Валерия Аграновского "Вторая древнейшая"

МОСКОВСКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ  УНИВЕРСИТЕТ

имени М. В. ЛОМОНОСОВА 

__________________________________________________________________ 
 

ФАКУЛЬТЕТ ЖУРНАЛИСТИКИ 

Кафедра периодической печати 
 
 
 
 

РЕФЕРАТ  

ПО  КНИГЕ ВАЛЕРИЯ  АГРАНОВСКОГО

«ВТОРАЯ ДРЕВНЕЙШАЯ. БЕСЕДЫ О ЖУРНАЛИСТИКЕ» 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

студентки III курса д/о (гр. 304)

ЧЕВТАЕВОЙ И.И.

Научный руководитель:

И.П. Магай 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Москва  – 2012

Реферат по книге Валерия  Аграновского «Вторая  древнейшая. Беседы о журналистике» 

Немного биографии

Валерий Аграновский - культовая фигура в российской журналистике, младший и последний  из журналисткой династии Аграновских, больше пятидести лет отдавший "второй древнейшей профессии" и писательскому  ремеслу. 

Тема нашего разговора - "кухня" журналиста, технология его творчества. Не будем, однако, тешить себя пустыми надеждами: в основе любой творческой профессии лежит  талант, отсутствие которого невосполнимо. В журналистике - как в вокальном  искусстве: нет голоса, и ничего не поможет - ни знание нотной грамоты, ни микрофон. 

Моя задача сводится к тому, чтобы говорить вслух о  том, что каждый знает "про себя". 

Наша профессия, хоть и вторая из древнейших, до сих пор, к сожалению, не имеет стройной и  всеми признанной теории. Мы и сегодня  еще плохо знаем, что такое  журналистика. 

Дело в том, что  по сравнению с репортажем, зарисовкой, интервью, статьей, информацией и  даже фельетоном очерк занимает в  газете особое место, а очеркисты - несколько  привилегированное… 

документалистика  наступает по всей линии фронта 

Задача куда скромнее - разбудить интерес у начинающих журналистов к серьезному отношению  к технике работы. 

современного читателя волнует, мне кажется, не то, какими средствами пользуется литератор, а  к какому результату приходит. Иными  словами, главным критерием становится не мера вымысла, а степень достоверности, - критерием не только документалистики, но и прозы. 

Важно другое: верит  или не верит читатель автору. Если из-под пера литератора выходит ложь, читателю безразлично, как эта ложь называется - очерком или рассказом. Но если мы, документалисты, не пренебрегая вымыслом и обобщением любой величины, говорим читателю правду, тот принимает ее без всякого деления на жанры. 

лично мне глубоко  импонирует отношение к очерку как  к родственному прозе литературному  виду. Подобно тому как в смешанных  браках рождается полноценное потомство, подобно тому как на стыке наук совершаются выдающиеся открытия, - подобно этому, быть может, на стыке  прозы и документалистики и рождается  новый литературный жанр, способный, на мой взгляд, обеспечить его истинный расцвет, дать наивысший уровень  достоверности и соответствовать  возросшим требованиям современного читателя. 

В самом деле, без  авторского отношения, выраженного  им к описанным событиям, документальная проза, оставшись документальной, никогда  не станет художественной. Даже ничего не домысливая, не преуменьшая и  не преувеличивая, автор может достичь  художественности хотя бы за счет того, что выражает в повествовании  собственную личность. 

Во-первых, нельзя отрываться от действительности на такое расстояние, которое ведет к усредненности  образа, к стереотипу, вредит правде и достоверности. Во-вторых, домысливать - не значит врать, это не значит, что  можно женить неженатого, убивать  живого и воскрешать умершего; вымысел  и домысел проявляются прежде всего в отборе материала, в осмыслении события, в эмоциональном настрое  автора, в его позиции. Наконец, в-третьих, уровень способностей литератора, его  профессионализм играют не по-следнюю  роль в достижении неповторимой достоверности  материала. Бездарно написанный очерк  куда легче плагиировать, нежели исполненный  талантливо! 

