Реформы Столыпина

В дальнейшем, когда настроения в  верхах изменились, Столыпин сблизился с националистами. Существом его политики теперь было лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной стороны, и задачами буржуазного развития страны (как понимал их Столыпин) - с другой. Уже тогда эта политика называлась «бонапартистской». Ранее, в Саратове, Столыпин подкармливал и использовал черносотенные формирования. То же делал он и теперь. Однако сложные и противоречивые отношения Столыпина с черносотенцами в Третьеиюньский период изучены недостаточно.

До Третьеиюньского переворота Столыпин выражал свою политику формулой «Сначала успокоение, а затем реформы». Когда в революционном движении наступило временное затишье, он изменил формулу. В одном из интервью в 1909г. Столыпин заявил: «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Это не означало, что он отложил задуманные преобразования на 20 лет, а свидетельствовало о том, что Столыпин понял, каких усилий требуют реформы, но не осознал (либо не хотел признать), что поступил опрометчиво, добившись подавления революции ранее проведения основных реформ. Ирония истории выразилась в том, что в условиях революционной «смуты» реформаторская деятельность Столыпина (как бы к ней ни относиться) оказалась гораздо продуктивнее, чем во времена «покоя».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

5. Трудные годы  Столыпина.

 

 

 

Конец революции отнюдь не укрепил  положения премьера, скорее наоборот. Правящие верхи увидели, что непосредственная опасность миновала, и ценность Столыпина в их глазах снизилась. Николай II начал им тяготиться. Ему виделось, что Столыпин узурпирует его власть. В 1909г. в их отношениях произошел перелом. Правые члены Государственного сонета извлекли из кучи законодательной вермишели проект штатов Морского генерального штаба и подняли скандал, доказывая, что Дума и Столыпин вторгаются в военную область, которая входит исключительно в компетенцию царя.

Это звучало тем более убедительно, что одновременно развернулся Боснийский кризис, в разрешении которого Столыпин принимал активное участие, стараясь не допустить войны. Между тем внешняя политика тоже являлась прерогативой царя. Столыпин был и не рад, что связался с морскими штатами, но отступать было поздно, и правительство добилось прохождения их через Государственный совет. Однако царь отказался подписать законопроект.

Примерно в то же время Столыпин переехал из Зимнего дворца на Фонтанку, в свою постоянную резиденцию. «Мой авторитет подорван,- говорил он в частной беседе, - меня подержат, сколько будет надобно для того, чтобы использовать мои силы, а затем выбросят за борт». В те же годы появился при дворе Г. Б. Распутин. Докладывая царю о его похождениях, Столыпин давал понять, что в обществе начинаются нежелательные пересуды, а потому с Распутиным лучше расстаться. Однажды Николай ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».

Александра Федоровна в ту пору пыталась заниматься благотворительностью. После нескольких разговоров с нею Столыпин пришел к выводу, что перед ним больной человек. Нервное расстройство дополнялось невежеством. Императрица не имела ни малейшего представления об устройстве и порядке действия государственной машины. Ей казалось, что самодержавная царская власть осуществляется как бы волшебным способом: повелели царь и царица - и вот уже исполнено. Наталкиваясь на неожиданные и непонятные ей препятствия, она сразу же раздражалась, считая своим личным врагом каждого, кто начинал почему-то медлить или на что-то ссылаться. В дни столкновений в связи со штатами Морского штаба царица настаивала на отставке Столыпина.

Положение Столыпина еще сильнее  пошатнулось, когда от него стало отходить поместное дворянство, отношения с которым испортились из-за проектов местных реформ, ущемлявших вековые дворянские привилегии. Критика этих проектов, первое время осторожная, началась в 1907году. Затем дворяне осмелели и стали нарочито заострять свои высказывания, стараясь произвести впечатление на царя и его окружение.

Публичное поношение столыпинских проектов сопровождалось энергичными закулисными действиями. Дворянские представители посещали великосветские салоны, бывали при дворе, некоторые из них являлись членами Государственного совета. Пытаясь договориться с дворянством, Столыпин задержал представление в Думу некоторых проектов. Они были переданы в Совет по делам местного хозяйства при Министерстве внутренних дел. Однако дворянские представители в этом Совете стали вносить такие поправки, которые фактически разрушали преобразования. Примерно тогда же в Государственном совете был изменен до неузнаваемости законопроект о старообрядцах. Указ 17 октября 1906г. о старообрядческих общинах продолжал действовать в прежнем виде лишь потому, что в Думе положили проект под сукно.

