Отечественная историография и роль Ключевского в ней

     Такова основная суть представлений Соловьева о конкретно-историческом процессе возникновения и развития государства в России. Процесс этот в большой мере представлен им как внутренне обусловленный. Описание княжений и царствований, объяснение событий индивидуально-психологическими факторами сменилось аналитической картиной политической истории как внутренне обусловленного процесса. В этом – важная заслуга Соловьева. Многое из сделанного Соловьевым в освещение этих процессов не утратило значения до наших дней как в конкретном изложении политической истории, так и в объяснении многих ее явлений. Конечно, подход Соловьева был ограниченным. За его пределами остались явления не только социально-экономические, но и социально-политические – воздействие на ход политического развития различных классов, социальных слоев и групп, классовой и внутриклассовой борьбы.

     Завершение в эпоху Ивана IV длительной борьбы родовых и государственных отношений выдвинуло перед Россией историческую потребность «сближения с народами Западной Европы». XVII – первая половина XVIII в. были, по Соловьеву, временем решения этой задачи. Центрально в нем он считал эпоху петровских преобразований, подчеркивая историческую обусловленность реформ Петра, Соловьев объединил в один исторический период XVII и первую половину XVIII в. «Во второй половине XVII в., - указывал он,- русский народ явственно тронулся на новый путь; после многовекового движения на восток он начал поворачивать на запад» [4, с. 639]. Главным при этом, по его мнению, было осознание недостатков экономического быта: «Бедный народ осознал свою бедность и причины ее чрез сравнение себя с народами богатыми и устремился к приобретению тех средств, которым заморские народы были обязаны своим богатством» [6, с. 38]. Прежде всего это были достижения в науке, просвещении, культуре. При этом Соловьев исходил из того, что Петр I «являлся вождем в деле, а не создателем дела», [7, с. 135] как считали многие историки до него.

     Петровские реформы стоят в центре конкретно-исторической концепции Соловьева. В них историк видел исторический образец разумных и плодотворных общественных преобразований. Он противопоставлял их французской революции конца XVIII в. С петровскими преобразованиями Россия перешла на новую стадию господства разума, развития науки и культуры. Это привело «к решительному влиянию России на судьбы Европы, следовательно, всего мира» [5, с. 541]. Всестороннему освещению петровских преобразований в тесной связи с внутренней и внешней политикой Соловьев отвел четыре тома своей «Истории России». По полноте и цельности этого освещения с трудом Соловьева не может сравниться ни одно исследование.

     После Петра основным содержанием исторического развития России стала реализация выдвинутой в эпоху его реформ исторической программы, «которую Россия выполняет до сих пор, - указывал Соловьев во второй половине 60-х годов прошлого века, - и будет выполнять, уклонение от которой сопровождалось всегда печальными последствиями». Последние особенно ярко проявились при ближайших преемниках Петра I, которые «не имели его веры в способности русского народа, в возможность для него пройти трудную школу; испугались этой трудности». Отсюда проистекало неумеренное приглашение на службу иностранцев. Не отрицая возможности такого приглашения, Соловьев подчеркивал необходимость подготовки для руководящих постов российских людей. Надо «не складывать рук, не засыпать, постоянно упражнять свои силы, сохранять старых людей, способных и продолжать непрестанную борьбу за новыми способностями», - писал Соловьев [5, с. 268].

     В историческом развитии послепетровской эпохи Соловьев не смог найти тех конкретных исторических противоречий, борьба за разрешение которых позволяла бы представить это развитие как органический, закономерный процесс. Длительная борьба родовых и государственных отношений завершилась торжеством государственного начала в петровскую эпоху. Эта эпоха обеспечила переход России на новую стадию исторического развития и на этом исчерпала себя.

3 Отечественная историография  и роль  В.О. Ключевского в ней

3.1 Два подхода в интерпретации  исторической школы Ключевского

     Проанализировав имеющуюся у нас научную литературу по проблеме русской исторической школы Ключевского, мы можем обнаружить отсутствие исследований, которые специально были бы посвящены ей. Те же, в которых она в некоторой степени рассматривается, можно разделить на две группы как принадлежащие к двум историографическим подходам. Об этом более подробно будет истолковано ниже.

