Женщина и ребенок в европейском средневековом обществе

ЖЕНЩИНА И РЕБЕНОК В ЕВРОПЕЙСКОМ СРЕДНЕВЕКОВОМ  ОБЩЕСТВЕ.

Выдержка  из книги Жака ле Гоффа "Цивилизация  средневекового Запада", позволяющая составить  общее представление  о месте женщины  и ребенка в  средневековом обществе, об изменении отношения  к ним в 12-13 века.

Трудно понять, какое в точности место занимали женщина и ребенок  в семье как первичной общности. Без сомнения, женщина находилась в подчиненном положении. Она  не была в чести в этом мужском, военном обществе, чье существование  постоянно было под угрозой и где, следовательно, плодовитость рассматривалась скорее как проклятие, чем как благо. Христианство сделало очень мало для улучшения ее материального и морального статуса. Ведь на ней лежала основная вина за первородный грех. Из всех видов дьявольского искушения именно женщина была наихудшим воплощением зла. «Муж есть глава жены» (Эф. 5,23) — христианство верило этим словам апостола Павла и учило по ним.

Повышение статуса женщин наиболее ярко читается в культе Девы Марии, расцветшем в XII—XIII вв., поворот в христианской спиритуальности подчеркивал искупление греха женщин Марией, новой Евой. Этот поворот виден также и в культе Магдалины, получившем развитие с XII в., как показывает история религиозного центра в Везелее. Но реабилитация женщины была не причиной, а следствием улучшения положения женщины в обществе. Роль женщин в средневековых еретических (например, катары) или параеретических (например, бегинки) движениях была знаком неудовлетворенности отведенным им местом. 
Впрочем, констатация презрения по отношению к женщине нуждается в уточнениях. Хотя женщина и не считалась столь же полезной в средневековом обществе, как мужчина, но тем не менее она играла важную роль в экономической жизни и помимо своей функции деторождения. В классе крестьян в работе она была почти тождественной, если не равной мужчине. Когда Гельмбрехт пытается убедить свою сестру Готлинду бежать из дома отца-крестьянина, чтобы выйти замуж за «вора», с которым она заживет как госпожа, он говорит ей: «Если ты выйдешь за крестьянина, то не будет женщины тебя несчастнее. Тебе надо будет прясть, трепать лен, сучить нить, дергать свеклу».

Занятия женщин высшего класса были хотя и более  «благородными», но не менее важными. Они стояли во главе гинекеев, где изготовление предметов роскоши - дорогих тканей, вышивок обеспечивало большую часть потребностей в одежде сеньора и его людей. Не только разговорный язык, но и язык юридический для обозначения разных полов называл их: «люди меча» и «люди прялки». В литературе поэтический жанр, связанный с женщинами и обозначенный П. Лежентийем как «песни о женщине», получил название «песни полотна», то есть распеваемые в гинекеях, в прядильных мастерских. Когда между IX и XI вв. высший слой хозяйственного класса, «laboratores», добился известного социального продвижения, то это коснулось и женщин, принадлежащих к данной категории.

Хотя рождение девочек в средние века и не вызывало особой радости, все же у  нас нет оснований подозревать эту эпоху в детоубийстве, как иные женоненавистнические общества. Пенитенциалии, перечислявшие длинный список жестоких и варварских обычаев, как правило, молчат по этому поводу. С другой стороны, женщины из высших слоев общества всегда пользовались определенным уважением. Во всяком случае, некоторые из них. Наиболее известные дамы вошли в литературу. Берта, Сибила, Гибур, Кримхильда и Брунхильда, различные по характеру и судьбе, мягкие и жестокие, несчастные и счастливые, они стоят на первом плане в ряду героинь. 
Они были как бы земными двойниками тех женских образов, что столь ярко засверкали в романском и готическом религиозном искусстве. Иератические мадонны стали более человечными, фигуры изображались теперь в более вольных позах, девы Разумные и девы Неразумные обменивались взглядами в диалоге пороков и добродетелей, а в фигурах Евы, смущенной и смущающей, само средневековое манихейство задавалось вопросом: «Неужели само небо сделало это собрание чудес жилищем Змия?» И конечно, главную роль в куртуазной литературе сыграли дамы-вдохновительницы и поэтессы - героини во плоти или героини грез: Элеонора Аквитанская, Мария Шампанская, Мария Французская, равно как и Изольда, Гвиньевьера или Далекая принцесса, - они открыли современную любовь.