для истинного таланта  характерно стихийное стремление к  правде. Именно талант, а не личная симпатия или антипатия автора есть лучшая гарантия того, что произведение будет  максимально приближено к истине.  

Правы те классики, которые  утверждали, что без выдумки нет  искусства. 

Домысливать надо правдиво, чтобы читатель не усомнился. Дело это  не легкое, напрямую связанное с  чувством меры, с самодисциплиной, со способностью автора самоограничиваться. 

1. Независимо от  того, договорятся или не договорятся  теоретики относительно существования  жанра художественной документалистики  и его названия, он уже есть, и мы в нем работаем.

 Учитывая то  обстоятельство, что границы между  жанрами, в принципе, стираются,  мы уже сегодня живем по  одним законам с беллетристикой, и это благо, способствующее  процветанию журналистики. Подобно  тому как прозаики стали все  чаще обращаться к документу,  очеркисты все чаще обращаются  к приемам работы прозаиков.  М. Горький в свое время писал  о трех элементах художественного  произведения: о теме, языке и  сюжете [11]. Художественная документалистика  с ее нынешним содержанием  не может, конечно, обходиться  ни без темы, ни без языка,  ни, если угодно, без сюжета.

2. Цель, стоящая перед  нами, исторически вытекает из  факта существования художественно-документального  жанра: будить общественную мысль,  формировать общественное мнение, а не просто ублажать читателя  бездумными повествованиями, не  просто давать отдых уму и  покой чувствам. И в этом смысле  у нас тоже нет противоречий  с целями беллетристики, лучшие  произведения которой воспитывают  людей и формируют их общественное  сознание.

3. Критерием жанра  художественной документалистики  является не уровень домысла  или вымысла, а степень достоверности,  ибо достоверность - это критерий  всего истинного искусства, всей  литературы. Пока читатель нам  верит, мы существуем! Следовательно,  наша обязанность - постоянно  держать руку на "читательском  пульсе", учитывать грамотность  современного "газетных тонн глотателя", его способность к самостоятельным  размышлениям и выводам, его  социальную активность, его повышающуюся  требовательность к правдивому  изображению жизни.

4. Хотя документалисты  и живут с прозаиками по  одним законам и пользуются  одними творческими методами, есть  между ними существенные различия, касающиеся главным образом масштабности  тем, фундаментальности исследований  и величины публикаций.

 Прозаиков волнуют  в основном "вечные" проблемы, такие, как любовь, предательство,  верность, порядочность и т.д.  Документалисты заняты актуальной  проблематикой, их беспокоит злободневность, а если они и касаются "вечных" тем, то в их сегодняшнем  преломлении, когда возникает  необходимость привлечения к  ним общественного внимания в  концентрированном виде. Беллетристы  - это, если угодно, и "долговременные  огневые точки"; очеркисты - передвижные. Они подвижнее, оперативнее, они чаще меняют направления и менее укреплены. Очеркисты откликаются быстрее, но звучат кратковременнее. Если писатели, по выражению Н. Чернышевского, "изображают вообще, характеристическое" [12], то газетчики ставят вопросы относительно частные, размышляя над проблемами сегодняшнего дня тоже сегодня. У Аристотеля в "Поэтике" выражена мысль о том, что историк и поэт "различаются не тем, что один говорит стихами, а другой - прозой. Разница в том, что один рассказывает о происшедшем, а другой о том, что могло бы произойти" [13]. Допуская условную аналогию, я готов поставить на место историка журналиста, а на место поэта - прозаика, оценив таким образом некоторую разность их задач.

 Наконец, ставя  конкретные вопросы, газетчики  опираются на конкретный материал, что тоже отличает их от  беллетристов. 

Поскольку главная  задача художественной документалистики, как мы уже говорили, - участие  в формировании общественного мнения, а также необходимость будить общественную мысль, логично добавить к сказанному, что будить мысль  можно только с помощью мысли. Стало быть, наряду с пейзажем, диалогом, портретом, композицией и прочими  компонентами жанра составным его  надо считать и мысль, причем составным  обязательным, без которого жанр просто не будет существовать, чего не скажешь, между прочим, о других компонентах. 

