущности, ибо духовный предмет всегда выражен в чувственном, дан зримо и пластично. «Полная представленность мира как целого в единичном, индивидуальном и как бы частном (в символе) – так может быть определена конкретность метафизики по П. Флоренскому» [2]. В этой связи надо рассматривать замысел «Словаря символов», начатый Павлом Александровичем, но не законченный (была написана статья «Точка»). Основным законом мира Флоренский считал второй принцип термодинамики – закон энтропии, как закон Хаоса во всех областях мироздания. Хаосу противостоит Логос – начало эктропии. Культура – сознательная борьба с мировым уравниванием. Интересно, что бердяевская «Философия неравенства», написанная в разгар революции и гражданской войны, также рассматривает культуру в качестве начала, противостоящего уравниванию, приобретающему у Николая Александровича не только социальный, но и космический статус. Будучи антиподом Канта, Флоренский относил себя к мыслителям средневекового типа, а свое мировоззрение считал соответствующим по складу стилю XIV–XV вв. русского средневековья. Однако он считал возможными и даже желательными построения, которые соответствовали более глубокому возврату к средневековью. Нельзя, однако, пройти мимо следующего замечания: «Ум и душа о. Павла лежали не к Средневековью с его суммами знания, а к, если угодно, завершающему и средние века, и целую громадную традицию знания (расходящегося в своем самоуразумении с новоевропейским научным) периоду барокко: если в средние века создаются суммы истинного внутри себя знания, то XVII век начинает раскрываться в историко-культурную ширь, собирать, ставить рядом, синтезировать, энциклопедически оформлять самое разное знание, он продолжает знать и помнить также и свою истину, однако обставляет ее грудами чужого, чужеродного, любопытного, стремится к полноте всего лишь курьезного, всего этого разнобоя…»

 

4. Символизм и софиолгия П.А. Флоренского 
Круг затрагиваемых о. Павлом проблем далеко не ограничивался обсуждением, комментированием и аргументацией догматов вероучения, он значительно шире и включает проблемы претворения мистического начала в бытии, в искусстве, в языке. Связь видимых, осязаемых, умопостигаемых явлений с "миром невидимым" начинает представлять особый интерес, когда речь заходит об искусстве, степень "вещности" которого всегда понималась по-разному и, пожалуй, до сих пор остается для нас загадочной. При этом рассуждения Флоренского непрямолинейны, переливчаты, извилисты; они свободно перетекают с одного предмета на другой, каждый раз отыскивая новые связи между ними, акцентируя то одну, то другую сторону в тоне общей направленности мысли автора в какой-либо определенной работе. В данной главе мы остановимся на таких важных аспектах философии Флоренского как символизм и софиология. 
Символизм 
Понимание символа стало формироваться у Флоренского еще в ранний период — увлечения символистской поэзией и дружбы с Андреем Белым. В письме к нему есть следующий отрывок: "...символы не есть что-нибудь условное, создаваемое нами по капризу или прихоти. Символы построются духом по определенным законам и с внутренней необходимостью, и это происходит всякий раз, как начинают особенно живо функционировать некоторые стороны духа. Символизирующее и символизируемое не случайно связываются между собою. Можно исторически доказать параллельность символики разных народов и разных времен. Аллегории делаются и уничтожаются; аллегории — наше, чисто человеческое, условное; символы возникают, рождаются в сознании и исчезают из него, но они в себе — вечные способы обнаружения внутреннего, вечные по своей форме; мы воспринимаем их лучше или хуже, смотря по действенности некоторых сторон духа. Но мы не можем сочинять символов, они — сами приходят, когда исполняешься иным содержанием. Это иное содержание, как бы выливаясь через недостаточно вместительную нашу личность, выкристаллизовывается в виде символов, и мы перебрасываемся этими букетиками цветочков и понимаем их, потому что букетик на груди снова тает, обращаясь в то, из чего он был создан". 
Итак, символ — плод деятельности духа. Символы приходят к человеку в момент творчества, в момент озарения. В своем ответе Флоренскому Андрей Белый соглашается с ним: "...я писал о символе как об определенной эстетической единице, как о мире художественного озарения, как о чем-то покрывающем школьные понятия о форме и содержании...". 