Часто утверждалось, что крестовые походы, оставлявшие  женщин Запада в одиночестве, привели  к росту их власти и прав. Д. Херлихи  еще раз подтвердил, что положение  женщин высших слоев на Юге Франции  и в Италии знало два периода  улучшения: каролингскую эпоху и время крестовых походов и Реконкисты. И поэзия трубадуров, казалось, отражала это повышение роли покинутых жен. Но поверить святому Бернару, рисующему Европу совсем обезлюдевшей, или Маркабрюну, у которого владелица замка вздыхает, поскольку все, кто был в нее влюблен, ушли во Второй крестовый поход, это означало бы принять за чистую монету чаяния фанатичного пропагандиста и образы поэта с богатым воображением. Впрочем, при чтении трубадуров, мягко говоря, не возникает впечатления, что мир куртуазной поэзии был миром одиноких женщин. Изучение же юридических актов показывает, что, во всяком случае, в вопросах управления совместным имуществом супружеской пары ситуация женщин ухудшалась с XII по XIII в.

С детьми дело обстояло иначе. Да и были ли дети на средневековом Западе? Если вглядеться в произведения искусства, то их там не обнаружится; Позже ангелы часто будут изображаться в виде детей и даже в виде игривых мальчиков — путти, полуангелочков, полуэросов. Но в средние века ангелы обоего пола изображались только взрослыми. И когда скульптура Девы Марии уже приобрела черты мягкой женственности, явно заимствованные у конкретной модели и дорогие для художника, решившею их обессмертить, младенец Иисус оставался ужасающего вида уродцем, не интересовавшим ни художника, ни заказчиков, ни публику. И лишь в конце Средневековья распространяется иконографическая тема, отражавшая новый интерес к ребенку. В условиях высочайшей детской смертности интерес этот был воплощен в чувстве тревоги: тема «Избиения младенцев» отразилась в распространении праздника Невинноубиеиных. Под их патронатом находились приюты для подкидышей, но они появились не ранее XV в. Прагматичное Средневековье едва замечало ребенка, не имея времени ни умиляться, ни восхищаться им. Да и ребенок часто не имел дедушки - столь привычного для традиционных обществ воспитателя. Слишком мала была продолжительность жизни в средние века. 
Едва выйдя из-под опеки женщин, не относившихся серьезно к его детской сущности, ребенок оказывался выброшенным в изнурительность сельского труда или в обучение ратному делу. Это подтверждают и жесты. «Детство Вивьена», «Детство Сида» рисуют очень юного героя уже как молодого человека — скороспелость была обычным явлением в примитивных обществах. 
Ребенок попадает в поле зрения лишь с возникновением семьи, характеризующейся совместным проживанием тесной группы прямых потомков и предков, которая появилась и получила распространение с развитием города и класса бюргерства. Ребенок был порождением города и бюргерства, подавивших и сковавших самостоятельность женщины. Она была порабощена домашним очагом, тогда как ребенок эмансипировался и заполонил дом, школу, улицу.  
 
 

ОТНОШЕНИЕ СРЕДНЕВЕКОВОГО ОБЩЕСТВА 
К ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ ТЕЛУ И ГИГИЕНЕ

Выдержка  из книги Жака ле Гоффа "Цивилизация  средневекового Запада".

