Философия всеединства

ФИЛОСОФИЯ «ВСЕЕДИНСТВА» ВЛ. СОЛОВЬЕВА

Философская теория всеединства восходит к античности, к таким изречениям древнегреческих  философов V-VI вв. до н.э., как: «И из всего  одно, и из одного — все» (Гераклит); «Все едино, единое же есть Бог» (Ксенофан); «Во всем есть часть всего» (Анаксагор) и др. Продолжившись затем в  христианской теологии Запада, эта  теория стала одной из ведущих  в русской религиозной философии XIX—XX вв. и, в частности, питалась славянофильской  идеей «соборности», т.е. идеей единства всех русских людей под знаком веры. Иной смысловой акцент в понимании  всеединства делает В. Соловьёв. Понятие  это мыслится им в конечном счете  в связи с проблемами практического  разума, моральной философии —  проблемами человеческой свободы, добра, социальной справедливости, гармонизации общественных отношений и т.п. В  статье, посвященной Н.Г. Чернышевскому, В.С. Соловьёв так резюмирует свою важнейшую  философскую интуицию: «Итак, у истории (а, следовательно, и у всего мирового процесса) есть цель, которую мы, несомненно, знаем, — цель всеобъемлющая и  вместе с тем достаточно определенная…  Это идеал «всеобщей солидарности», осуществление «истинного всеединства». И далее: «Я называю истинным, или  положительным, всеединством такое, в  котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота  бытия». Эта обобщающая формулировка понятия всеединства является и  весьма точным пояснением смысла русского слова «соборность». Соборность означает, что человек не отделен от всецелого, не противопоставлен бытию, которое  в глубинной своей основе совпадает  с наивысшим благом, моральным  добром. Зло же предстает, как отсутствие способности человека чувствовать  свою живую сопричастность бытию, соотнесенность с человеком собирательным, или обществом. «Механическая атомарность» индивида, «отчужденность», «эгоизм» и т.п. — это все то, что противостоит положительному всеединству.

В. Соловьеву  принадлежит заслуга глубокой разработки понятия всеединства применительно  к русской культуре и ее религиозным  взаимоотношениям с культурой Запада, которые Соловьев призывал всячески развивать. Уже после его смерти, на рубеже первого и второго десятилетия  нашего века в России сложилась целая  школа его последователей, в которую  вошли такие известные философы, как князья Е.Н. и С.Н. Трубецкие, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, составившие  славу русской немарксистской философии.

Сам В.С. Соловьев так сформулировал суть теории всеединства: «Всеединство, по самому понятию своему, требует полного  равноправия, равноценности и равноправности между единым и всем, между целым  и частями, между общим и единичным». При этом философ призывает различать  два вида всеединства — истинное и ложное: «Я называю истинным или  положительным всеединством такое, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а  в пользу всех. Ложное, отрицательное  единство подавляет или поглощает  входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает  свои элементы, осуществляясь в них  как полнота бытия». Нетрудно заметить, что принцип всеединства как  воплощение некоей божественной воли повсеместно проявляет себя в  окружающей вселенной и в частности  в природе, общественной жизни и  теории познания (гносеологии).

Так, Соловьев следующим образом объясняет  одно из его проявлений в природе: «Сама индивидуальная жизнь животного  организма уже содержит в себе хотя бы ограниченное подобие всеединства, поскольку здесь осуществляется почти полная солидарность и взаимосвязь  всех частных органов и элементов  в единстве живого тела». Действительно, признание биологической взаимозависимости  и равновесия как применительно  к отдельному живому существу, так и ко всей природе, в свете нынешних экологических проблем становится одним из главнейших условий нашего существования. Философия всеединства легко применима и к жизни общества. «Как бы то ни было... — пишет Соловьев, — требуется, прежде всего, чтобы мы относились к социальной и всемирной среде как к действительно живому существу, с которым мы, никогда не сливаясь до безразличия, находимся в самом тесном и полном взаимодействии». В этой связи философ призывал человеческую личность не «подчиняться» общественной среде и не «господствовать» над нею, а быть с нею «в любовном взаимодействии», «служить для нее деятельным, оплодотворяющим началом движения» не только в интересах какой-то группы, собственного народа, но и всего человечества. В самом деле, в общественной жизни России своего времени Соловьев был поборником социальной гармонии, резко критиковал ее нарушения со стороны государства и официальной церкви, выступал против национализма, классовой непримиримости и любых видов разобщения людей. Кстати, слово «борьба», столь милое нашим революционерам, почти не не употребляется в его сочинениях, а если и употребляется, то главным образом как синоним слова «вражда».

