Уголовное право и карательная политика в русском государстве в XV-XVII вв

    - Совращение (именно в  мусульманскую веру – обрезание) из православия, «насильством» или по согласию – «обманом» безразлично ведет совратителя к смертной казни через сожжение. Закон умалчивает о совращении в другие нехристианские религии (буддизм, иудейство), конечно, потому что не предвидел практической возможности подобных случаев; но о совращении в другие христианские вероисповедания он мог умолчать намеренно; между тем практика распространяла применение этой статьи и на последний род деяний. Вероотступничество не подлежит уголовному суду государства, совращенный отдается на суд церкви;

   - Насильственное обращение  в православие не предусматривается  в кодексах, но определяется в  наказах воеводам (Астраханским 1628 г.): «наказати всякими мерами и накрепко с угрозами, чтобы тайно в неволю не крестили». В этом выразился остаток древней русской веротерпимости, которая постепенно ослабевала в Московском  государстве, но поддерживалась и тогда порядком вещей: огромная масса подданных  принадлежала к нехристианским религиям;

   - Чародейство, которое особенно  приковывало внимание в 1-ом периоде (в церковных уставах и практике), теперь не так интересовало государство; впрочем, постановления Стоглава об этом были выделены особым указом: «… к волхвам бы и к чародеям и к звездочетцам волхвовати не ходили», под неопределенной угрозой великой царской опалы и ответственности перед духовным судом (указ 1552 года). Это постановление не принято в Уложении 1649 года. По мере удаления от времен язычества, ослабляется внимание к преступлениям подобного рода; в Московскую эпоху практика фиксирует незначительное количество случаев уголовного преследования волшебства сравнительно с современной практикой в Западной Европе. Это объясняется тем, что ослабление языческих верований, мысль о волшебстве направляется на успехи научных знаний и изобретений, которых у нас в то время вовсе не было;

   -  Ереси и расколы так  же не входят в круг предметов  уголовного законодательства (в  Уложении); но практика с XV века  заинтересована ими гораздо больше  ереси стригольников и жидовствующих, подрывавших глубокие основы  христианства. Церковная власть (Геннадий  Новгородский и Иосиф Волоцкий) обвиняла светскую в прослаблении  еретикам и указывала на пример  испанской инквизиции; но Иоанн III был осторожен и долго не  вмешивался в вопросы совести, пока собор 1504 года не вынудил  его прибегнуть к казням (сожжению, урезанию языка, заточению). Последующие  преследования еретиков (мнимых  и действительных) объясняются иногда  сторонними мотивами (заточение  Максима Грека при Василии  Иоанновиче). Самое активное участие светская власть принимает в деле раскола XVII века, очевидно по его связи с вопросами государственного характера. Фактическое преследование раскола узаконено статьями 1685 года: за участие в расколе – ссылка, за его распространение – смертная казнь, за укрывательство раскольников, передачу их писем – кнут и ссылка;

   -   Нарушение церковной  литургии во время службы наказывалось  смертью; это не только преступление  против церковного благочиния, но  и проявление неверующего фанатизма. Этим можно объяснить строгость  наказания сравнительно с деянием, определяемым в Уложении (гл. I ст. 3), именно оскорбление священника  в церкви и как последствие – произведенный «мятеж», то есть тот же перерыв богослужения, карается лишь торговой казнью; в последнем преступлении объект сложный (против церкви и против чести частных лиц);

    - Кража церковного имущества  наказывалась смертью, и имение вора отдавалось церкви («А церковных татей казнить смертью же безо всякого милосердия, а животы их отдавати в церковныя татьбы»).

                                                           Выводы

В едином Русском государстве понятия преступления как «обиды» частному лицу уже не существовало. К XVI в.имела место известная неотделённость уголовно наказуемых деяний от гражданско-правовой сферы и процессуальной деятельности, хотя и оформилось деление уголовного права как бы два направления: одно для обычных правонарушений, другое – для «лихого дела» (профессиональной преступной деятельности, наиболее сурово караемой). В литературе считается, что в конце XV в. для обозначения понятия преступного использовался термин «лихое дело», под которым подразумевалось тяжёлое преступное деяние с ущербом для интересов государства. Им оперировали и в XVII в., однако в этот период тяжкие преступления чаще обозначали термином «воровство», впервые закреплённым в Судебнике 1589 г. Воровство означало нанесение двойного вреда государству: политического и имущественного. Со временем произошло перемещение этого понятия в сферу имущественных посягательств.

1.2.Система  видов преступлений

На основании изучения Судебника 1497 может быть выстроена система преступлений, которая включает в себя три основные группы, выделяемые по объекту преступного посягательства: преступления против государства, против личности и против имущественных интересов.