Напрасно церковь  убеждала средневековых людей относиться к видимому миру с презрением, не обращать на него внимания, чтобы обратиться к истинным - скрытым - богатствам духа. Все в средневековом обществе определялось отношением к «кажущемуся», видимому.

Первая видимость  — это тело. Его следовало принизить. Григорий Великий называл тело «омерзительным одеянием души». «Когда человек умирает, он излечивается от проказы, каковой  является его тело», - говорил Людовик  Святой Жуанвилю. 
Монахи, служившие средневековым людям примером для подражания, беспрестанно смиряли свою плоть, культивируя аскетические привычки. В монастырских уставах указывалось максимальное количество дозволенных ванн и туалетных процедур, поскольку все это считалось роскошью и проявлением изнеженности. Для отшельников грязь была добродетелью. Крещение должно было отмыть христианина раз и навсегда в прямом и переносном смысле.

Нагота, как и  труд, представлялись наказанием за грех. Адам и Ева после грехопадения, Ной, напившийся допьяна, являют свою наготу, бесстыдную и греховную. И к тому же нудизм считался признаком ереси, и во всяком еретике в той или иной мере присутствовал адамит. Любопытно отметить, что св. Франциск Ассизский, стоявший на грани ереси, и здесь проявлял противоположную тенденцию считать наготу добродетелью. Бедность - это нагота. От заявлений он перешел к действиям совершенно конкретным, хотя и носящим символический характер. В странном эпизоде «Цветочков» св. Франциск и брат Руфин проповедуют с кафедры в Ассизи абсолютно нагие.

Однако идеал  воинственности в такой же степени  прославлял тело, в какой христианский идеал его принижал. Юные герои  поэм о героических деяниях белокожи, белокуры и кудрявы. Они атлетически  сложены. 
 
Корпус его крепок, пропорции великолепны,  
Широкие плечи и грудь; он был прекрасно сложен: 
Могучие руки с огромными кулаками  
И грациозная шея. 
 
Жизнь все время требовала от рыцаря напряжения физических сил: на охоте, на войне, на турнире. Карл Великий получал удовольствие, купаясь нагим вместе со своими приближенными в бассейне дворца в Аахене. Даже мертвое тело являлось объектом тщательного ухода. Телам святых поклонялись, перенесение тела означало канонизацию. Одной монахине явилась св. Клара Монтефалькская, умершая в 1308 г., и сказала: «Мое тело должно быть канонизировано». Зрение, это «чувство интеллекта», стало играть у средневековых людей важную роль лишь позднее - вспомним, что очки были изобретены лишь в конце XIII в., - а пока они использовали в первую очередь самое «материальное» из всех чувств — осязание. Они все уподоблялись Фоме. 
Для того чтобы сохранить тела усопших (речь идет о великих мира сего), в нос вливали ртуть, все естественные отверстия затыкали тампонами, пропитанными пахучими веществами, которые, как считалось, предохраняли от разложения, и бальзамировали лицо. Когда тело надо было перевозить на большие расстояния, из него вынимали внутренности, которые хоронили отдельно, а труп начиняли миром, алоэ и другими ароматическими веществами, а затем зашивали. Религия обещала воскрешение плоти.

Если судить по пенитенциалиям, по большому числу  незаконнорожденных, по тому, как противилось  духовенство обязательности целибата, по намекам или ясным высказываниям  в фаблио, - увещевания церкви мало влияли на сексуальную жизнь Средневековья. Наступала пора распространения гигиены, она входила в обиход прежде всего в городах. В 1292 г. в Париже существовало как минимум 26 банных заведений. Причем парильни являлись местом наслаждений и даже пристанищем разврата. Вот описание эрфуртских бань XIII в.: «Бани в этом городе доставят вам истинное удовольствие. Если вам необходимо помыться и вы любите удобства, то можете входить туда спокойно. Вас примут любезно. Красивая молодая девушка как следует разотрет вас своими нежными ручками. Опытный брадобрей побреет вас, не уронив вам на лицо ни капельки пота. Утомившись ванной, вы найдете кровать, чтобы отдохнуть. Хорошенькая женщина, которая не причинит вам беспокойства, с видом девственным искусно расчешет вам волосы. Кто же не сорвет у нее поцелуй, если только захочет, поскольку она отнюдь не сопротивляется? А когда у вас потребуют платы, то хватит и одного денье».