Требование  всеединства для отечественной  культуры и для самого существования  нашего государства является определяющим. Именно истинное всеединство, когда  «единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех», должно было сплотить российские народы в дружную семью; его-то и  добивались соратники Соловьева  применительно к Российской империи. Что же касается ложного единства, которое «подавляет или поглощает  входящие в него элементы» (сословия, классы и народы), то за примером ходить недалеко: такое единство стало идеалом  и звериной практикой большевизма  и сталинизма, что привело к  деградации культуры и распаду некогда  могучего государства.

В известной  работе «Русская идея» (1888) Соловьев, прежде всего, стремился ответить на вопрос: каков смысл существования России во всемирной истории? Рассматривая человечество как «великое собирательное  существо», «социальный организм», живые члены которого представляют собой различные нации, Соловьев считал, что специфическая функция  России в этом организме — способствовать осуществлению в мировом масштабе идеи теократии — некоего «вселенского христианства», свободного от односторонности  и религиозного догматизма, как Востока, так и Запада. Исходя из представления  о Церкви как о «живом теле Христа», для которого все люди равны и  «нет ни эллина, ни иудея», Соловьев выводил  необходимость органического всемирного братства народов, объединенных верой  и исключающего любые проявления и национализма, и космополитизма. Видя в, национализме коллективный эгоизм, а в космополитизме — отречение  народа от собственной, данной ему Богом  души, Соловьев в то же время говорил, что «национальные различия должны пребыть до конца веков», хотя высший смысл существования наций «не  лежит в них самих, но в человечестве». Если перевести мысли русского философа на язык современной геополитики, то всемирно-историческая миссия России состоит в том, чтобы бескорыстно  поставить на службу многочисленным евразийским народам свою высокую  материальную и духовную культуру, весь свой государственный опыт, не требуя ничего взамен, уважая их самобытность и тем самым, способствуя сохранению истинного, а не ложного, единства огромной страны, ныне, по выражению того же Соловьева, раздираемой «эпидемическим безумием национализма». Призывая в духе христианства любить все другие народы как свой собственный, Соловьев учил, что ниспосланная свыше миссия любой великой державы  заключается не в ее исключительности и господстве, а в том, чтобы  служить другим, более слабым народам, а следовательно, и всему человечеству.

Вопрос  о применении принципа всеединства  в гносеологии (теории познания) на первый взгляд кажется чисто философским  и не имеющим прямого отношения  к культуроведению. Однако, как мы увидим далее, от того, каким образом  человек стремится познавать  мир, во многом зависит судьба отдельных  обществ и человечества в целом. В. Соловьев обосновывал и развивал мысль о том, что наиболее полное и адекватное представление о  мире («истинное», «цельное» знание о нем) возможно лишь на путях органического  синтеза (единства) таких форм общественного  сознания, как религия, философия  и эмпирическая наука. В совокупности они образуют «свободную теософию»  — мыслительную деятельность, которой  себя и посвятил Соловьев. В этой триаде богословия, философии и научного знания высшей формой, по мнению «всеединцев», была вера, откровение, ниспосланные Богом, хотя сам Соловьев и выступал против «слепой веры», не подкрепленной  данными науки. Вера не враждует со знанием, напротив, сплошь и рядом  сливается с ним, переходит в  него. Выступая не против разума, а в  союзе с ним, она — «особое  ясновидение сердца». «Точные знания, метафизика и религия должны находиться в некотором гармоническом отношении  между собой, установление такой  гармонии и составляет задачу философии  каждого времени», — утверждал  С.Н. Булгаков. По словам В. Соловьева, к  истине — цели «свободной теософии»  — можно идти, отправляясь от ее любой составной части. Сам  он пришел к идее всеединства через  философию, С.Н. Булгаков — руководствуясь преимущественно верой, а П.А. Флоренский, особенно в последние годы жизни, тесно связывал свои теософские идеи с точными науками, в частности, предвосхитив семиотику.