Под иным содержанием Флоренский и Белый понимали Божественную сущность. Следовательно, символ является носителем Божественной сущности. А поскольку и Флоренский, и Белый в то время видели в качестве одного из основных воплощений символизма поэтическое творчество (что вполне естественно), то, следовательно, из символов состоит произведение искусства. Здесь символический подход к произведению искусства провозглашает связь последнего с Божественной сущностью, с невидимым, трансцендентным миром. 
Такое понимание символа вполне соответствовало той, пронизанной мистическим восприятием жизни духовной атмосфере, которой окружил себя русский символизм начала нашего века. "Мы жили тогда в реальном мире, — вспоминал об этом периоде В.Ф. Ходасевич в своей книге "Некрополь", — и в то же время в каком-то особом, туманном и сложном его отражении, где все было "то, да не то". Каждая вещь, каждый шаг, каждый жест как бы отражался условно, проектировался в иной плоскости, на близком, но неосязаемом экране. Явления становились видениями. Каждое событие, сверх своего явного смысла, еще обретало второй, который надобно было расшифровывать. Он нелегко нам давался, но мы знали, что именно он и есть настоящий". 
В дальнейшем Флоренский уже не имел столь близких связей с русским символизмом и его лидерами. По-видимому, это было вызвано тем, что более отчетливо стало заметно фундаментальное различие во взглядах Флоренского и символистов: его воззрения, опиравшиеся на православие и тысячелетние святоотеческие традиции, отличались отчетливым онтологизмом, в то время как символисты культивировали туманность, неясность, расплывчатость. Произошла размолвка и с Андреем Белым. Однако Флоренский не потерял интерес к проблеме символа, понимание которого теперь приобрело у него более глубокий философский уровень, расширилось и усложнилось. В книге "У водоразделов мысли", в статье "Имеславие как философская предпосылка" помещена следующая формулировка: "Бытие, которое больше самого себя, — таково основное определение символа. Символ — это нечто являющее собою то, что не есть он сам, большее его, и однако существенно чрез него объявляющееся. Раскрываем это формальное определение: символ есть такая сущность, энергия которой, сращенная или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет таким образом в себе эту последнюю. Но, неся сущность в занимающем нас отношении более ценную, символ, хотя и имеет свое собственное наименование, однако, с правом может именоваться также наименованием той, высшей ценности, а в занимающем нас отношении и должен именоваться этим последним". 
Если в предыдущем, более раннем, определении символ рассматривается в аспекте его взаимоотношений с человеком и его образно-поэтическим миром, а также объясняется сам факт существования символа, то здесь символ более абстрагирован, он понимается как некое бытие, причем показано становление этого бытия как взаимодействие энергий. Этими энергиями наделяются некие сущности; у одной из них энергия более ценная, у другой — менее ценная. В принципе, мир действительно наполнен пульсирующими энергиями различных сущностей; в самом общем плане, мы, по-видимому, можем разделить их на материальные сущности, располагающие, соответственно, материальными энергиями, и духовные сущности, руководствующиеся энергиями духовными. Которые из этих энергий более ценны, по Флоренскому, очевидно - конечно, это духовные энергии. Итак, материальный, вещный облик символа приобретает новую, более высокую (духовную) энергию и за счет этого сам преображается, теряя свой вещный смысл, и становится воплощением более высокой, т.е. Божественной сущности. Таким образом, взгляды молодого Флоренского получают более глубокое обоснование. 
Трактовка символа Флоренским существенно отличается от понимания символа как знака, т.е. когда хотят сказать, что нечто одно указывает на нечто другое; а также отличается от рационально-логической трактовки символа как, например, "принципа бесконечного становления с указанием всей той закономерности, которой подчиняются все отдельные точки данного становления", т.е. когда понимание символа связывается не с его наполненностью духовными энергиями, а с неким общим законом, присущим всему ряду данных явлений, обобщением и неразвернутым знаком которого представляется символ. Например, А.Ф. Лосев предлагает в понимании символа следующую диалектику: он определяет возможности символа как прежде всего возможность становления (развития) его сущности и его наполнения. Тем самым соотношение взглядов Флоренского и взглядов Лосева представляет собой антиномию духовного и структурного подходов. 