В теории конституционного устройства существование верхних палат  не признается обязательным. Их задачи обычно сводятся к сдерживанию слишком размашистой деятельности нижних палат, под влиянием момента способных прибегнуть к непродуманным действиям. Но во избежание тупиковой ситуации обычно предусматриваются те или иные механизмы, при помощи которых нижняя палата все же может разрешить вопрос. В начале 1906г., когда создавалась новая редакция Основных законов Российской империи, правительство опасалось законодательной Думы.

Поэтому верхнюю палату перегрузили  социальным балластом (поместным дворянством  и престарелой бюрократией). А  если Государственный совет начинал упорствовать, то его не могли сдвинуть с места ни Дума, ни правительство. Только царь мог призвать к порядку членов Государственного совета. По существу, в таком виде законодательная машина была неработоспособна, о чем в верхах не подозревали, пока правительство воевало с I и II Думами. Когда революция закончилась, возникла проблема верхней палаты. Нормальным законодательным путем правительству Столыпина не удалось пронести ни одного крупного преобразования, а то, что провели, вступало в действие в чрезвычайно-указном порядке. Даже закон 29 мая 1911г. «О землеустройстве» в основных частях действовал уже ранее, в виде   ведомственных инструкций.

В Государственном совете Столыпин твердо мог рассчитывать лишь на небольшую группу близких ему людей во главе со своим шурином А. Б. Нейгардтом. В просторечии эту группу называли «партией шуровьёв». Другие правые и центристские группировки постепенно выходили из-под столыпинского контроля. Среди открытых врагов ведущую роль играл Дурново. Вскоре их когорта пополнилась еще более крупной фигурой С. Ю. Витте, несомненно, выдающегося государственного деятеля, хотя именно под его руководством была создана неудачная законодательная машина.

При всем своем уме Витте обладал  массой личных недостатков и слабостей, в частности непомерным тщеславием. Именно оно было причиной ухудшения отношений между Витте и Столыпиным. В Одессе была улица Витте. Когда тот был отставлен, городская дума решила её переименовать. Но Витте не хотелось расставиться со «своей» улицей, по которой он любил гулять, бывая в Одессе. Столыпин, конечно, мог бы откликнуться на просьбу Витте и вмешаться. Но дело дошло бы до царя, а его отношение к своему бывшему премьеру было уже откровенно враждебным. Решив, что своим вмешательством он не поможет Витте и лишь навредит себе, Столыпин не стал ничего предпринимать. Тогда Витте начал строить против Столыпина козни в Государственном совете, причем весьма компетентно. Многие идеи были подброшены группе Дурново именно со стороны Витте.

Учитывая настроения дворян и происки  недругов, Столыпин полагал, что наибольшее сопротивление в верхней палате встретит местная реформа. Им был задуман обходный маневр с целью создания прецедента. В консервативных кругах большое распространение получили тогда идеи национализма. Отдал им дань и Столыпин, добившийся ущемления финляндской автономии. В духе этих идеи был построен законопроект о введении земства в шести западных губерниях (Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Волынской и Подольской). Тамошнее крестьянство было белорусским и украинским, среди помещиков преобладали поляки.

Столыпин заявил, что новое земство  должно быть «национально-русским» (малороссы и белорусы официально считались русскими), поэтому избирательные съезды и собрания были разделены на национальные курии, причем на долю поляков пришлось меньше гласных, чем на долю неполяков. Это означало, что крупные помещики в новом земстве окажутся в меньшинстве. Кроме того, в отличие от уже действовавших земских учреждении, новое земство было бессословным. Наконец, во время обсуждения реформы в Думе был вдвое понижен имущественный ценз. В итоге получился национально-либеральный мутант, на которого в Государственном совете с негодованием набросились и либералы вроде М. М. Ковалевского, и реакционеры из лагеря Дурново, и помещики (как русские, так и польские).

Сподвижник Дурново В. Ф. Трепов переговорил с Николаем II и объявил, что царь не настаивает на этом законопроекте. Столыпин ничего не знал о ведущейся против него интриге. 4 марта 1911г. в его присутствии Государственный совет отклонил статью о национальных куриях. Удар был нанесен в самое сердце законопроекта. Оставалось восстановить прежний ценз, и новое земство становилось таким же дворянским, как и старое. Очевидцы рассказывали, что Столыпин, услышав об итогах голосования, изменился в лице и «на какое-то время замер». После чего демонстративно подал в отставку. Царь ответил неопределенно, но Столыпин считал дело решенным

 Между  тем в верхах развернулись  споры. У Столыпина нашлись  защитники среди великих князей, особенно активно действовали Александр и Николай Михайловичи. Первым из них, адмирал, был в недружественных отношениях с Витте. Второй, известный историк, выделялся среди великих князей образованностью и интеллигентностью. Оба утверждали, что без Столыпина «произойдет развал». Решающую роль сыграло вмешательство вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Как и её сын, она мало интересовалась столыпинскими хуторами и отрубами, но обладала здравым умом и, зная своего сына, считала, что без твердой руки Столыпина ему будет хуже.