В Судебнике 1497 года наблюдается процесс начавшегося размежевания преступлений против общего интереса и против государственного интереса. При этом, вопреки устоявшейся точке зрения, к преступления против государства в полном смысле этого слова можно отнести только «крамолу» и «подым». Очень близки к ним по своему правовому содержанию «церковная татьба» и «самосуд». Остальные преступления, упомянутые Судебником в числе наиболее опасных, - головная татьба, убийство господина зависимым человеком, поджог, ведомое лихое дело и вторичная кража – направлены против общего интереса.

В Судебнике 1497 года группа преступлений против личности содержит очень немного составов преступных деяний. Сюда следует отнести «душегубство», «бой», «лай» и «ябедничество». Среди преступлений против личности важнейшее место занимало убийство, которое называется уже не «головшина», а «душегубство», а вместо виры предполагается наказание в виде штрафа в размере 4 рубля.

В группу имущественных преступлений по Судебнику 1497 года входили татьба, нарушение межи, захват чужого земельного участка, разбой и поджог. При этом наибольшей тяжестью наделялся поджог, по степени тяжести за ним следовал разбой и квалифицированные виды татьбы. Важной особенностью разбоя следует считать специфику его объективной стороны – в отличие от других преступных деяний характерной особенностью разбоев является совершение их организованной группой лиц, при этом разбойные нападения составляют их постоянное основное занятие.

К числу гражданских правонарушений могут быть отнесены неоказание помощи, недобросовестное незаконное владение, неисполнение обязательства, неправосудие. Гражданско-правовые правонарушения начинают отделяться от уголовных преступных деяний, и главным критерием их отграничения является назначение за нарушение установленной нормы не уголовного наказания, а возмещения ущерба. Гражданско-правовой характер неоказания помощи подчёркивается в тексте Уставной книги Разбойного приказа, которая отмечает, что и погоня за разбойниками организуется частными лицами, и жалоба о неоказании помощи подаётся частно-судебным, а не розыскным порядком.

Административные правонарушения по Судебнику также начинали отделяться от уголовных преступных деяний. К их числу должны быть отнесены нарушения порядка управления. В число административных правонарушений, известных московскому праву периода Судебника Ивана III, включаются неповиновение решению вышестоящей инстанции об отстранении от должности, нарушение служебной дисциплины, нарушение обязанности свидетельствовать правду, недонесение о соседе-преступнике, нарушение крестьянами-старожильцами запрета уходить от землевладельца и др.

В Судебнике 1550 г.10 (Судебник Ивана IV) государственные преступления подверглись детальной разработке, появились новые составы преступлений.

Ст. 2 Судебника конкретизируют порядок отправления правосудия и впервые устанавливают ответственность судей за вынесение неправильного решения, т. е. формулируют понятие должностного преступления.

В ст. 3 впервые намечается состав должностного преступления, а именно – вынесение неправильного решения в результате получения взятки. В этом случае судьи несут материальную и уголовную ответственность. Они обязываются возместить истцу сумму иска и все судебные пошлины в троекратном размере. Что касается уголовной ответственности, то, в соответствии с феодальным правом-привилегией, наказание в отношении высших должностных лиц определял глава государства. Для более низких чинов судебного аппарата уголовная ответственность устанавливается в данном Судебнике. Так, по ст. 4 дьяк, составивший за взятку подложный протокол судебного заседания либо неправильно записавший показания сторон или свидетелей, уплачивал половину суммы иска. Другую половину возмещал боярин, который, будучи высшим по должности лицом, должен был следить за своим подчиненным. Дьяк, кроме того, подлежал тюремному заключению11.

Согласно ст. 5, подьячий подвергался за то же преступление торговой казни. Одновременно с ответственностью судей за отказ в правосудии, статья вводит наказание для жалобщика, который бьет челом не по делу, т. е. приносит жалобу на судей, отказавших ему в иске ввиду его незаконности. Вынесенное с соблюдением установленной подсудности определение об отказе в иске считалось окончательным. Если же жалобщик учнет... докучати государю.., т. е. настаивать на принятии жалобы на судей, то он подлежит тюремному заключению.

Судебником 1550 г. устанавливалась ответственность за такие преступления против правосудия, как:

1) вынесение судьей неправосудного  решения вследствие получения  взятки (ст. 3);

2) заведомо ложное обвинение  судей в ябедничестве, т.е. в умышленном  неправосудии (ст. 6);

3) заведомо ложный донос государю, т.е. необоснованная жалоба истца  на судей, отказавших ему в  иске по причине его незаконности (ст. 7);

4) ложное обвинение дьяков и  подьячих в лихоимстве, т.е. самовольном  увеличении взимаемой судебной  пошлины, или иных злоупотреблениях (ст. ст. 8 - 13);

5) оскорбление участника судебного  разбирательства (ст. 26)12.

