Из истории сталинских репрессий на примере Качирского района Павлодарской области

Но и после этого в руководстве оставалось большинство старых большевиков, которые могли составить ему оппозицию. Но антисталинская оппозиция не могла сложиться в легальную группировку, и в этом заключалась опасность для правящей олигархии — Сталин и его сторонники не могли точно знать, кто в действительности находится на их стороне, а кто готов внезапно выступить против. При этом число противников под влиянием трудностей 1930-1933 гг. возрастало, что в сверхцентрализованной структуре могло стать питательной средой для дворцовых переворотов. Для смены курса было необходимо лишь сменить узкую правящую группу. Отсюда вытекала готовность диктатора применять «превентивные репрессии» против партийных группировок, которые могли нести для Сталина и его группы даже потенциальную угрозу. Угрозу сталинской политике показал и Семнадцатый съезд ВКП(б), подавляющее большинство делегатов которого было уничтожено во время Большого террора. При выборах в ЦК против Сталина голосовали десятки делегатов (это была только часть недовольных, решившаяся на такой шаг). 1 декабря 1934 г. был убит С. М. Киров, всенародный любимец и один из оппонентов Сталина. Обстоятельства смерти Кирова до сих пор неясны. Выдвигаются различные версии. Наиболее правдоподобная из них та, что Сталин сам спровоцировал убийство Кирова. Сталин использовал это убийство как повод для постепенного развертывания террора против партийных кадров. В условиях тоталитарного режима террор оказывался наиболее действенным средством борьбы за сохранение власти правящей группой. Уничтожая сотни тысяч людей, преданных идее коммунизма, Сталин мог преследовать цели устранения элиты, саботирующей его курс и представлявшей потенциальную опасность, или (и) разгрома реально складывающегося заговора с целью устранения вождя и изменения курса. После волны террора, осуществленной НКВД во главе с Г. Г. Ягодой в декабре 1934 «в ответ» на убийство Кирова и январского процесса 1935 года над Зиновьевым, Каменевым и другими оппозиционерами, признавшими моральную ответственность за убийство Кирова, а также после Кремлевского дела, началась подготовка к публичным процессам, на которых оппозиционеры должны были признаться во вредительстве и сотрудничестве с иностранными державами и таким образом скомпрометировать любую оппозицию. Морально сломленные лидеры оппозиции пошли на сделку со Сталиным, надеясь на спасение. Одновременно развернулись массовые репрессии против бывших оппозиционеров, «выкорчевывание троцкистско-зиновьевской оппозиции».