9 марта Столыпина вызвали к царице-матери. Входя в её кабинет, он столкнулся с Николаем II, который выходил оттуда. Император имел вид провинившегося школьника, только что получившего выговор. Не поздоровавшись, он быстро прошел мимо. Столыпин, наоборот, встретил у императрицы тёплый прием. Проявленное её сыном колебание она объяснила влиянием Александры Фёдоровны. Но теперь, уверяла Мария Федоровна, император твёрдо обещал просить Столыпина взять отставку обратно. В тот же день Столыпин получил письмо от царя именно с такою просьбой.

На следующий день Столыпин был  на аудиенции у Николая II. Вообразив себя хозяином положения, он соглашался взять отставку назад на жестких условиях: Дурново и Трепов должны быть удалены из Государственного совета; обе законодательные палаты следует распустить на три дня, чтобы провести законопроект о западном земстве по 87-й статье; 1 января 1912 г. будут назначены по выбору Столыпина 30 новых членов верхней палаты взамен неугодных. Царь опять начал колебаться, но вечером того же дня подвергся новому нажиму со стороны матери, и на следующий день соглашение состоялось.

Некоторым членам Думы Столыпин показывал  листок из блокнота, на котором рукою царя были записаны поставленные ему условия (возможно, это было записано просто для памяти, а потом вместе с другими бумагами листок случайно оказался у Столыпина; вряд ли он специально потребовал у Николая «долговую расписку»). Царь попал в унизительное положение, что вызвало в нем новую волну ненависти к премьеру.

Правые, однако, не сдались, и Государственный совет перед роспуском успел демонстративно отклонить законопроект о западном земстве. Обе палаты были распущены на срок с 12 по 15 марта, законопроект провели по 87-й статье в думской редакции. Дурново и Трепов отправились отдыхать за границу. Казалось, Столыпин мог вздохнуть с облегчением. Но немедленно начались новые неприятности. Собравшись после роспуска, обе палаты внесли запросы о происшедшем инциденте. Пришлось признать, что имел место «некоторый, нажим на закон. Обе палаты сочли объяснения председателя Совета министров неудовлетворительными.

Эти прения показали, как остро  стоял в России вопрос о законности. Бесчинства властей, особенно на местах, с введением представительного строя почти не уменьшились. Нельзя сказать, что Столыпин не боролся с этим. Так, ему удалось сместить и отдать под суд московского градоначальника А. А. Рейнбота, и он прилагал усилия к смещению известного своими беззакониями одесского градоначальника И. И. Толмачева. Но то были «выдающиеся» в своем роде правители.

Рязанский  губернатор князь А. Н. Оболенский был не столь знаменит, но и он доставлял Столыпину немало неприятностей. Посылая к нему ревизора, премьер говорил: «Он сажает в тюрьму за вылитое на улицу в уездном городе ведро помоев, засадил туда же каких-то девочек, дьяконских дочерей, и не хочет понять, что этим сыплет мне на голову горячие уголья». Калужский губернатор князь С. Д. Горчаков при помощи казенных землемеров добивался расширения своего имения за счет сопредельных владений. Столыпин мало что мог сделать и с тем, и с другим: во-первых, таких было много; во-вторых, они были его родственники; в-третьих, трудно было добиваться законности от подчиненных, когда сам премьер проделывал с законом рискованные эксперименты.

Общеизвестен непотизм Столыпина. Посланник при папском дворе С. Д. Сазонов стал министром иностранных дел потому, что был женат на сестре жены Столыпина. Младший офицер императорской яхты Б. П. Бок, женившись на старшей дочери Столыпина, сразу же получил должность морского агента в Берлине, потом внезапно вышел в отставку, уехал в одно из ковенскнх имении Столыпина и стал уездным предводителем дворянства. Предполагалось, что он ускоренным темпом пойдет по стопам тестя и станет его надежной опорой. Впрочем, Столыпин не был исключением: вся правящая верхушка России была переплетена родственными узами.

Одной из застарелых государственных  болезней России была провокация. Система внутриполитического шпионажа создавалась десятилетиями и в конце концов приняла такие изощрённые формы, что оказалась фактически вне контроля высших должностных лиц и превратилась в очень опасное орудие тех, кто держал в руках ее нити. В конце 1908 г. был разоблачен как сотрудник охранки Е. Ф. Азеф, длительное время руководивший боевой организацией партии эсеров. В его истории, ставшей достоянием гласности, самое неприятное для правительства было то, что далеко не все покушения, организованные Азефом, кончались провалами. Достаточно назвать убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича.