История исторического знания

104

Одним из первых и наиболее знаменитых примеров аргументированной критики достоверности исторического источника, чей авторитет зиждился на многовековой традиции и церковном признании, является «Трактат о подложности Константинова дара». Его автором был один из самых известных итальянских гуманистов ЛОРЕНЦО ВАЛЛА (1407–1457). Это сочинение, написанное в 1440 г., не было опубликовано при жизни автора, поскольку подвергало сомнению одно из главных оснований папской теократии. Вместе с тем оно создано в контексте политического противостояния правившей в Неаполитанском королевстве Арагонской династии и папской курии и должно было стать одним из аргументов в борьбе неаполитанских правителей против притязаний папского престола на право светской власти. Балла подверг критике один из главных документов, обосновывавших права папы на высший авторитет во властной иерархии христианского сообщества и таким образом поставил под сомнение саму концепцию светской власти папства.

Предметом критики Лоренцо Баллы был документ, фиксировавший акт дарения императором Константином папского сана римскому епископу Сильвестру и передачи ему власти над Римом. В грамоте, получившей название «Константинов дар», сообщалось о переносе императором столицы и центра своей власти в восточную часть Империи, в основанный им город – Константинополь. Этот юридический документ был составной частью более пространного легендарного повествования, рассказывающего об обстоятельствах крещения Константина папой Сильвестром, в результате которого император был избавлен от смертельной болезни (проказы) и, по существу, спасен от наказания за грехи. Эта легенда и сама грамота о дарении были признаны Римской церковью в качестве достоверного документа, обосновывавшего права папы на высший авторитет не только в духовной, но и светской сфере. Подлинность документа была подтверждена и в наиболее авторитетных сводах канонического права. Вместе с тем и сама грамота, и легенда о крещении Константина были позднейшими фальсификатами, составленными, видимо, в Риме не ранее VII в. и ставшими одним из элементов системы идеологических подтверждений верховенства папы, как в церковных, так и в светских делах.

Сомнения в подлинности «Константинова дара» не были порождением ренессансного рационализма: они неоднократно высказывались и в средневековом обществе, и звучали не только из стана противников папства или конкурентов в притязаниях на властный суверенитет.

105

Вместе с тем этот скептицизм не имел достаточного веса: во-первых, в силу специфического средневекового отношения к авторитету традиции и истинности – древность документа и вера в справедливость тезиса о полноте власти папы заставляли признавать его подлинным по существу, независимо от реального времени происхождения; во-вторых, противниками подлинности «Константинова дара» не было выдвинуто убедительных и систематических доказательств.

Лоренцо Балла не только подверг документ всесторонней критике и привёл убедительные доказательства его недостоверности, но и осуществил первый опыт критического анализа исторического источника, сколь бы наивными и литературно-спекулятивными ни казались его приемы с точки зрения современной науки. В целом аргументы Баллы могут быть разделены на три части. Первая – это морально-религиозные и политико-правовые спекуляции, формально обосновывающие невозможность для духовного главы обладать светской властью, равно как и неправомочность передачи императором власти другому лицу. Вторая – историческая критика фактической стороны событий, в частности недостоверности крещения Константина папой Сильвестром и самого акта «дарения» последнему власти над Римом. Третья – лингвистический и литературный анализ текста, доказывающий прямое несоответствие терминологии и стиля документа нормам классической латыни, использовавшейся в период, когда якобы был составлен документ. Именно литературный анализ – самая сильная сторона труда Лоренцо Валлы с точки зрения современной науки. Он вполне укладывается в рамки методологии критического исследования источников. Впрочем, сочинение историка-гуманиста далеко отстоит от современных историографических стандартов: аргументация, риторика и повествовательные приёмы характеризуют его труд скорее как! литературное, дидактическое и полемическое произведение, нежели как объективное и беспристрастное исследование.

Работа Валлы была не единственным и, возможно, не самым оригинальным примером критического анализа источника. Попытки подобного подхода можно обнаружить во многих произведениях гуманистической и реформационной историографии, однако они так и не приобрели качеств систематической и последовательной практики. Ряд новых приёмов в работу по изучению истории был внесён группой ученых знатоков прошлого, получивших название эрудитов. Усилия увлечённых, кропотливых и педантичных собирателей свидетельств о прошлом внесли не меньший вклад в обновление средневековой парадигмы труда историка, нежели сочинения их более популярных и блистательных коллег – историков литературно-риторического направления. Историки-эрудиты сделали актуальной для достоверного отображения прошлого задачу максимально полного сбора исторических свидетельств и верификации их подлинности, хотя и не разработали сколько-нибудь совершенных приёмов и методов подобной работы.