     Первый подход был создан в большей степени учениками и последователями Ключевского в начале XX века. Для них факт существования его школы и своей принадлежности к ней, не вызывал никакого сомнения, хотя и не все они употребляли сам термин «школа Ключевского». Например, Милюков П.Н. признавал, что Ключевский «на наших глазах стал главой целой школы, сделался славой России».[8, с. 184]. Однако необходимо отметить, что в письме к Платонову С.Ф. от 29 июля 1890 г. он говорит о своём учителе, что «он устал, а главное, он не верит в науку: нет огня, нет жизни, страсти к ученой работе – и уже поэтому нет школы и учеников». [9, эл.рес.]. Впрочем, тут же не без гордости заявляет, что имеет право называть Ключевского своим учителем. Позднее в своих воспоминаниях, он напишет, что, несмотря на формальный разрыв отношений с Ключевским после магистерского диспута, «продолжал ценить и любить моего старого университетского учителя». В итоге, при всех, имеющихся разногласиях личного и научного характера, Милюков говорит о себе как о первом (в хронологическом смысле) ученике и представителе направления Ключевского, безусловно, отдавая ему «первое и руководящее место» в «московской школе историков». [14, с. 98, 108, 203].

     Богословский М.М. гордился тем, что, являясь приемником своего учителя на университетской кафедре русской истории Московского университета, сохранил и сберег в чистоте «традиции главы нашей школы В.О. Ключевского». [15, с. 6]. Признавал наличие школы Ключевского СВ. Бахрушин [10, с. 60]. В.И. Пичета заявлял, что Ключевский «создал новую историческую школу», «школу Ключевского», под влиянием которой развивалась вся русская историческая наука. По его мнению, она показала себя в ряде блестящих работ монографического характера, давших возможность уяснить многие стороны русского прошлого.[13, с. 146,151] Как «историка-реформатора», «родоначальника новой исторической школы», «великого учителя» характеризовал Ключевского Б.И. Сыромятников. Он отмечал, что он, несмотря на то, что был университетским учеником Соловьева, не сделался последователем его школы и пошел своей собственной дорогой. Сыромятников утверждал, что социологическая школа Ключевского пришла на смену национально-государственной историографии, поставив на место философского идеализма чисто реалистическое мировоззрение. При этом, по мнению Сыромятникова, вопрос шёл не о замене одной очередной теории какой-либо иной, а о двух исторических миросозерцаниях, двух школах, преемственно связанных между собой и последовательно отрицавших одна другую.

     Необходимо подчеркнуть, что факт существования школы Ключевского был признан российским научным сообществом конца XIX - начала XX века. Так, глава петербургской школы историков С.Ф. Платонов свидетельствовал, что «мало-помалу Ключевский стал центром и главою всех тех, кто тяготел к изучению русской истории и кто ею интересовался». В том что «профессор Ключевский образовал уже школу» не сомневался даже его оппонент В. И. Сергеевич.

     Второй подход, преобладавший в советский период развития исторической науки, был связан с утверждением в ней монополии исторического материализма как социологической теории марксизма, что обусловило характеристику Ключевского как буржуазного учёного. Начало его также было положено одним из учеников и вместе с тем непримиримых критиков Ключевского – М.Н. Покровским. Он обвинял своего учителя в отсутствии марксистской методологии исторического исследования, заявляя, что если какой-нибудь учёный органически не мог иметь школы, то это именно автор «Боярской думы», поскольку единственный его способ исследования заключался в «девинации»(от лат. devinicio – связывать, покорять, подчинять) или фантазии, художественном воображении, чему научить невозможно. Тем не менее, следует отметить, что наряду с этим, он косвенно признавал её существование, употребляя термин «школа Ключевского.

