Драматургия С.Я. Маршака

И не случайно из всех действующих  лиц пьесы только трое оказались  в беде стойкими и мужественными - Падчерица, Солдат и Профессор. При  всем своем различии все они - люди труда и, значит, не чета остальным  бездельникам.

Точно так же и недостатки Королевы стали ясны нам (да и ей самой) лишь тогда, когда беда свела ее с Падчерицей и Солдатом и когда ее Профессор  оказался молодцом. И в первый раз  не по-королевски, а по-человечески  обратилась она к Падчерице: "Подвези  нас, пожалуйста. Мы очень замерзли!"

Конечно, это еще первый урок. Но он уже настоящий, потому что дала его жизнь. Недаром сама Королева говорит обо всем, что с ней  произошло: "А я бы и рада забыть, да не забудется".

Этот урок, данный Королеве (а вместе с ней и маленькому зрителю), особенно нагляден потому, что получил остроумное сценическое воплощение. По словам Маршака, "основное заключается в  том, что в дремучем лесу после разгула стихий королевой оказывается скорей Падчерица, чем сама Королева. Все, что обещала Королева за подснежники - шубу, наряды, катанье в санях, - она получает в трудную минуту от великодушной Падчерицы".

Но превосходство Падчерицы  над Королевой выражено не только сюжетно. Сами их характеры написаны по-разному, разными средствами, потому так и несхоже звучание "темы Королевы" и "темы Падчерицы".

Совсем иное дело Падчерица.

Она ровесница Королевы, и в ней  тоже нет-нет да и проснется ребенок - например, когда она весело хохочет, глядя, как Заяц играет с белками  в горелки. Но Маршак не стал выделять и обыгрывать в ней, как в Королеве, детское, неустоявшееся, не стал наделять ее острой сценической характерностью. Падчерица привлекает другим - внутренней поэтичностью.

Характер ее традиционен в лучшем смысле этого слова. У нее есть предшественницы - трудолюбивые и прекрасные героини русского фольклора, и, наверное, ближе всех - самоотверженная девочка  Аленушка, стойко и достойно выносящая  свою беду.

Да и само имя Падчерицы (если его можно назвать именем) пришло из народных сказок, где оно издавна  было своего рода обозначением гонимой  сироты. И сам треугольник: жадная, жестокая Мачеха - ленивая Дочка - работящая  Падчерица, вполне традиционен. Но если в фольклоре Падчерица - это, прежде всего, несчастная жертва, если даже счастье, которое к ней в конце концов приходит, - это всего лишь награда  за долготерпение, то у Маршака - иначе.

Как бы худо ни приходилось Падчерице, ее никак не назовешь жертвой, да еще  бессловесной. И счастье свое она  не просто заслуживает - она его зарабатывает. Зарабатывает в самом буквальном смысле. Совсем как Золушка из сказки Габбе "Хрустальный башмачок".

Как и с Золушкой, с ней происходит чудо, сказочное обыкновенное чудо, приносящее ей давно заслуженные  счастье и независимость. Но у  Маршака это чудо, пожалуй, еще  более реалистически мотивировано - Падчерицу награждает не обычная  сказочная фея, а сама природа, воплощенная  в образах братьев-месяцев.

Это естественно: ведь Падчерица не просто связана с природой, она - своя в этом мире. Старый Солдат так  и говорит ей: "Ты, видно, в лесу своя. Недаром белки с зайцами  при тебе в горелки играют".

А главное - вот в чем суть ее близости с природой. Вот за что  любят и уважают ее братья-месяцы.

"Январь (вполголоса). Я ее сразу узнал, как только увидел. И платочек на ней тот же самый, дырявый, и сапожонки худые, что днем на ней были. Мы, зимние месяцы, ее хорошо знаем. То у проруби ее встретишь с ведрами, то в лесу с вязанкой дров. И всегда она веселая, приветливая, идет себе - поет. А нынче приуныла.

Июнь. И мы, летние месяцы, ее не хуже знаем.

Июль. Как не знать! Еще и солнце не встанет, она уже на коленях возле грядки - полет, подвязывает, гусениц обирает. В лес придет - зря ветки не сломит. Спелую ягоду возьмет, а зеленую на кусте оставит: пусть себе зреет.

Ноябрь. Я ее не раз дождем поливал. Жалко, а ничего не поделаешь - на то я осенний месяц.

Февраль. Ох, и от меня она мало хорошего видела. Ветром я ее пробирал, стужей студил. Знает она февраль-месяц, да зато и февраль ее знает. Такой, как она, не жалко среди зимы весну на часок подарить".