106

Было бы неверно переоценивать роль гуманистического знания в процессе превращения эмпирической и религиозной историографии средневековья в критическую и научную. Гуманисты главным образом способствовали совершенствованию литературной стороны историописания и произвели перестановку акцентов в оценке исторического процесса, переместив их с сакрального на мирское, с истории христианства на историю античности. Подобно их античным и средневековым предшественникам, они не проводили строгой границы между историей и литературным трудом, равным образом не считали историю наукой или особой отраслью знания.

Более того, гуманистическая историография не отвергла веру средневековых историков в чудесное и их интерес к любым сведениям авторитетных свидетельств – она всего лишь заменила это не менее доверчивым отношением к преданиям и баснословным свидетельствам античных текстов. Гуманисты в не меньшей степени, чем средневековые историки, видели в прошлом примеры поучительного поведения, заменив только личности героев. Для средневековых хронистов такими образцовыми персонажами прошлого были деятели церкви, святые, подвижники веры, образцовые христианские монархи, а для гуманистов – правители городов или европейские монархи, деяния и достижения которых в сфере управления они прославляли с энтузиазмом и преувеличениями. В сфере общего понимания истории, истолкования ее смысла, причин и факторов развития общества, т. е. того, что можно определить как сферу идей и концепций, гуманизм был гораздо менее оригинален и глубок, чем позднеантичная и средневековая концепции истории.

Подлинно новаторскими стали идеи крупнейших представителей ренессансного историзма Франческо Патрици и Жана Бодена, живших в переломную эпоху западноевропейской истории, в период коренных изменений во всех сферах общественной жизни, давших толчок становлению нового исторического сознания.

Французский юрист, сторонник абсолютной монархии ЖАН БОДЕН (1530–1596) отводил истории функцию сбора и упорядочения материала для создания универсальной системы юриспруденции. Согласно Бодену, изучение всемирной истории даёт возможность сделать точные заключения относительно управляющих человеческим обществом законов, которые должны служить основой для учреждения в данных условиях лучшей формы правления.

107

Значительно опережая свою эпоху, Боден понимал историю как науку, обладающую собственными методами познания.

Важнейшей задачей историка Боден считал установление подлинности исторического факта, который он сравнивал с фактом природы и рассматривал как объективное и достоверное свидетельство о событии. Он подчеркивал трудность отбора фактов, придерживался принципов сравнительного критического анализа источников, ставил под сомнение право историка давать оценку людям и событиям прошлого. Боден определял предмет истории как деятельность людей, обусловленную свободной волей, жизненными потребностями, естественной природой человека и средой его обитания.

В трактатах «Метод легкого познания истории» (1566) и «Шесть книг о государстве» (1576) Боден, как и Макиавелли, отстаивал мысль о наличии в истории внутренних объективных закономерностей. В частности, он считал, что условия географической среды определяют психический склад народа и его историческую судьбу. Вместе с тем негативное влияние географического фактора могло быть скорректировано разумными законами и основанным на них государством. Бодену принадлежит и идея о прогрессе в истории, происходящем в результате развития наук, промышленности и торговли, географических открытий, совершенствования искусств и т. д.

Философ-гуманист ФРАНЧЕСКО ПАТРИЦИ (1529 – 1597) опубликовал свое сочинение «Десять диалогов об истории» в 1572 г. В отличие от историков риторической школы, Патрици считал, что история – вовсе не собрание конкретных примеров, иллюстрирующих предписания морали; цель истории – познание истины. Кроме того, историописание удовлетворяет важную потребность общества в самоопределении. Хотя Патрици писал, что главная задача историка – показать, как обстояло дело в действительности, он сомневался в возможности достижения полной истины, прежде всего потому, что многое остается для историка недоступным (подоплека событий, скрытые мотивы), поскольку он наблюдает события с определённой точки зрения.

Патрици противопоставлял философию и историю, видя в последней науку, опирающуюся на факты. Предметом истории для него была вся действительность, а сама история понималась не как повествование, а как воспоминание, документирование отражение этой действительности. Историк, исследуя прошлое, должен был основываться на сообщениях очевидцев; если он писал о своем времени, то ему следовало держаться в стороне от враждующих партий.

108

Византийская историография

Становление византийской историографии было связано с прямым продолжением традиции античного историописания. Вместе с тем сама традиция в позднеримский и ранневизантийский период (IV–VII вв.) претерпела значительные трансформации в сравнении со временем классической античности. Параллельно с бытованием античной исторической традиции происходило формирование нового направления историописания – христианской церковной истории. Эти две традиции первоначально существовали независимо одна от другой, причем специфика отдельных сочинений, т. е. принадлежность их к жанрам светской или церковной историографии соответственно, не была прямо обусловлена религиозными пристрастиями и мировоззрением авторов. В дальнейшем сохранение навыков античной литературно-риторической практики и приёмов исторического труда наложилось на идеологические модели христианской теологии и церковной истории.

Первые столетия византийской истории были отмечены переплетением разнообразных факторов, повлиявших на культурную ситуацию в целом. В ряду этих факторов следует отметить конфессиональное многообразие, а именно сохранение наряду с христианством традиционных языческих религиозных верований, приверженцы которых были весьма многочисленны в среде социальной и интеллектуальной элиты. Превращение христианства в господствующую, а позднее и монопольную мировоззренческую и идеологическую систему предопределялось политикой имперских властей, придавших ему после эдикта 313 г. статус официальной, а затем и государственной религии. Однако этот процесс не был одномоментным.

Особенности культурного развития Византии, в том числе и в сфере исторического сознания, определялись тем, что в отличие от западных провинций Римской империи она не прошла через коренной слом политического устройства и крушение всей системы социальной организации. Влияние варварских народов на формирование византийской культуры и её институтов было незначительным, да и вообще на протяжении всей своей истории византийское общество оставалось в высшей степени закрытым и маловосприимчивым к влияниям извне. Примечательно, что сама Византия оказала существенное влияние на развитие культур и народов, находившихся с ней в отношениях политического и культурного взаимодействия.

109

В первую очередь речь идёт о членах так называемого Византийского сообщества – странах, принявших христианство константинопольского образца, в число которых входила и Древняя Русь, и усвоивших ряд византийских культурных моделей и форм. Кроме того, значительное влияние византийской традиции, выступавшей в роли сокровищницы аутентичного античного знания, испытали и развивавшиеся параллельно культуры латинской Европы и исламского Востока.

Византийская культура во многом была прямым продолжением культуры античной – римской, греческой, эллинистической. Вместе с тем её содержание и своеобразие определялись, прежде всего, влиянием христианства, ставшего мировоззренческой и идеологической парадигмой византийского общества. Представления о мире и людях облекались в образы, клише и понятия, почерпнутые из Библии и авторитетных религиозных сочинений, принадлежавших Отцам Церкви. Христианство оказало значительное влияние и на истолкование смысла исторических событий. Рациональное объяснение взаимосвязи явлений прошлого и мотивов человеческого поведения было потеснено историко-теологическим пониманием Божественного провидения как высшей и изначальной причины любой социальной реальности. Кроме того, христианство принесло и существенное изменение всей системы этических представлений: античный идеал мудрости, гражданских добродетелей и личной доблести был замещен христианской моделью религиозного подвижничества, основой которого были благочестие, смирение и стремление к личному спасению.

Характерной чертой византийской культуры был традиционализм. Он выражался, в частности, в глубокой убеждённости, что власть императора и само государство являются прямым продолжением Римской империи, а византийская учёная культура прямо наследует античной учености. Источником истинного знания считались учёная традиция и авторитетные сочинения, в то время как непосредственный опыт воспринимался лишь в качестве способа познания отдельных внешних и частных явлений. В развитии византийской культуры, как правило, выделяется несколько периодов. Первый (IV – первая половина VII в.) характеризуется как время перехода от собственно античной культуры к Византийской; второй (середина VII–XII в.) – это эпоха становления и расцвета византийской культуры как особого типа; третий (XIII – середина XV в.) завершает историю Византии и связанную с ней культурную традицию. Развитие Византийской историографии в целом укладывается в рамки этой периодизации.