Любовь

В Овальном городе всю ночь шел дождь, стучал по подоконникам. Да и сейчас тоже льет как из ведра. Не лучшая погода, хотя в такую самое то заняться уборкой квартиры. Тем более если ожидаются гости. Послезавтра Сома привезет ко мне малышку Сию. Она побудет у меня несколько дней, пока ее родители будут в Толо, в деревушке в ста семидесяти километрах от Овального города. Муж Сома Альфредо оттуда родом.

«От родителей  Фредо нам достался маленький  домик с участком. Давно хотим  продать его. Вот, слава тебе господи, нашелся клиент… Одного Фредо  в Толо я не отпущу, иначе до города с деньгами он не доедет, пропьет все по дороге. А мне надо ребенку лечение оплатить, у нее опять анемия обострилась».

Сегодня надо посидеть в Интернете, найти какой-нибудь вкусный рецепт из безглютеновых  продуктов. Хочу побаловать мою маленькую гостью.

Оператор мобильной  связи наконец-то отвечает на мой  звонок. Объясняю ситуацию. Девушка  на том конце провода просит продиктовать номер, во время звонков на который  возникают помехи.

– Простите, вы точно не ошиблись в номере?

– Нет, девушка, я его знаю наизусть. Это мой самый любимый номер…

Замешательство  оператора, небольшое молчание, после  чего девушка заявляет:

– Этот номер уже десятый месяц не активен. На него невозможно позвонить. Если вам не трудно, перепроверьте номер.

От удивления  чуть не роняю трубку телефона:

– Девушка, вы ничего не путаете? Давайте я еще раз повторю. После 18 524…

На том конце  провода все тот же категоричный тон.

– Да, речь идет об этом номере. Он заблокирован. За более подробной информацией вы можете обратиться в один из наших филиалов… Всего доброго!

Чушь какая-то. Тогда кому я звонила последние  четыре месяца?..

 
4

Почему-то именно сейчас я остро ощущаю, как не хватает мамы. Хотя я никогда особенно не чувствовала ее присутствия в  своей жизни – бабушке удавалось  компенсировать недостаток материнской ласки. Но сейчас мне хочется поговорить именно с мамой. С человеком, который дал мне жизнь. Уверена, будь она рядом, как всегда, перебила бы меня словами: «Хватит сопли жевать! Лучше займись делом и заруби себе на носу: терпение – главная благодетель».

Я отбиваюсь  в мыслях от реального образа и  воображаю идеальную картину  – мама с дочерью, самые настоящие  подруги, понимающие друг друга с  полуслова. И я, положив голову на родные колени, признаюсь маме в  том, что всегда любила ее, но практически не говорила об этом. Боялась ответной реакции.

Она не любила подобных сантиментов, она не любила обниматься. Мне даже казалось, что она не любит ничего, кроме своей работы.

В детстве моим самым большим страхом было то, что за мной не придут. Помню, в садике, если у нас не гостила бабушка, меня всегда забирали последней. Мама постоянно не успевала, а соседка, которую она просила меня забрать, всегда опаздывала. Хорошо помню тишину пустой группы и измученные игрушки, словно уснувшие там, куда их бросили. И лошадку деревянную, на которой я качалась в одиночестве.

Мне до сих пор  снятся вечера, когда уже все дома, а я в окружении казенных крашеных стен уныло смотрю в окно, дожидаясь  появления мамы. Еще я очень  боялась смотреть вверх – меня ужасно пугали мигающие люминесцентные лампы.

Мам, я никогда  не забуду твои слова, ставшие для  меня настоящим источником сил: «Если  ты хотя бы вяло трепыхаешься, значит, не все потеряно. Значит, есть еще  надежда на спасение».

Мам, я так  хочу поговорить с тобой. Заварить твой любимый кофе, сесть за кухонный стол и рассказать о том, что я люблю талантливого писателя; о том, что вчера у нас случилась гроза, начавшаяся с цыганского дождика с краем солнышка, а под конец все так громыхало и лило стеной! О том, что теперь я живу в другом городе, в окружении чудесных людей; они стали моей семьей. О том, что я больше не бегу от воспоминаний – я остановилась, отдышалась, свыклась и отпустила. А еще непременно расскажу тебе о здешнем море, о волнах, пена которых украшает берег белыми кружевами. Я по ним гадаю, когда в чем-то сомневаюсь.

Мам, знаешь, я  счастлива. Настолько, что даже перестала  бояться смерти.

* * *

Где фотографии? Что происходит? Те снимки, где я  с Рэ, исчезли и из моего ноутбука, и из телефона. Все остальное в целости и сохранности. В панике дозваниваюсь ему в Желтую деревню и, сквозь ужасные помехи, кричу, что люблю и скучаю.

«Хочешь, я приеду за тобой, и мы вместе вернемся сюда? Ты что-то там задержалась». Меня порывает согласиться, сказать, чтобы он как можно быстрее приехал ко мне, но я не хочу его тревожить. Ревес дописывает книгу, остались последние пять глав, а потом наступит абсолютная свобода. Мы будем наслаждаться октябрьским солнцем, в нем осенняя мягкость, другой угол падения, и рождает оно другие эмоции.