Характеризуя словесный символ - а именно таковым должен оперировать "конкретный метафизик", Флоренский дает ему определение, которое стирает различие между наглядным образом и словом, гиперболизируя идею внутренней формы слова. "Слова, - пишет автор, - суть прежде всего конкретные образы" и даже "художественные произведения". 
Дело в том, что в сочинениях Флоренского реализуются две возможности, заложенные в двуполюсной структуре знако- или смысло-образа, каковым является по своему строению символ. Употребляя одно и то же понятие, Флоренский называет им два разных варианта символа и тем выявляет свою зависимость одновременно от двух разных видов символизма. 
Первый символизм, заявляемый им в теории искусства, традиционный, платонический, где твердо постулируется трансцендентный мир. Символу в этом случае предоставляется сыграть все положенные роли: он, согласно дефиниции, в качестве образа тождествен самому себе и одновременно в качестве знака выходит за собственные пределы, указывая на "иное", чем он сам. Причем это "иное" и гарантирует его сущностное наполнение и ценностную силу, ибо обладает властью смыслонаделения. 
У Флоренского символ спешит отождествиться с бытием безусловным: иконы это и "есть сами святые", солнечный свет и есть свет нетварный, "вода священна как таковая". 
Во втором случае, относящемся как раз к "конкретной метафизике", где автор погружается в "эмпирическую" онтологию и целиком сосредоточивается на имманентном, условия существования символа резко меняются, хотя он тоже вроде бы удовлетворяет требованиям дефиниции. Разделив реальность на отграниченные, "дискретные" пласты, Флоренский в каждом из них усматривает определенный набор первичных, "строительных" элементов (их он прямо называет "символами"), которым - в духе синтетической философии А. Н. Скрябина - должен соответствовать набор элементов в других сферах. Иначе говоря, каждый первоэлемент одной области бытия одновременно указывает, по Флоренскому, на некий элемент или образ в другом бытийственном отсеке: звук, цвет, пластическая форма и даже запах должны соответствовать здесь друг другу и означать друг друга. Символ служит как бы ключом ко Вселенной, при помощи которого - через систему соответствующих качеств бытия - можно проникнуть в устройство космоса и тайны его, узнать все клавиши этого космического органа. 
Философия Флоренского отличается весьма своеобразным характером, отделяющим ее от традиционных русл европейской метафизики. Свое зрелое учение Флоренский называл, как известно, конкретной метафизикой, и это главное требование держаться конкретности, т. е. избегать отвлеченного, чисто умозрительного философствования, на первый взгляд, сближает его мысль с англо-американской философией, в которой, как правило, преобладает опытный, антиспекулятивный уклон. Это сближение не кажущееся, его признавал и сам Флоренский; но тем не менее бесспорны его ограниченность и узость. Различие тут глубже сходства. Если для англо-американской мысли критерии опыта и конкретности означали на поверку стойкое тяготение к эмпиризму и прагматизму, позитивистскому отрицанию духовных измерений реальности, то у Флоренского понимание конкретности было радикально иным. Конкретность для него означает не отсутствие духовного предмета, ноумена (когда реальность приравнивается к чувственной данности, к голому эмпирическому факту), но именно конкретный характер этого духовного предмета, обретаемый им за счет его непременной воплощенности в чувственном. Внутренняя суть и внешний облик, духовное и чувственное, ноумен и феномен суть для Флоренского две неотъемлемые стороны любого явления, две стороны самой реальности; связь этих сторон была его главной философской проблемой. "Всю жизнь я думал, в сущности, об одном: об отношении явления к ноумену", - пишет он в 1923 г. Решением проблемы, которое он развил и твердо, неуклонно отстаивал, был философский символизм. Эта позиция утверждает, что ноумен и феномен нельзя обособить друг от друга, они слиты вместе в нераздельном единстве. Нет никаких отвлеченных духовных сущностей или абстрактных идей, ибо духовный предмет всегда конкретен, т. е. выражен в чувственном, явлен пластично и зримо. И нет никаких чисто эмпирических явлений, ибо всякое явление есть выявление духовной сущности, чувственный облик определенного ноумена. Таким образом, феномен и ноумен взаимно доставляют точное выражение друг друга, образуя неразделимое двуединство, которое, по определению, есть символ. Конкретность же, главный отличительный принцип метафизики Флоренского, значит не что иное, как символичность, т. е. составленность всей реальности из символов. Соответственно и реальность в целом, целокупное бытие, также есть двуединство чувственной данности, т. е. реальности физического Космоса, и отвечающего ей смыслового содержания, ноумена; и также составляет единый символ. 