     Придерживаясь традиции непризнания школы Ключевского, М.В. Нечкина заявляла, что о ней «можно говорить лишь очень условно», ибо «в точном смысле слова «школа» может создаваться лишь на основе единой и ясной методологической концепции, определённым образом понимаемой теории исторического процесса, принимаемой учениками основателя». [11, с. 376]. А именно этого, по её мнению, у Ключевского как раз и не было, а были лишь эклектические (соединение разнородных взглядов, идей, принципов или теорий) методологические и теоретические взгляды, которые не могли стать основой научной школы. Признание же школы Ключевского его учениками и последователями Нечкина объясняет тем, что таким образом они защищали себя как представителей нового направления в исторической науке. На самом же деле, по её мнению, они лишь отражали вполне утвердившееся к тому времени в передовых научных кругах требование освещать историю, прежде всего, как историю народа и общества, а не как историю государства и правящих классов. Более того, как считала Нечкина, им было нужно «своей» наукой парировать успехи исторического материализма, всё более завоевывавшего умы студенческой молодежи. На наш взгляд, имеется множество оснований упрекнуть академика в некоторой непоследовательности, так как введение к «Боярской думе» она, вслед за Сыромятниковым, назвала «манифестом новой школы». [11, с. 203]. Кроме того, Нечкина сама перечисляла некоторых учеников Ключевского, защитивших под его наблюдением и руководством диссертации. В их число вошли следующие: М.К. Любавский, П.Н. Милюков, М.М. Богословский, Н.А. Рожков, Ю.В. Готье и А.А. Кизеветтер, что и является доказательством наличия этой уникальной в своём роде школы. К тому же Нечкина выделила некоторые общие характерные черты, присущие работам учеников Ключевского, что также доказывает факт существования его школы. Вот некоторые из них: постановка крупных вопросов, чёткий анализ проблематики, значительный хронологический охват, внимание к изучению политических форм и отношений, проникающее в их социальную и экономическую подоплёку, широкое использование архивов и открытие новых исторических истин.

     Таким образом, нельзя не подчеркнуть, что, не смотря на все противоречия в высказываниях учеников Ключевского, мы с полной уверенностью можем ещё раз подтвердить, используя выше перечисленные мнения, существование его исторической школы. И, несомненно, именно Василий Осипович является одним из её основателей.

3.2 Социология и позитивизм  в исторической школе Ключевского

     Уникальность Ключевского заключается в том, что он один из первых русских учёных поднял вопрос о социологическом методе в истории. У него нет специальных сочинений по социологии, но всё его творчество пронизано социологическими исследованиями в этой области науки.

     У исследователей творчества Василия Осиповича, как мы уже подчёркивали выше, имеется несколько различных суждений о роли Ключевского в создании русской исторической школы. То же самое можно обнаружить и во взглядах учёных, касающихся социологических идей в творчестве историка. Здесь можно увидеть три группы авторов: представители одной склонны к недооценке теоретических изысканий Ключевского. К этой группе можно отнести Богословского М.М., Нечкину М.В., Савина А.Н. Представители другой группы придерживаются диаметрально противоположного взгляда. Сам же Василий Осипович говорил о себе как об историке-социологе. Как социолога воспринимали учёного и многие исследователи его творчества.

     Ближайший ученик Ключевского Любавский М.К. утверждал, что «Василий Осипович всегда работал с известным цельным взглядом на свой предмет». Бороздин Н.Н. называл его великим синтетиком не только потому, что он осветил историю общества в её многообразности, но и дал её в социологическом охвате. Пичета В.И. и Голубцов С.Л. так же оценивают его как историка-социолога. Для Н.А. Котляревского же он, несомненно, историк-философ. Такую же оценку творчеству Василия Осиповича дал и Виппер Р.Ю. Третья группа исследователей творчества Ключевского стоит на позиции признания равнозначности в его взглядах как теоретического синтеза, так и эмпирического анализа (сбор фактов, их первичное обобщение, описание наблюдаемых и экспериментальных данных, их систематизация, классификация и иная фактофиксирующая деятельность), наличия в нём склонности, способности, интереса к тому и к другому. Особенно ярко эта точка зрения проявилась, как нам кажется, у Кизеветтера А.А. и Любомирова П.Г.

     Такой разброс мнений о творчестве Ключевского, наверное, меньше всего можно объяснить отсутствием в его социологической системе самой системы. Отсюда и кажущиеся неуловимость и удельная незначительность историко-философских идей в его исторических исследованиях наряду с бесспорным их наличием и интереса к ним. Ключевский не только крупнейший историк, но и оригинальный теоретик истории, причём оба эти начала были у него органически связаны друг с другом.

     Проблеме исторической закономерности Ключевский придавал условное значение: «Законы истории, прагматизм, связь причин и следствий – это всё понятия, взятые из других наук, из других порядков идей». [8, с. 282].

     По мнению историка, научная цель состоит в том, чтобы «направить историю в науку об общих законах строения человеческих обществ» [12, с. 19]. Изучение отечественной истории непосредственно связано с «практической» целью, означает «осовременивание» исторического знания, связь его с «практическими потребностями текущей минуты», что предоставляло определенную возможность конструировать прошлое по своему усмотрению. «Цена всякого знания определяется его связью с нашими нуждами, стремлениями и поступками: иначе знания становятся простым балластом памяти» [12, с. 41,42].