Впрочем, и монастырская литература внесла свой вклад в заботу о теле. Ценный эльзасский манускрипт 1154 г. представляет собой учебник  по диетологии, написанный монахиней из Шварцентхана и иллюстрированный Зинтрамом, монастырским каноником из Мирбаха. Этот календарь предписывал особый режим для каждого месяца. В начале XIII в. был широко распространен «Справочник здоровья», написанный в Салерно.

Источник: Жак  ле Гофф, "Цивилизация средневекового Запада", Сретенск: МЦИФИ, 2000. – C. 330-332. 

Положение женщины  в средневековой Западной Европе

Западноевропейские  представления об «идеале женщины» мало чем отличались от бытовавших на Руси. Так же считалась обязательной покорность сначала отцу, а затем, после вступления в брак – супругу. Давались и особые рекомендации по воспитанию девочек. Почти все авторы средневековых дидактических   произведений   отмечали   скромность,    стыдливость, целомудрие   как   необходимые   для  девочки  качества.        В  известных педагогических сочинениях XIII  века  Эгидия  Римского и Винцента из Бове  предлагались такие способы воспитания   целомудрия  и  стыдливости в   дочери:   отец  должен пристально  следить,  чтобы  она  все время сидела дома, не ходила в гости, на представления,   танцы   и    даже  не  вступала ни с кем в   разговоры  вне  дома. Для правильного воспитания девочки  считалось нужным оберегать ее  и  от  излишеств  в пище,  сне, ношении украшений и т.д.  В одном из произведений писалось "Дочь всегда должна испытывать голод  —  в  той мере,  чтобы  сразу  после  еды  быть в состоянии читать или молиться; девочка должна регулярно  вставать  для  молитвы  ночью" .  Необходимость воспитания у девочки стыдливости  и  скромности подчеркивавалась и в более поздних произведениях.  Например, итальянский  гуманист  Франческо Барбаро в произведении "О женитьбе"  указывал,  что девушке  нужно  везде  и  всегда быть скромной;  для  этого  следует  избегать  всего  того, что  может  смутить  и   возбудить  душу, — в людных  местах,   например,  прикрывать  уши, чтобы не проникло   сквернословие .  
      Воплощением же идеала женщины,  обладающей всеми добродетелями,  была Дева Мария. В одном из сохранившихся текстов проповедей двенадцать служанок Девы Марии  символизировали женские добродетели.  Их имена — Умеренность,  Замкнутость,  Стыдливость,  Внимание,  Благоразумие,  Робость,   Честь, Усердие, Целомудрие,  Послушание,  Смирение,  Вера. 
 