Бытие есть Космос и символ - такова формула онтологии Флоренского. Реальность всецело и насквозь символична, и мир - собрание двуединых, ноуменально-феноменальных явлений-символов. Задачей метафизика тогда упорядочить этот мир символов, увидеть его строение, раскрыть принцип его единства. И ясно сразу, что строение реальности будет здесь видеться иначе, нежели в традиционном философском представлении. Символ совмещает в себе природное и духовное, и символизм отбрасывает членение реальности на царство чувственных вещей и царство духа, обособленные друг от друга. 
Реальность едина, она повсюду. Меняются цели познания; если прежде принято было думать, что познание должно направляться к открытию неких отвлеченных "законов", которые управляют разными сферами реальности, то исследование любой из областей реальности символической скорее стремится выявить некие фундаментальные, первичные символы, из которых складывается данная область. Эти первичные символы выделяются среди всех символов своей простотой и элементарностью, за счет которых они приобретают общность, универсальность. Они представляют собой различные элементарные структуры - такие, скажем, как точка, круг и т. п., - которые хотя и сохраняют конкретность (наглядность, зримость), однако уже не имеют однозначной связанности с какой-либо единственной чувственной оболочкой. Скорее они могут облекаться в самый разный материал, принимать самую разную природу, т. е., иначе говоря, осуществляться во множестве частных реализации, так что их облик становится обобщенным выражением или же схемой всех этих реализации. Как говорил Флоренский, "чувственное может становиться схемой сверхчувственного". По современной же терминологии, элементарные символы Флоренского выступают как структурные парадигмы или же порождающие модели символической реальности, причем каждая из таких парадигм является универсальной, пронизывающей собой (своими реализациями), вообще говоря, все сферы и горизонты реальности. Так возникает новая картина реальности, когда в основании ее устройства оказываются первичные символы (они же структурные парадигмы или порождающие модели), т. е. конкретные, зримые, но в то же время и смыслоносные элементы взамен отвлеченных законов, дуалистически противопоставленных чистой эмпирии как скоплению сырых фактов. Отсюда раскрываются дальнейшие особенности философского символизма Флоренского. Видно уже, что по своему характеру и заданиям он весьма отличается от философии в традиционном понимании. Делом философии считают обыкновенно постижение наиболее общих законов реальности, законов бытия, существования, мышления. Предполагается при этом, что свой предмет философия рассматривает как особый "философский предмет", который она исследует при помощи особого "философского метода", скажем диалектического или феноменологического. Однако в картине символической реальности, где духовное абсолютно неотрывно от чувственного, а познание неотрывно от феноменов и сводится лишь к распознанию в них символов и первосимволов, - в такой картине, как легко видеть, не остается места ни для особого философского предмета, ни для специального философского метода. Ни чистого бытия, ни чистого мышления, ни, стало быть, абстрактных философских категорий здесь попросту не существует, все это суть, по Флоренскому, пустые отвлеченности, приравниваемые к чистому ничто. Мысль также символична, не существует вне чувственного явления, и Флоренский постоянно приписывает ей модусы природного объекта, говоря о ее "геологическом строении", "химическом составе" и "растительных силах". В кругу наук, в которых все занимаются, по сути, одним и тем же (выявлением первосимволов и описанием реальности как слагающейся из них) и, в главных чертах, по одному и тому же методу (зоркого вглядывания и тонкого вчувствования, обостренных до различения в феномене ноумена), отличием метафизики остается лишь ее всеохватность: ее занимают все первосимволы как таковые, где бы они ни усматривались в реальности; она стремится узнать все множество их и, составив таким образом полный "алфавит мира", с его помощью расшифровать мир, прочесть Целокупную Реальность как Космос и как Пан-Символ, объемлющий собою все символы. Тем самым она выступает как всеобщая систематика символов и полный курс практического символизма. Существенно, что она (как все вообще дисциплины) должна быть именно практической, опытной, не отрываясь от конкретных явлений и не отступая от единственно признаваемого познавательного метода, который есть вглядывание и вчувствование.