По Судебнику 1550 г. каралось самоуправство местных судей, проявлявшееся в применении к осужденному санкций за тяжкое преступление в отсутствие утвержденного судебного решения.

В XV – XVI вв. в Московском государстве создается определенная совокупность правовых норм, запрещающих ряд злоупотреблений судебных чиновников. Начинают проявляться справедливое правосудие и соблюдение прав личности в процессе его осуществления. Однако сам процесс судебного разбирательства был еще далек от цивилизованного его осуществления и характеризовался рядом антигуманных способов проведения.

Впервые проводится разграничение грабежа и разбоя как ненасильственного и насильственного преступления13.

В ст. 98 Судебника 1550 г. устанавливалось следующее положение: «А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела з государева докладу и со всех бояр приговору вершатца, и те дела в сем Судебнике приписывати»14. Отсюда следует, что закон не может предусмотреть все жизненные ситуации, в связи, с чем неизбежны его дальнейшие дополнения, которые должны осуществлять в своих решениях судьи.

В ст. 54 устанавливается повышенная санкция за незаконную выдачу на поруки (без обращения в вышестоящую инстанцию) или продажу татя без боярского и дьячего ведома в холопы. В этом случае недельщик возмещал двойную сумму иска и нес уголовное наказание, предусмотренное ст. 58.

По сравнению со ст. 11 Судебника 1497 года в ст. 56 закрепляется новый порядок расследования повторных краж. Обязательное применение пытки, смертная казнь в случае собственного признания, пожизненное заключение облихованного, который на себя не скажет, и необходимость крепкой поруки для признанного в обыске добрым человеком, означали введение розыскной формы процесса.

В ст. 58 повторяется ст. 12 Судебника 1497 года об оговоре в воровстве со стороны добрых людей, являвшемся абсолютным доказательством для взимания с оговоренного исцовой гибели без суда, уточняется состав добрых людей и усиливается ответственность оговоренного. Прежде всего увеличивалось количество добрых людей, привлекаемых к облихованию. Вместо 5–6 требовалось уже от 10 до 20 человек. Кроме того, проводилась резкая дифференциация между показаниями детей боярских и черных людей. В полном соответствии с феодальным правом-привилегией показания 10–15 детей боярских приравнивались к показаниям 15–20 добрых крестьян. Это фактически сосредоточивало решение вопроса об обвинении подозреваемого в руках дворянства.

Так же в этом законодательном акте впервые встречается термин «мошенничество» 15. Так, в ст. 58 Судебника указывается: «Мошеннику та же казнь, что и татю».

В ст. 61, перечисляющей наиболее опасные преступления, вводится два новых состава — сдача города неприятелю и подмет. Тяжким преступлением считался поджог (ст. 61).

Именно к XVI в., когда формировалось понятие «хитрости» (аналог «прямого умысла» в современном праве), следует отнести первые попытки определения террористических по своему содержанию проявлений16. Появление этого признака «предумышления» было весьма важно для развития объективной оценки сущности и содержательной стороны актов терроризма, так как последние предполагают наличие ясной цели и «злого умысла» и не могут совершаться случайно, по неосторожности. Судебник 1550 г. весьма широко использует термин «хитрость».

Судебник 1550 г. предусматривал ответственность за фальсификацию (подлог) судебных актов со стороны должностных лиц; за отпуск (в результате получения взятки) задержанных, находящихся под следствием.

В Судебнике 1550 г., российский законодатель фактически отходит от необходимости нормативного запрета проституции и оставляет уголовно-наказуемым либо сам блуд17, при этом, не конкретизируя его содержание, либо подстрекательство к нему18: «А будет кто мужского пола или женского, забыв страх Божий и христианский закон, начнут делать воды женщин и девок на блудное дело, им за такое беззаконное и скверное дело учинить наказание, бить кнутом»19.

Такое отношение к проституции стало благоприятной почвой для ее развития, иначе говоря, проституция существовала в полной ее силе и развивалась совершенно свободно. По свидетельству И.Г. Корба, «блуд, прелюбодеяние и тому подобный разврат существовал вне всевозможных размеров... женщины, напившись чересчур, безобразничали и почти на каждой улице можно было встретить эти существа, бледно-желтые, полунагие, с бесстыдством на челе... девушки соблазняли мужчин, нескромно показывая им все свое тело... было возможно иметь столько же непотребных и развратных женщин, сколько в состоянии уплатить копеек и алтын»20.