19 августа 1936 Зиновьев и  Каменев были осуждены на публичном  судебном процессе «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» и расстреляны. В сентябре 1936. НКВД возглавил Н. И. Ежов. В январе 1937 прошел процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра», в ходе которого был скомпрометирован и Серго Орджоникидзе. Несмотря на то, что коммунистическая элита была вынуждена признать итоги процесса, влияние группировки, стремившейся прекратить террор хотя бы на этой точке, становилось все сильнее. Лидером «умеренных» в 1936-1937 гг. стал нарком тяжелой промышленности С. Орджоникидзе. Вероятно, переломить ситуацию они надеялись на февральском пленуме 1937 года. Орджоникидзе и другие лидеры бюрократических группировок боролись за  самостоятельность своих ведомств в отношении центральной власти и прежде всего карательных органов. Это сделало бы невозможным дальнейшее тоталитарное преобразование общества. Однако для Орджоникидзе прямое столкновение со Сталиным было личной трагедией, и он покончил с собой. 
На Февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) 1937 Сталин в речи «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников», опираясь на результаты двух первых антибольшевистских процессов, подвел идеологическую основу под террористический удар, который обрушится на партию несколькими месяцами позднее. Процессы доказывали — вредителем или пособником вредителей может быть объявлен любой член общества. «Враги народа», по Сталину, действовали все более активно и изощренно, так как по мере приближения к социализму классовая борьба нарастала. Сталин добивался возможности уничтожения любого коммуниста, который не был абсолютно предан вождю. Вредителем или пособником вредителей может быть объявлен любой коммунист, включая высших руководителей. Сталин утверждал, что в силу обострения классовой борьбы по мере приближения к социализму остатки разбитых эксплуататорских классов проникли в партию и развернули террористическую, заговорщическую и вредительскую деятельность. Пленум утвердил идеологические положения, выдвинутые в речи Сталина, которые открывали дорогу Большому террору. Участники пленума не решились оказать сопротивление дальнейшему расширению «чистки», тем самым подписав себе смертный приговор. Пленум одобрил арест Бухарина и Рыкова, предоставил НКВД фактическую свободу действия. 
           В марте 1937 была осуществлена чистка НКВД, затем прокуратуры и судов. В мае 1937 развернулся Большой террор, продолжавшийся до конца 1938 г. Он стал пиком сталинских репрессий. В декабре 1938 был снят с поста Ежов. Сталин прекратил массированное уничтожение правящего слоя. В 1939 преемник Ежова Л. П. Берия провел новую чистку НКВД (освободился от ежовских кадров) и амнистию небольшой части заключенных. Одновременно были без публичного процесса уничтожены некоторые арестованные ранее видные коммунисты. В дальнейшем репрессии носили более упорядоченный характер, направлялись против конкретных социальных («прогульщики» с 1940), национальных (пленные польские офицеры 1940, «народы предатели» 1941-1944 гг., дело «Еврейского антифашистского комитета», 1948), военных (группа руководителей ВВС и ПВО, командование Западным фронтом в 1941 г.) и административно-политических («Ленинградское дело» 1949 г.) групп. В условиях тоталитарного режима, особенно после начала «холодной войны», тесно связанные идеологические кампании и репрессии оставались основными средствами поддержания социально-политической стабильности, контроля над интеллигенцией («борьба с космополитизмом», «борьба с низкопоклонничеством перед Западом и с буржуазными лженауками»), «Дело врачей» 1953 ). Репрессивная машина, обладая собственными интересами и инерцией, фабриковала «дела» не только по команде сверху, но и по собственной инициативе, пользуясь любыми сигналами. По данным КГБ СССР в 1930-1953 гг. репрессиям подверглись 3778234 человека, из которых 786098 было расстреляно, а остальные направлены в гигантские рабовладельческие хозяйства системы ГУЛАГ. В целом сталинские репрессии сыграли не только огромную разрушительную роль, но способствовали «замораживанию», торможению развития страны на стадии тоталитарного режима. [3, 78 ]

    Одним из самых страшных преступлений сталинизма было то, что в преступлениях предъявляемых одному человеку, заочно обвинялись и все близкие ему люди. Так было вплоть до того момента, когда в декабре 1935 года  на совещании в Москве передовых комбайнёров с партийным руководством один из них, башкирский колхозник Гильба, сказал: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма», на что Сталин произнёс в ответ: «Сын за отца не отвечает». Эта броская фраза, сразу же попала на передовицу партийных газет и с этого момента началось некоторое послабление в отношении близких людей, подвергнутых репрессиям. Но, настороженное внимание к ним сохранялось очень долгое время, когда вчерашние друзья и соседи отворачивались при виде горя, постигшем их.    

    Истории известны разные тоталитарные и террористические режимы, но никогда еще террор не прикрывался таким массивом демагогии и лжи, когда непосредственные вдохновители и руководители террора и насилий говорили с самой высокой трибуны на всю страну и на весь мир о последовательном, до конца выдержанном демократизме представляемого ими государства и, учинив очередное злодеяние, рассуждали о справедливости и гуманизме. Самое же существенное заключается в том, что в тоталитарном государстве 20—50-х годов такой же демагогией была проникнута доктрина советского права, и в частности, уголовного.

Дело историков — судить об условиях, в которых существовала наука, о том, что ученый мог и чего не мог сказать. Во всяком случае, не претендуя исчерпать тему, приведем лишь один факт. Когда во время путешествия по Грузии Андре Жид решил послать телеграмму Сталину, ему не дали этого сделать, поскольку французский писатель отказался начать ее со слов «Великому вождю трудящихся». В политике и доктрине советского уголовного права того времени провозглашались принципы гуманизма, демократизма, индивидуальной и индивидуализированной ответственности и т. д. Но если репрессии, жертвами которых были миллионы и которые едва не погубили страну, проводились на основе уголовного права, то что же это за уголовное право! Ясно, что без отделения подлинного уголовного права — одного из достижений человеческой культуры, призванного защищать общество от преступных посягательств и от издержек этой защиты, — от так называемого «уголовного права», служившего тоталитарно-террористической системе и, стало быть, разрушению социума, нельзя даже думать о построении «правового пространства», вне которого немыслимо существование цивилизованного общества.