Стремление  к гармонии, органическому синтезу  между религией философией и опытной  наукой имеет огромное значение не только для судеб любой национальной культуры, но и для человеческой цивилизации в целом. В первом случае оно способствует сглаживанию  искусственного и гибельного противостояния между духовенством и творческой интеллигенцией, между «физиками» и «лириками», в конечном счете, между «элитой» и «народом», разлад между которыми чреват революцией и гибелью культурных ценностей; во втором случае — позволяет нейтрализовать разрушительные последствия «чистой» науки, современной технократии, часто лишенных духовных тормозов и уже сейчас ведущих человечество

к гибели. Стоит только вообразить, что было бы с нами, если бы научные гении  типа Эйнштейна и Сахарова были бы одновременно и бездушными политиками-нигилистами  типа Гитлера или Сталина! С этой точки зрения философия всеединства  и в наше время представляется весьма актуальной. В тесной связи  с религиозным характером учения В. Соловьева находится и преобладание в нем нравственного начала, хотя он и его последователи много  внимания уделяли как практическим научным изысканиям, так и вопросам эстетики. Подобно Паскалю и Канту, с его «категорическим императивом», Соловьев был убежден, что каждая душа «по природе — христианка». Лучше всего христианское мироощущение Соловьева было выражено им в таких  строках: Смерть и время царят  на земле, Ты владыками их не зови. Все, кружась, исчезает во мгле, Неподвижно лишь солнце любви. По Соловьеву, три  «кита», на которых покоится наша нравственность, — это свойственные человеку от природы чувства стыда, жалости  и благоговения. При этом под чувством стыда Соловьев понимал, прежде всего, человеческую совесть, которая стоит  выше ума и делает человека венцом творения. Несомненно, что совестливый  человек «человечнее» умного, который  может быть и злым и вредным, опасным  для других людей. Первые два чувства  хорошо известны и не требуют особых пояснений, хотя совестливость и  жалость, кажется, сдают свои позиции  в условиях современной цивилизации  с ее культом прагматизма и  гедонизма и изощренными орудиями массового уничтожения (ГУЛАГ, душегубки, разные формы геноцида). А благоговение, как его понимает В. Соловьев, всегда выступало и выступает как  главнейшее условие существования любой национальной культуры. «Я не могу не -Чувствовать благодарности и благоговения, — пишет он, — к тем людям, которые своими трудами и подвигами вывели мой народ из дикого состояния и довели его до той степени культуры, на которой он теперь находится». Иными словами, любой подлинно культурный человек не может не ощущать своего неоплатного долга перед предками за завещанные ими духовные и материальные богатства, обязан сохранять и приумножать их и, в свою очередь, передавать потомкам культурную эстафету, повинуясь тому внутреннему велению к добру, которое Кант называл «категорическим императивом». Лучше всего об этом сказал великий Пушкин:

«Чувства  дивно близки нам —

В них  обретает сердце пищу:

Любовь  к родному пепелищу,

Любовь  к отеческим гробам.

Животворящая  святыня!

Земля была б без них мертва»...

Подобно своим великим предшественникам и современникам, от французских  энциклопедистов до Л.Г. Моргана  и Э.Б. Тайлора, стремящихся уловить  динамику развития человеческого общества, В. Соловьев был эволюционистом, т.е. защищал идею поступательного движения культуры. Однако понимание прогресса, как и философия всеединства  в целом, носили у него религиозно-мистический  характер. Человек, утверждал он, действительно  движется от «природного» к «духовному», от звероподобного существа к некоему  идеалу, и этим идеалом является сам Бог. Первым «богочеловеком»  был Христос, ставший живым ориентиром нашего восхождения к Абсолюту. В. Соловьев называл такой процесс  «творческой эволюцией», конечная цель которой — превращение человека только «разумного» в человека «духовного», объединенного в «богочеловечестве». Достигнуть этого можно, лишь борясь с «биологизацией» жизни, со звериным стремлением людей к удовлетворению только своих похотей и прихотей, убивающих как человеческую душу, так и окружающую природу. Выступая против того, что в наши дни получило название «потребительство», и призывая к осознанному ограничению безмерно растущих человеческих потребностей, Соловьев утверждал, что цель христианского аскетизма, т.е. борьбы против всякого рода излишеств, — не ослабление плоти, а «усиление духа для преображения плоти». В соответствии с этим и христианский универсализм имеет целью не уничтожение природных особенностей каждой нации, а, напротив, усиление национального духа через очищение его от всякой эгоистической закваски. Говоря о месте В. Соловьева в русской культуре, нельзя не отметить его выдающегося вклада не только в философию и богословие, но и в нашу литературную критику и художественную словесность. Им написаны многочисленные работы о Пушкине, Лермонтове, Достоевском, Толстом, Фете, Тютчеве и других писателях, оставлено значительное стихотворное наследство, многочисленные переводы и обширная переписка. Его известное стихотворение стало чем-то вроде поэтического манифеста русского символизма, духовным отцом которого он по праву считается:

«Милый  друг, иль ты не видишь,

Что все  видимое нами — 

Только  отблеск, только тени

От незримого  очами?»