И заканчивается этот разговор словами  Сентября: "Лучшей хозяйки нигде  не найдешь".

Так оно и есть: Падчерица - настоящая  хозяйка природы. Не зря вручает  ей Апрель свое обручальное колечко, навсегда связавшее Падчерицу со всеми его братьями. И кому же награждать ее, как не месяцам?

Интересно, что в русской народной волшебной сказке герою почти  никогда не является добрый чародей  или добрая фея. Зло в ней очеловечено - есть Кощей Бессмертный, есть Баба-Яга, а вот помогают Иванушке-дурачку  или Ивану-царевичу только звери, птицы  да сама земля - Конек-горбунок, Серый  волк, гуси-лебеди, копытце с живой  водицей.

Редко-редко появится добрая волшебная  сила в человечьем облике. А если и появится, то окажется, что ничего сверхъестественного в ней и  нету. Ведь Василиса Премудрая - это  не волшебница, а умелица, как Василиса-работница  в "Двух кленах" Шварца.

 ...Произнося веселые игровые заклинания, - продолжал Маршак, - приказывая огню гореть, дождю - перестать или припустить сильней, улитке - высунуть рога, а божьей коровке - улететь на небо, мы как бы впервые чувствовали свою власть над природой.

Недаром глагол во всех этих обращениях к огню, дождю, улитке, божьей коровке  неизменно ставится в повелительном  наклонении: "гори!", "перестань!", "припусти!", "высунь!", "улети!".

Так как же должны нравиться детям  братья-месяцы, которые осуществляют их мечту и повелевают природой! И к тому же повелевают совсем по-ребячьи:

Вьюга белая-пурга, 
Взбей летучие снега. 
Ты курись, 
Ты дымись, 
Пухом нá землю вались. 
Кутай землю пеленой, 
Перед лесом стань стеной. 
Вот ключ, 
Вот замок, 
Чтоб никто пройти не мог!

Так разговаривает со стихиями Декабрь - и заклинания его, конечно, пришли прямо из детской игры (вот он - "ключик-замочек"). Из игры в горелки  пришло и восклицание "Гори, гори ясно, чтобы не погасло!", которое  месяцы повторяют, сидя у своего костра. И многое другое.

Это уже приближало фигуры месяцев  к маленькому зрителю, делало их своими для него и в то же время не лишало их сказочной загадочности. Чудо становилось обыкновенным, но оставалось чудом.

Того же Маршак добивался и вообще в сценическом воплощении двенадцати месяцев.

Когда какой-нибудь из них действует  на сцене один, самостоятельно, он обретает конкретность и даже характерность. Вот, например, в новогоднюю ночь встречаются  два старших брата - Декабрь и  Январь. Один передает другому свои лесные владения, пересчитывает зверей и птиц, хозяйским глазом осматривает  напоследок чащу.

"Декабрь. Вот, брат, принимай хозяйство. Как будто все у меня в порядке. Снегу нынче довольно: березкам по пояс, соснам по колено. Теперь и морозцу разгуляться можно, - беды уж не будет. Мы свое время за тучами прожили, вам и солнышком побаловаться не грех.

Январь. Спасибо, брат. Видать, ты славно поработал. А что, у тебя на речках да на озерах крепко лед стал?"

И так далее. Как заметил критик Б. Галанов, братья разговаривают, "словно рачительные руководители какого-нибудь большого лесхоза".

Это художественно точно, иначе  сценическое действие в этом эпизоде  вышло бы бледным и вялым. Но как  только братья-месяцы собираются вместе, Маршак начинает заботиться не об их индивидуализации, а о собирательном образе.

И это тоже точно. Изображая силы природы, хотя бы и олицетворенные, нельзя было бесконечно обыгрывать характерность. Важнее было произвести на зрителя  единое и цельное впечатление. Поэтому  месяцы существуют в нашем представлении  вместе, не как двенадцать характеров, а как один образ, ведущий и  направляющий действие, - "почти античный хор", по словам самого Маршака.

Эту их слитность друг с другом и с природой он выражает даже ремаркой:

"Сквозь шум вьюги слышен  бубен Января, рог Февраля, мартовские  бубенчики. Вместе со снежным  вихрем проносятся какие-то белые  фигуры. Может быть, это метели, а  может быть, и сами зимние месяцы".

Действие пьесы вообще не обособлено, не отделено от жизни леса, от жизни  природы. Это подчеркивается и тем, что каждое действие начинается интермедией "из лесной жизни" с участием Волка, старого Ворона, Зайца и белок. И заканчивается сказка обращением Января к самому лесу: "Что, дедушка  лес? Напугали мы тебя нынче, снега твои всколыхнули, зверье твое разбудили?.. Ну, полно, полно, спи себе, - больше не потревожим!.."