Бессмысленно начинать исследование законодательства тоталитарного общества с анализа производительных сил и производственных отношений. Тоталитарный режим если и связан с экономикой, то лишь косвенно, через политику определенной группы людей, возможно, одержимых на каком-то этапе идеями предельно благородными, но стремившихся навязать стране и всему миру именно тот образ жизни и мыслей, который они считали единственно справедливым и ради которого были готовы потребовать и требовали от народа любых жертв. «Притязания вселенского града, — писал А. Камю, — сохраняются в этой революции только за счет отрицания двух третей человечества и наследия веков».

     Тоталитарно-террористическая система не останавливалась ни перед чем, ее идеология проповедовала готовность уничтожить любое число врагов и погибнуть в этой борьбе — «...в борьбе за это...». «Мы брали работников из производств, — писал в 1918г. Л. Троцкий, — из управлений и посылали их в полки и роты, — там они погибали и учили других погибать». Рациональное прикрывалось в данном, случае иррациональным. Для успешного и, по возможности, скорейшего построения «вселенского града» его нужно было освободить от возможно большего числа «старых людей», мысливших «по-старому» и соответственно не способных и не достойных войти в «новое общество». «Я начинаю любить человечество, — писал В. Г. Белинский, — маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую его часть, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную... Я чувствую, что, будь я царем, непременно сделался бы тираном». [ 4, 56]

     Таким образом, фундаментом, на котором зиждилась тоталитарная система и ее «уголовное право», была политика — авантюрная и обреченная на гибель, не имевшая экономических корней, но ставшая основой тоталитарно-террористического уголовного нрава, политика уничтожения и подавления возможно большего числа людей.

Естественно, что подлинное уголовное право, само появление которого было вызвано необходимостью минимизировать потери общества от преступлений, а равно те издержки, которые оно несло в борьбе с преступлениями, было непригодно для решения этих задач. Поэтому оно стало жертвой системы, созданной в 20—50-х годах, а первым принципом, деформированным этой системой, был принцип индивидуальной ответственности, исключающий ответственность одного человека за вину другого.

    Не касаясь репрессий, последовавших после принятия постановления СНК РСФСР «О красном терроре», а также иных форм расправы, судебной и внесудебной, с подлинными и мнимыми врагами системы, укажем на дополнение «Положения о преступлениях государственных» 1927г. ст. I (ст. 58 УК РСФСР 1926г.) от 8 июня 1934г., в соответствии с которым член семьи военнослужащего — изменника родины, ничем не способствовавший совершенной или готовившейся измене и даже не знавший о ней, наказывался ссылкой в отдаленные районы Сибири сроком на пять лет. Тем самым в уголовное право был введен чуждый ему институт заложничества, дальнейшим развитием которого стали созданные НКВД и ОГПУ составы «жена изменника родины» и «член семьи изменника родины».

Еще одним отступлением от принципа индивидуальной ответственности была круговая порука. Так, согласно п. «о» ст. 8 «Положения о дисциплинарных товарищеских судах» 1921 г. ответственность за нарушение трудовой дисциплины возлагалась не только на рабочих и служащих, виновных в том или ином нарушении, но и на тех рабочих и служащих, которые попустительствовали этому нарушению и соответственно вместе с нарушителями могли нести наказание — исправительные работы или заключение в концентрационный лагерь на срок до 6 месяцев.

    Нарушало принцип индивидуальной ответственности и Постановление СНК СССР от 16 февраля 1933г., предусматривавшее привлечение к ответственности за хищение государственного и общественного имущества не только тех, кто совершил хищение, но и руководителей предприятий и учреждений, не принявших мер к его предотвращению. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 6 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» установил уголовную ответственность руководителей предприятий и учреждений за уклонения от предания суду лиц, самовольно ушедших с работы.