 
Страница средневековой рукописи с миниатюрой, изображающей создание Евы  
      Брачный возраст,  официально установленный церковью, был 12 лет для девочек и 14 лет для мальчиков.  Реальный же брачный возраст зависел и от социальной принадлежности и от региона проживания. Здесь можно проследить разницу с положением на русских землях: если на Руси крестьянских дочерей выдавали замуж рано (но не так как в знатных семьях), то в Западной Европе, по некоторым сведениям, крестьянки могли откладывать брак и до 30 лет – пока сами не заработают на приданое (впрочем, это более характерно для позднего Средневековья). То же касалось и простых горожанок. На Руси невеста в 20 лет считалась уже «перестарком». 
      Интересно и то, что в Западной Европе женщины обладали довольно большой экономической самостоятельностью. Так, в городах существовали специфически женские ремесленные объединения-цехи. В числе официально для женщин ремесел были различные стадии производства шерсти,  шелка и льна (традиционные  женские  занятия  начиная  с  раннего средневековья),  пивоварение,  выпечка хлеба,  некоторые торговые виды деятельности,  и, разумеется, «древнейшая из профессий». Шли работать женщины не только из-за нехватки средств. Так, Т. Б. Рябова, в своем исследовании «Женщина в истории Западноевропейского Средневековья» приводит такой пример: "Маргарита Кемпе (1373—1440), впоследствии ставшая известным английским мистиком, в один из периодов своей интереснейшей жизни была едва ли не лучшим пивоваром  в  городе.   Она говорила,  что работала  затем,  чтобы никто не мог сравниться с ней в элегантности  одежды;  имея 14 детей, она скучала  и  искала  занятия  вне дома"  
      Неотъемлемым атрибутом женской «греховности» считалось использование косметики и украшений – и то и другое сурово осуждалось церковью. Даже существовала особое постановление, согласно которому брак, заключенный при помощи женских «ухищрений» - косметики, нарядов и т. д. считался обманным, незаконным и мог быть расторгнут. Впрочем, в более поздний период авторы-гуманисты приводили достаточно разумные доводы против использования косметики - так,  во-первых,  женщина,  украшающая себя,  будет пренебрегать домашними  обязанностями;  во-вторых,  косметика наносит  вред ее здоровью (были примеры,когда  долгое  сохранение краски  на  глазах привело к  слепоте);  наконец,  в-третьих, красящаяся  женщина  неопрятна  В трактате "О семье" писалось, что женщины, безумные, разрушают нежнейшую кожу ядовитыми мазями. Это было верно, т. к. косметические средства действительно были вредны (например, свинцовая пудра и белила, а мода на расширенные зрачки – использовались капли белладонны – порой вела к ухудшению зрения и даже слепоте). 
 
 
 
 
1470 г. , «бургундская мода»  
      Наиболее остро  негативное  отношение  к  женщине  проявлялось в открытых женоненавистнических   суждениях,   которые   чаще    всего  принадлежали перу монахов.  Например, в сочинении "Зерцало мирян" сказано: "Женщина  есть  смущение  мужчины,  ненасытное  животное, постоянное беспокойство,  непрерывная  борьба,  повседневный ущерб,  буря в доме, препятствие  к  исполнению  обязанностей.  Нужно   избегать   женщину, во-первых,  потому, что она запутывает мужчину,  во-вторых,  потому,  что она оскверняет его,  в-третьих,  потому, что она лишает его имущества" .  
      Несмотря на распространение культа Девы Марии, материнство все же не считалось чем-либо, придающим особое уважение женщине. Так, например, описан случай с женой короля Людовика «Святого» Он взял с собой жену в крестовый поход, во время которого — в разгар военной кампании — она забеременела. Когда король попал в плен к египтянам, его жена, находившаяся на девятом месяце, собирала выкуп, дабы его вызволить. И ее положение никого не интересовало. Если так относились к матери будущего наследника престола, то можно представить себе отношение к простой крестьянке или горожанке. Но женский костюм все же предполагал «имитацию» беременности – завышенная талия, даже подкладывались специальные подушечки. Вероятно,это делалось, чтобы приблизиться к почитаемому образу Марии и «убежать» от греховной Евы.  
      Как и на Руси, особо почитались вдовы – но почитание это было также скорее формальным. Вот что пишет Жак ле Гофф («Цивилизация средневекового Запада») «В XII—XIII вв. было весьма распространено произведение духовной литературы «Зерцало дев», где сравнивались достоинства девственности, вдовства и замужества. Сравнение иллюстрировалось миниатюрой: замужняя женщина собирала урожай сам-тридцать (кстати, и такая цифра была абсолютно мифической для Средневековья), тогда как вдовы—сам-шестьдесят, а девственницы—сам-сто. Но девственницы не столько образовывали межсоциальную группу, сколько сливались с монахинями, а в ту эпоху, когда потеря мужа-кормильца вела большинство тех женщин, которые не могли или не хотели вновь выходить замуж, к нищете, вдовы практически неизбежно оказывались включенными в категорию бедняков» .  
 
 
Одна из средневековых миниатюр, изображающая «Древо жизни» по обе стороны которого стоят два полярных типа женщины — праведница (Дева Мария) и грешница (Ева), а в центре сидит запутавшийся Адам (человек)  
      Противоречивое отношение к женщине в Средневековье выражалось не только в плане исключительно духовном. И в понимании женской красоты существовало 2 образа, которые противопоставлялись друг другу. «Ева» - грешница, искусительница, но одновременно и самим Богом назначенная спутница мужчины. Но рядом существовал и образ «Марии» - искупительницы грехов, образ красоты священной, возвышенной. Как говорится в исследовании «История тела в  средние века», (Жак ле Гофф, Николя Трюон)«Нельзя сказать, что широкое распространение культа Девы Марии влекло за собой улучшение положения женщины, все же прославление божественного женского лика должно было укрепить авторитет женщины, особенно матери, а в образе святой Анны — бабушки».  
      Там же, впрочем, достаточно категорично утверждается:

«Средневековье не ведало того, что называется любовью  у нас. Мы рискнем это утверждать, несмотря на резкость и категоричность данного суждения. Слову любовь (amor) даже придавался уничижительный смысл: оно означало пожирающую дикую страсть. Чаще употребляли понятие caritas, связанное с набожностью, обозначавшее сочувствие ближнему (чаще всего бедняку или больному), но лишенное оттенка сексуальности. Разумеется, трубадуры воспевали fin 'amors, утонченную куртуазную любовь, родившуюся при феодальных дворах Прованса. Однако принижение amor по  сравнению с caritas сохранялось. Сказанное не означает, что мужчины и женщины Средневековья не ведали порывов сердца и телесных ласк, что им были чужды плотские наслаждения и привязанность к любимому человеку. Однако любовь — чувство Нового времени, оно не составляло основы средневекового общества».   
 

О женщинах Средневековья.

Эльвинг

Идущая сквозь сумрак

03.08.2010 в 14:00

Пишет Diary best:

Конкурс на лучшую запись месяца!

Пишет MirrinMinttu:

Некоторые аспекты изучения Средневековья 
АПД: поскольку я уже с неделю, если не больше, дискутирую в комментах по поводу того, когда средневековые дамы выходили замуж, и кому верить в описании их жизни, поднимаю этот пост. Мне кажется, он хорошо объясняет то, почему у каждого настолько "свое" Средневековье. 
 
Нашла интересные рассуждения Джудит Беннетт о том, как изучалась и изучается жизнь средневековых женщин. 
 
Она пишет, что в детстве мы играем в сказки, где есть храбрые рыцари, прекрасные дамы, святые девы и хитрые монахи. Мы вырастаем из детства, и начинаем переносить свои детские представления о Средневековье в раздел сказок для взрослых, в фэнтези. Тем не менее, наши представления о Средневековье остаются детскими, и постепенно всё Средневековье начинает нами восприниматься как время какой-то примитивной невинности и простоты, в котором каждый знал свое место, добро торжествовало, и которое осталось в далеком прошлом, никак не влияя на наше суперсовременное настоящее. Напрасно.  
 
Когда феминистки в конце 19-го века начали сплачивать ряды, они довольно быстро обратились к средним векам: как женщины получали образование? Какой работой они занимались? Какие законные права они имели? Занимались ли они политикой? 
 