 Сказка "Двенадцать месяцев" сродни народной, но точность ее не самодельна. Маршак сумел найти этой точности художественное применение.

Например, в том, как начинается вьюга, он увидел и разумность природы, и даже заботу месяцев о людях. Вот Январь советует Декабрю "снег в лесу обновить, ветви посеребрить. Махни-ка рукавом, - ты ведь еще здесь  хозяин.

Декабрь. А не рано ли? До вечера еще далеко. Да вон и санки чьи-то стоят, значит, люди по лесу бродят. Завалишь тропинки снегом - им отсюда и не выбраться.

Январь. А ты полегоньку начинай. Подуй ветром, помети метелью - гости и догадаются, что домой пора. Не поторопишь их, так они до полуночи шишки да сучья собирать будут. Всегда им чего-нибудь надо. На то они и люди!"

И само чудо становится понятнее и  убедительнее, когда оно происходит по законам природы - по законам, отлично  известным всем зрителям, глазеющим  на подмостки. Когда месяцы решают помочь Падчерице и дать ей подснежников, они и тут не могут пойти  против природы, - то есть против себя. Каждый из них должен соблюдать свой черед.

Апрель просит Января уступить ему  на час место, а тот отвечает:

"- Я бы уступил, да не  бывать Апрелю прежде Марта.

Март. Ну, за мной дело не станет. Что ты скажешь, братец Февраль?

Февраль. Ладно уж, и я уступлю, спорить не буду".

И вот перед изумленной Падчерицей мгновенно сменяются времена  года: улеглась метель, вызвездило небо, побежала февральская поземка, потемнел и осел снег, застучала мартовская капель - и вылезли наконец на свет апрельские подснежники…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

4. Литературный путь С. Маршака не представляется, как у многих поэтов и писателей его поколения, расчлененным на этапы или периоды, которые бы различались в коренном и существенном смысле. Можно говорить лишь о преимущественной сосредоточенности его: то на стихах для детей, то на переводах, то на политической сатире, как в годы войны, то на драматургии или, наконец, на лирике, как в последние годы жизни. Но и здесь нужно сказать, что он никогда не оставлял полностью одного жанра или рода поэзии ради другого и сам вел именно то "многопольное хозяйство", которое настойчиво пропагандировал в своих пожеланиях литературным друзьям и воспитанникам.

Маршак, каким мы знаем  его с начала двадцатых годов, с первых книжек для малышей, где  стихи его занимали как бы только скромную роль подписей под картинками, и до углубленных раздумий о жизни  и смерти, о времени и об искусстве  в лирике, завершающей его литературное наследие, - ни в чем не противостоит самому себе. В этом смысле он представляет собою явление исключительной цельности.

Почти полувековая работа С.Я. Маршака в детской литературе, художественном переводе, драматургии, литературной критике и других родах и жанрах - не знала резких рывков, внезапных поворотов, неожиданных открытий. Это было медленное, непрерывное - в упорном труде изо дня в день - накопление поэтических ценностей, неуклонно возраставшее с годами. Его слава художника, упроченная этой последовательностью, чужда дуновениям моды и надежно застрахована от переменчивости литературных вкусов.

Но при всей видимой  ясности, традиционности и как бы незамысловатости приемов и средств  Маршака, он, мастер, много думавший об искусстве поэзии, заставляет всматриваться и думать о себе не менее, чем любой из его литературных сверстников, и куда более, чем иные сложные и пересложные "виртуозы стиха".

 

Список литературы

 

1. О поэзии Маршака. Статья написана в качестве предисловия к новому изданию собрания сочинений С.Я. Маршака, подготовленного издательством "Художественная литература".
2.   В. Смирнова. С.Я. Маршак. М., Детгиз, 1954, стр. 60. http://s-marshak.ru/
3. Б. Галанов. С.Я. Маршак Жизнь и творчество.
4. С. Рассадин. Обыкновенное чудо. – М.: Детская литература, 1964, с. 142-191.
5. Е.Е. Зубарева (под редакцией). Детская литература. Учебное пособие для педагогических училищ. – М.: «Просвещение», 1989, с. 262-273.
6. А. Ивич Воспитание поколений. – М.: издательство «Детская литература», 1964, с. 70-124.
7. Т.Д. Полозова (под редакцией). Русская литература для детей. Учебное пособие. – М.: Академия, 1998, с. 323-331.