Я люблю гулять в октябре. Дышать прохладным воздухом, забегать в уютные кафешки, когда  начинает моросить дождь, а у меня открытая обувь и легкая верхняя  одежда. Я сложно перехожу от летней одежды на более теплую – не хочется  отпускать пору светлого неба. Хорошо, есть осень, она нежно и аккуратно готовит нас к холодам. Любимая осень. Время размышлений, рук в карманах, глинтвейна по вечерам и приятной меланхолии…

Деньги перечислены  в местный благотворительный  фонд, осталось оформить бумаги, отослать оставшуюся сумму в Город непогод, посидеть с Сию, а потом со спокойной душой уехать в Желтую деревню. Со дня возвращения в Овальный город я отчетливо ощущаю, как нечто пытается помешать моей связи с Рэ. Проблемы с телефонным соединением, исчезновение фотографий, и еще сон, который повторяется изо дня в день.

Будто я одна в нашем домике в Желтой деревне, жду возвращения Ревеса. Уже поздно, я засыпаю почему-то в дальней  комнате и ближе к рассвету вдруг просыпаюсь в тоске. Обхожу дом – Рэ все еще не вернулся. Звоню – телефон отключен. И мне вдруг становится дьявольски одиноко, и я думаю:, горело бы оно все огнем, весь этот дом, в котором я сижу одна, без него. Такое очень живое и страшное чувство, от которого вздрагиваю в постели.

К чему все это?.. Я хочу домой. Я хочу к тебе.

 
5

Последние годы я жила, словно стремясь доказать тому, кто от меня когда-то отказался, что  снова могу стать счастливой. Я  не была зациклена на этом желании. Скорее, оно проявлялось как-то подсознательно и проживало вместе со мной каждый день: просыпалось, выходило на улицу, садилось на диету и флиртовало тоже вместе со мной. Я носила его в себе, и каждый раз, когда происходили какие-либо приятные и радостные события, я заглядывала в себя, смотрела в глаза этому желанию и, улыбаясь, торжественно говорила: «Смотри, у меня получается, я могу быть счастливой без него».

Порою мне хотелось позвонить нашим общим друзьям, чтобы услышать, что у него дела не очень – проблемы на работе, плохое настроение, или про то, что он снова ушел в себя, редко с кем видится и даже располнел. Узнать об этих неприятных событиях в его жизни, вслух высказать сожаление, а про себя сказать: «Это все из-за того, что ты от меня отказался!» Хотела ли я расплаты, возмездия или наказания? Чего больше, сама не знаю. Но на одной полке с этим желанием мести была большая любовь к нему. Лучшая месть – разлюбить его, но не получалось.

Я пыталась договориться с сердцем, объяснить ему: мол, хватит мучить меня – ну не получилось, ну не сошлось, с кем не бывает. Отпусти  же его! Не изводи меня, перестань напоминать о нем. Больно ведь. Пойми же наконец, что оттого, что он всегда внутри, мне легче не становится – он мне нужен рядом. Определись же наконец: то ты хочешь его забыть, то всегда помнить. Долгие просьбы, почти молилась на коленях, но это соревнование моей собственной жизни с жизнью без него продолжалось.

Как это жалко, наверное, смотрится – когда женщина  живет мужчиной, которого нет рядом. Кстати, со стороны это замечают только женщины – мы же все из одного батальона, хоть и ненавидим, когда нас сравнивают друг с другом. «Я другая, исключение, у меня все по-другому было». Слова на публику, а за ними молчаливое смирение, у всех одни бабские тревоги и сомнения. И часто совет той, кто уже давно прошел твоей дорогой и завернул в переулок смирения, заставляет содрогнуться и вытереть слезы.

Однажды я стояла на остановке в ожидании тебя, тьфу, автобуса, смотрела за горизонт проспекта  и, стесняясь, курила сигарету. Затягивалась, отвернувшись от рядом стоящих людей. Не хотела, чтобы кто-то видел, как я раскуриваю тоску. Автобус подъехал, народ слился в монолит толпы и двинулся к открывшейся двери, как вдруг одна старушка в синей куртке, проходя мимо меня, сказала: «Девочка моя, он не придет, ждать бесполезно. Лучше иди дальше».

Я отпрянула от нее, докурила и, достав телефон, набрала номер. Он ответил на втором гудке. Поздоровалась, спросила, как он, проигнорировав ответное «А ты как? Нормально?». Я сказала, что рада его слышать и что пусть он не болеет, не принимает все близко к сердцу, пусть вернется к плаванию, потому что полнота ему не идет. Он сказал, что постарается, и хотел как-то продолжить разговор, но я попрощалась: «Береги себя! Всего доброго». Я нажала отбой, закрыла глаза и хотела заплакать, но не заплакала. Перекинула сумку через плечо и пошла в сторону метро. С детства не люблю автобусы. Лучше пятнадцать минут пешком, чем автобус.

Я спускалась в  подземку и вдруг остановилась, вытащила мобильный и посмотрела, сколько  минут назад был сделан звонок. 19:09. Прошло двадцать шесть минут. Черт, двадцать шесть минут, прожитые для себя. Без желания доказать тому, кто от меня когда-то отказался, свое превосходство, силу, гордость. Первые двадцать шесть минут через двадцать шесть месяцев зависимости от прошлого. Я свободна.

Я хочу, чтобы  у него все было лучше, чем было. Я хочу, чтобы он не болел, чтобы не уходил в себя, чтобы становился еще красивее. Это не мои благородство или ущербность. У нас же теперь разные дороги. Он теперь обычный прохожий, такой же путешественник во времени, как я, как миллионы других людей. И я хочу, чтобы наши дороги были светлыми и открытыми – моя, его и тех, кто идет рядышком или на расстоянии.

 
6

За последнюю  неделю – первая запись. Я обращаюсь  к белым листам дневника, чтобы  сказать, а точнее, написать, что  соскучилась.

За дни обострения болезни, где-то между сном и реальностью, я думала о том, как сильно привязалась  к этой толстой тетради, заполненной  моими мыслями. Она спасает. С  того самого дня, когда я написала первое предложение, сидя в маленькой  кафешке Овального города: «У меня ничего нет, кроме себя самой».

С тех пор  многое изменилось, хотя я была почти  уверена, что все закончится точкой, которую я поставила в предложении  о переезде сюда. Да, я действительно  поставила точку, но она вдруг  стала началом нового рассказа. Новых слов, ощущений, поступков – и все они прежде всего о любви.

Вчера утром  мне полегчало. Я открыла глаза, увидела рядом Начо и малышку  Сию. Они смотрели на меня, обеспокоенные. Мои родные, любимые. Свои. Я прижала  их к себе и снова осознала, насколько я счастливый человек. Все, что было, и все то, что утрачено и будет утрачено, – ничто по сравнению с той теплотой, которую я ощущаю в дне сегодняшнем.

Держаться за настоящее  так важно. Настоящее – как  подвесной мост. Оно не может быть крепким и бетонным, как прошлое, которое уже не пугает, потому что пройдено. В настоящем нет никаких гарантий – тебя может раскачивать из стороны в сторону, у тебя может кружиться голова, но главное – то, что ты стоишь на ногах и имеешь возможность сделать шаг вперед. И это надо ценить, хотя разумеется, быть на мосту, да еще и подвесном, не самая приятная из ситуаций.

* * *

Я снова на набережной. Мое море. Я знаю, что его считают  своим тысячи, если не миллионы. Но оно  никому не принадлежит. Дарит такую  иллюзию, чтобы нам стало легче, чтобы мы не чувствовали себя одинокими. У моря никогда не ощущаешь одиночества. Оно, конечно, остается внутри, никуда не девается и часто накрывает своим темно-синим одеялом, стоит только наступить ночи. Но рядом с морем сужаются масштабы любого горя, размываются границы – это величие поглощает все вокруг. И вдруг, очутившись в этой бездне, забываешься, становишься другим.

Да, это другое пространство, где тишина наступает  не из-за того, что все молчат. Около  моря просто нет необходимости говорить. Да и не хочется: лучше послушать волны. Я сегодня пришла сюда, чтобы слиться с ним, пусть мысленно. Последние дни мне немного тяжело. Овальный город будто решил напоследок еще раз обратиться к пройденному материалу – хорошо ли я его усвоила?

Скоро возвращаться в Желтую деревню. Я не знаю, что меня там ждет. Связь с Рэ по-прежнему ужасная, причем, если созваниваться по скайпу ситуация аналогичная. Он говорит со мной как-то странно, отрешенно. Я интересуюсь причиной, а он твердит одно: «Все хорошо, приезжай!» В конце недели буду там.

Море, будь рядом! Я не прошу помощи – ты уже  однажды помогло мне исцелиться. Теперь я сама развязываю тугие узлы. Мне важнее чувствовать тебя. Слышать  песню твоих волн и знать, что  в любой момент я смогу прийти к тебе и мысленно уйти в твои заводи. Это то, что делает меня сильнее.

Через полчаса  на набережную придут Начо с Сию, мы договорились встретиться здесь. Погода сегодня хороша, так что вдоволь  нагуляемся с малышкой. Мы сильно привязались  друг к другу. Если по ночам она скучает по маме, я крепко-крепко обнимаю ее и напеваю песни Ламинсы. Когда я болела, она натирала мне запястья мандариновым маслом. Начо восхищалась и сетовала, что у нее только сыновья и нет дочери: «Мальчишки же как кобели. Вот подрастут, войдут в силу – и побегут за первыми встречными… Любовь это у них называется. А дочь будет рядом, даже если ее дома ждут муж, дети».