Собственно и сегодня есть сотни феминистов-средневековщиков, изучающих с этой точки зрения философию, науку, искусство, музыку, религиозные тексты. Это настоящая элита, имеющая долгое и дорогое образование, знающая старые языки и наречья. Их проблема в том, что они пытаются проникнуть в прошлое женской истории, изучая разрозненные и не всегда достоверные источники, написанные, по большей части, мужчинами. Тем не мнее, их влияние на умы тех, кто только начинает карьеру историка, нельзя недооценивать. Например, тех студентов и молодых ученых, которые убеждены в том, что сегодня женщина живет в некоем золотом веке свободы и неограниченных возможностей, которые были получены совсем недавно, ждет довольно много сюрпризов при изучении Средневековья. 
 
Для начала, Средневековье – это невероятно долгий период длиной во множество столетий: раннее средневековье (500 – 1000 гг), среднее (1000 – 1300 гг) и позднее (1300 – 1500 гг). 
Во-вторых, большое значение имеет исторический контекст условий жизни и событий изучаемого периода. В третьих, совершенно невозможно делать какие-то выводы о европейской средневековой женщине, не принимая во внимание «женский вопрос» и способы его решения в сопредельных Европе странах.  
 
Человек, впадающий в ужас от женоненавистнических историй о поясах верности, права сеньора на первую ночь, должен четко себе представлять, кем, когда, и, главное, с какой целью они сочинялись. Это же касается и сахарных историй о рыцарях и девах. Необходимо понимать и средневековое значение женоненавистничества, и его аналоги в современном нам обществе. Далее, Средневековье – это не только истории об отношениях женщины и мужчины, это также истории о женщине и войне, о женщине и экономике, и, разумеется, о таких мощных фигурах, как королева Радегунда (525-587), Элеонора Аквитанская (1122 – 1203), Хильдегард из Бингена (1098 – 1179) и Жанна Д’Арк (1412 – 1431, дата смерти условная). 
 
Примером того, как модифицировались наши представления о средневековой женщине, может служить эссэ Эйлин Пауэр о женщинах в томе «Наследие Средних Веков» (1926 г). Эта работа до сих пор является одной из самых влиятельных при формировании взглядов на место женщины в мире средних веков, но вот ведь беда: это эссэ – не совсем то, что Пауэр, историк и преподаватель в лондонской высшей экономической школе, написала изначально. Издатели просто потребовали, чтобы она его переделала, потому что оно, по их мнению, было «недостаточно уважительным к а) женщинам, б) церкви и в) правилам приличия». Это из ее письма подруге, которое она зло подписала «нянька в детском саду, во время урока вышивания». 
 
Но даже в выхолощеном виде, эссэ Пауэр, сосредоточенное на ситуации центральних и поздних средних веков, дает хорошее представление о статусе женщины того времени по отношению к мужчине. 
 
Пауэр утверждает, что, во-первых, здесь имеет место быть сильное расхождение теоритеческого представления о роли женщины в обществе, каким оно виделось тогдашними социологами, и практикой повседневной жизни. Как минимум, путаница и противоречия теорий делали их просто неприменимыми в быту. Во-вторых, Пауэр оценивает довольно благосклонно общий социальный статус средневековой женщины того периода. Она отмечает, что сложности, разумеется, были. Не могли даром пройти сочинения, сочащиеся ненавистью к женщине, законы, как бы подразумевающие, что женщина – существо неполноценное, сама социальная структура, во многом наделяющая мужчину правами над женской жизнью и бытом. Но, на самом деле, между мужчиной и женщиной тех времен существовал некий корявый, но прочный балланс сил, в которой позиция женщины не была ни неполноценной, ни доминирующей. В третьих, Пауэр оценивает тот период для женщин вцелом если и не «золотым», то достаточно хорошим. Всё это доказывается примерами из жизни феодальных леди, горожанок и крестьянок.  
 
Разумеется, после Пауэр были предприняты и другие попытки проанализировать жезнь средневековой женщины, даже неколько : в 30-х, 60-х и 90-х годах. Современный взгляд на этот вопрос заключается в том, что на судьбу отдельного человека в средневековом обществе влияли три фактора: раса, класс и пол. Но даже это триединство только начинает раскрывать «женский вопрос Средневековья». 
 