основная сила журналистики - это прежде всего ее убедительность и доказательность. 

Читатель нынче  выражает откровенное желание сначала  проверить нас, а уж потом нам  поверить, и в этом смысле, смею заметить, наши интересы совпадают с читательскими: куда интересней работать, если необходимо искать, а не выдавать готовые рецепты. 

Оружие настоящего журналиста - цифра, довод и факт, что, конечно же, не исключает, а, скорее, предполагает пользование сочным языком, диалогом, "работающей" композицией  и при этом обязательное ведение  читателя путем своих мыслей. 

без мысли мы – пусты 

тайна оригинальности писательского видения и восприятия мира - в наличии или отсутствии таланта. 

Не берусь перечислять  все составные части журналистского дарования. Но две способности, без  которых, мне кажется, действительно  не может обойтись журналист-профессионал, назову.

 Прежде всего  умение удивляться, без которого  нет и не может быть прелестной "детской непосредственности", нет радости общения с людьми  и жизнью, нет желания остаться  наедине с собой, то есть  желания думать, нет потребности  расширить собственный духовный  мир. 

И еще об одном  необходимом журналисту элементе, без  которого трудно прожить творческой личности: о рабочем состоянии. Что  это такое для журналиста? Призыв к самоограничению, к подвижничеству, если угодно, к спартанскому образу жизни. Проще говоря, когда все  окружающие безмятежно "наслаждаются", "получают удовольствие", легко  отвлекаясь от различных забот, в  том числе профессиональных, журналисты продолжают работать, их мозг постоянно "отбирает" и фиксирует то, что  предназначено "на продажу" - должно войти в будущий очерк, стать  репортажем и т. д. 

Творческая личность всегда работает. 

Не в том дело, удачен или неудачен получился этот итоговый образ, созданный молодым  газетчиком, моим добрым приятелем, - рассказанное иллюстрирует мысль о том, что  все увиденное нами, услышан-ное, перечувствованное и пережитое, должно идти в наши очерки, статьи, репортажи, зарисовки. Конечная цель журналиста - написать, поведать увиденное и пережитое  людям и миру. 

мы должны стараться  идти не по следам событий, а рядом  с ними, быть не за пределами явления, а наблюдать его изнутри, каких бы тягот и самоограничений, каких бы сил это ни стоило 

Быть может, способность  удивляться вкупе с умением жить в "рабочем состоянии" и есть в итоге журналистский талант? 

Замысел, по Далю, есть "намерение, задуманное дело", и  я готов считать его первой стадией рождения темы. Кстати сказать, вовсе не обязательной, потому что  не исключена ситуация, когда замысел  и тема возникают не "в очередь", а одновременно. В этом случае тема поглощает замысел примерно так  же, как ожог четвертой степени можно условно считать "поглотившим" ожоги первый трех степеней.

 Но обычно между  замыслом и темой имеется дистанция,  некоторое пространство, которое  надо еще преодолеть, чем-то заполнив. Чаще всего замысел - лишь предчувствие  темы, достаточно аморфное и в  некотором смысле безответственное, как, например: "Хорошо бы написать  о любви!" Я утрирую, но все  же это пример замысла. Сколько  подобных ему могут остаться  нереализованными, потому что им  еще далеко до темы, потому  что они лишены мыслей, потому  что замысел - стадия, практически  мало к чему обязывающая журналиста, а тема - это уже реальная основа  для сбора материала и его  написания.

 Каковы же источники  возникновения замысла? Мне известны  два. Первый - собственный социальный  опыт журналиста, его информированность  в широком смысле этого слова,  его знания. Все это, достигнув  определенной концентрации, как  бы выпадает в осадок в виде  замысла, способного, в свою очередь,  трансформироваться в тему, и  тогда для газетного решения  темы будет недоставать только  факта, на поиски которого журналист  и должен тратить силы. Второй  источник - сам факт, пришедший со  стороны и дающий толчок для  возникновения замысла; тогда  газетчик, основываясь на имеющихся  у него знаниях, "перерабатывает" замысел в тему.

 Разумеется, оба  источника накрепко взаимосвязаны,  их разделение весьма условно.