Близость институтов заложничества и круговой поруки не означает их единства. Первый — призван был создать контрмотив к преступному поведению у самого действующего, вернее, собирающегося действовать лица, второй — побудить одно лицо к принятию мер по предупреждению преступления другого лица или по обеспечению его ответственности за совершенное преступление. Происходило то, что в современной технологии называется методом дублирования, когда бездействие или ненадлежащее действие одной части машины исправляется или компенсируется другой ее частью. «Русская система концентрационных лагерей, — писал А. Камю, — и впрямь осуществила переход от управления лицами к управлению вещами, спутав при этом личность с вещью». [ 6, 2]

     Являясь отправным и главным принципом «уголовного права» тоталитарно-террористической системы, принцип коллективной ответственности решал следующие задачи: 1) путем расправы с подлинными, мнимыми и вероятными противниками тоталитарной системы обеспечивал ее гипертрофированную потребность в самосохранении; 2) способствовал внедрению в общественную жизнь подозрительности и доносительства; 3) путем расширения круга репрессированных лиц обеспечивал тоталитарную систему бесплатной рабочей силой.

    Развивавшийся отчасти «самотеком», когда репрессии автоматически распространялись на родственников преступника, их близких и т. д., принцип коллективной ответственности реализовывался и усилиями следователей, «искавших» и «находивших» связи «преступника» с другими «врагами народа», чтобы от них перейти к следующим, и т. д. «За каждым арестованным, — писал ленинградский физик С. Э. Фриш, — тянулся целый „хвост" его помощников, сослуживцев и членов семьи... Каждый чувствовал себя, как солдат, бегущий под обстрелом по открытому полю». Думающий главным образом о самосохранении и о сохранении своих близких, полностью подчиненный этой проблеме человек превращался, по выражению немецкого политолога X. Аренд, в простую вещь, напоминающую «собаку Павлова». По данным крупнейшего исследователя сталинского террора Р. Конквеста, к началу 1938г. было арестовано не менее 5% населения страны, и если бы репрессии продолжались с той же силой и далее, то число арестованных составило бы 10%, а затем 30—45% населения и более. [7, 23]

    Уже эта, далеко не полная, картина последствий возврата, условно говоря, к кровной мести в ее «перевернутом», «обратном» виде, когда пролитие крови одного определяло пролитие крови его близких, свидетельствует об огромной общественной ценности института индивидуальной ответственности как фактора, препятствующего разрушению социума. Игнорирование страшных последствий массовых репрессий, поставивших общество на грань вырождения, — такой была стратегия и политика данной системы, определяемая в значительной мере и личностью Сталина с его мнительностью, нетерпимостью и мстительностью. Если общество организовано так, пишет Р. Конквест, что воля одного человека «оказывается наиболее мощной из всех политических или общественных сил, то марксистские или любые социологические объяснения системы должны уступить место, по крайней мере, в очень значительной степени, объяснениям психологического характера».

    Интересы тоталитарно-террористической системы определили и вытеснение принципа индивидуализации (ступенности) ответственности принципом не индивидуализированной, жесткой ответственности. За контрреволюционные преступления и за преступления против собственности устанавливалась высшая мера наказания — расстрел или же наказание в виде длительного лишения свободы (постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932г). «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». В той же связи должны быть названы указы Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан», каравшие хищение любого имущества в любых размерах лишением свободы на срок от 5—7 до 20—25 лет. Крайне высокие низшие пределы санкций соответствующих норм — пять, семь и десять лет — практически лишали суды возможности дифференцировать наказание в зависимости от тяжести совершенного преступления и личности преступника. Здесь же необходимо сослаться на Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948г. «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны», установивший за побег из мест поселения меру наказания в виде каторжных работ на срок 20 лет.

   Равная ответственность за разные преступления логично вытекала из характерного для того времени деления личностей на «просветленных» и «непросветленных»,, доказавших самим фактом совершения любого преступления свое несоответствие «высоким» требованиям коммунистического общества. «Психический тип коммуниста, — писал Н. А. Бердяев, — определяется прежде всего тем, что для него мир резко разделяется на два противоположных лагеря — Ормузда и Аримана, царство света и царство тьмы без всяких оттенков». Соответственно не учитывалось или игнорировалось и то, что безграничное возмездие за любое, даже за самое незначительное, преступление будет неизбежно способствовать совершению тяжких преступлений в дальнейшем , а также «растворению» субъектов тяжких преступлений в общей массе лиц, нарушивших закон. «В марксизме всегда самой слабой стороной была психология, а в ленинизме, вследствие преобладания демагогии, психология еще слабее, грубее и элементарнее». [7, 34]