Для начала, женщины были разные: кто-то оставался одиноким на всю жизнь, отвергая замужество как таковое. Другое выходили замуж настолько рано, что их жизнь определялась ролью жены, матери и хозяйки. Третьи рано вдовели, и тогда наступала их совершенно новая жизнь с непривычным статусом. Четвертые более или менее плавно переходили из одного состояния в другое. Трудно ожидать, чтобы менталитет женщин, живущих такими разными ценностями, был идентичен.  
 
Во-вторых, принадлежность к определенной религии формировала и менталитет, и вполне бытовую, ежедневную рутину, не говоря уже о социальном статусе женщины. Христианство, иудаизм, мусульманство, мистицизм, ортодоксальные и мистические ответвления – каждое привносило что-то свое и внутри общины, и в социуме вцелом.  
 
В третьих, жизнь свободного человека сильно отличалась от жизни батрака, а жизнь того – от жизни раба. В четвертых, чисто культурные различия: Европа населялась различными этническими группами, каждая из которых привносила свои культурные традиции, которые в отношении к женщине далеко не всегда были «переферийными», и это тоже со временем начинало влиять на социум. 
 
Далее, существовали различия для приличных женщин и проституток, начиная с одежды и жилья, и заканчивая манерой поведения. И, наконец, региональные различия. К поздним средним векам, если не раньше, Европа четко разделилась в плане замужеств на два региона: на севере и западе женщины, не принадлежащие к аристократии, выходили замуж позже, и за мужчин более или менее своего возраста. К тому же, некоторое количество женщин не выходило замуж, не становясь при этом монахинями. На юге и востоке девушки выходили замуж рано, как правило, за мужчин вдвое старше, и незамужние уходили в монастыри.  
 
Какого-то единогласия по вопросу среди историков, тем не менее, не существует. Там, где историк Клапиш-Зубер возмущается положением женщин в средневековой Италии, где среднестатистическая девушка к 18 годам была уже матерью двоих детей и замужем за человеком вдвое старше себя. Клапиш-Зубер считает, что эти бедняжки проводили лучшие годы в подчинении старым мужьям, и, овдовев, оказывались в невыносимых обстоятельствах. Историки же Стэнли Чознацки, Елена Розенберг, Томас Кун и другие возражают, утверждая, что при таком подходе к делу совершенно не учитывается инициативность и способность к социальным маневрам женщин, для которых эти условия были естественными во многих поколениях. Не лучше обстоит дело и в северном регионе: здесь мечи скрестили Марианна Ковалевская и Джереми Голдберг. Их разногласия касаются процента женщин, проживавших в средневековых городах Англии.  
 
Случаются и откровенные ляпы. Например, одна группа историков невзначай создала некий архетип эмансипированной средневековой женщины, изучая документы по сбору налогов, листы гильдий и регистры недвижимости. То ли случайно, то ли нет, от их внимания ускользнуло, что документы говорят о «вдовах», а не о «женщинах» вцелом. А вдовы были совершено отдельной историей в плане прав и обязанностей перед короной.  
 
Были, правда, общие моменты в жизни средневековых английских женщин, независимо от того, к какому социальному слою они относились. Аристократки не заседали в парламенте, горожанки не становились мэрами, а крестьянки – бейлифами. И феодальная, и королевская, и городская, и помещичья легислационные системы ограничивали имущественные права замужних женщин, давая куда большую свободу женщинам одиноким и вдовам, и большую свободу мужчинам, чем женщинам. Социальные обычаи определяли всем женам, от крестьянки до аристократки, роль помощницы мужа и безупречное поведение. Экономически жизнь была построена таким образом, что от жены требовалось умение управлять хозяйсвом. Эти навыки были разными в замке лорда и в домике крестьянина, но и жена лорда не могла быть просто «драгоценным камнем в короне» своего мужа. Все они, от королев до крестьянок, работали, и работали много.