Жуковский В.А. - поэт-лирик

проявлений  бытия. В стихотворении "Невыразимое" Жуковский  задаётся

вопросом:  " Что  наш  язык  земной  пред  дивною  природой ? "  И приходит

к  выводу, что  по  сравнению  с  природой  язык  мёртв,  и  живое  нельзя

выразить  в    мёртвом. " Невыразимое  подвластно  ль  выраженью ? "

Спрашивая  об  этом,  поэт  понимает, что  ответ  может  быть  только

отрицательным: " И  лишь  молчание  понятно  говорит ".

Если  на  вербальный  уровень  переживания  человеческие  не  выводятся, то

остаётся  путь  невербальный - через  выражение  чувств  окольными  намёками,

внушениями... " Невыразимое" становится  той  "почвой" ,  на  которой "

произрос "  весь  Тютчев,  непосредственно  из  этого  стихотворения  вышло

его      произведение   ( " Молчание !" ) , в нём доминирующим  становится

утверждение:  " Мысль  изречённая  есть  ложь " .

    

13

 

    

13

 

Но не только «преданья старины  глубокой», не только «звуки сладкие  и молитвы»

вдохновляли музу Жуковского. Звон бранного оружия во имя чести Родины, свист

«канонады дьявольской» во времена  тягостных испытаний войны 1812 года знал поэт

не понаслышке. В чине поручика ополчения дошел аж до самой Вильны, да и муза

его уже готова была петь на иной лад: «сокровенная жизнь сердца» теперь стала

жизнью всей нации, душа которой  пульсировала в унисон каждому сердцу и

составляла единое духовное целое.                    

Певец во стане русских воинов – «романтическая ода», которая, по словам

литературоведа Коровина, «очаровала современников интимным, личным преломлением

патриотической темы», и недаром  Россия в Певце.» – «не Отечество, а

„милая Родина", дорогая сердцу воспоминаниями детства». По рассказу писателя И.

Лажечникова, стихами из Певца. зачитывались на фронте, выучивали

наизусть, разбирали. Она поднимала  боевой дух, вдохновляла на ратные подвиги, а

порою и вызывала на глазах закаленных в боях воинов «скупую мужскую  слезу»:

                                Там все – там родших милый дом:

Там наши жены, чада;

О нас их слезы пред Творцом;

Мы жизни их отрада;

    

     За них,  друзья, всю нашу кровь!

На вражьи грянем силы;

Да в чадах к родине любовь

Зажгут отцов могилы.

Существенное  место  в  поэзии  Жуковского  отведено  теме  войны  1812

года,  что  определено  не  только  позицией  Жуковского  как  гражданина

России, но  связано  с  непосредственными  впечатлениями ( сразу  же  с

началом  войны  Жуковский  вступает  в  дворянское  ополчение ) . Всё это

находит  отражение  в  таких   стихотворениях, как  " Певец  во  стане

русских  воинов ", " Певец  в  Кремле ", " Вождю  победителю ",  в  контексте

которых  дана  оценка  происходящему .  Главным стратегом и вождём

победителей  Жуковский  считает  не  Александра I ,  а  Кутузова,  более

того, поэт  уверен, что  именно  военная  политика  Кутузова  определила

исход  войны. Однако, говоря  об  определяющей  силе  войны - солдатах,

Жуковский  уходит  от  индивидуальных  характеристик: армия  представлена  у

него  как  общая  масса.  Индивидуализация  портретов  и  характеров

касается  лишь  близких  соратников  Кутузова.

    

14

 

В  целом  лирика  Жуковского  находится  у  истоков  русской  поэзии  XIX

века.  Жуковский  является родоначальником  основных  тем  русской

классической  лирики. Кроме того, поэтическое творчество Жуковского  -

лаборатория  русского  стиха  начала   XIX   века.

Бурные дебаты молодости, споры  в «Арзамасе» о судьбах русской  литературы и всей

России сменяются с возрастом  уединенными размышлениями о  прожитых годах, о

содеянном и пережитом. Но литература всегда оставалась для Жуковского делом

жизни. Недаром он говорил: «Моя честь, моя фортуна, и все – мое  перо.» Он без

устали работает, правда,все больше над переводами.Но переводы Жуковского –

вполне самостоятельные, равновеликие подлинникам, а порою и превосходящие  их

произведения.  Одна из работ, выполненных  в подобном жанре, итог многолетних

трудов, перевод прозаического  романа немецкого писателя Ламотт-Фуке Ундина

, увидевшая свет в 1836. Ундина поражает не столько своим объемом,

сколько размахом поднятых в ней  тем – о смысле человеческих страданий, о

судьбе, о предназначении человека, о любви как силе, «что движет солнце и

светила», наконец о предательстве  и возмездии.

В то же время поэт вовсе не стремится  отображать современную ему

действительность, его больше занимает вечное в человеке.   Поздние  баллады

Жуковского, переводы индийской и  иранской поэм Рустем и Зораб, Наль

и Дамаянти – поистине шедевры русской поэзии, мудрые, драматичные и, как

это ни парадоксально, современные. Ведь Жуковского беспокоят непреходящие темы,

он ищет истоки широкого обобщающего  взгляда на жизнь и судьбу, а  частое

использование им вольного стиха еще  больше приближает его поздние переводы к

нашему времени. Эпическим полотном представляется и перевод Жуковским  пьесы

Фридриха Гальма Камоэнс, где размышления о вечных  вопросах, о судьбе

поэта в мире автор вкладывает в  уста знаменитого португальского поэта, перед

смертью обращающегося к своему сыну:

     .Страданием душа поэта зреет,

Страдание – святая благодать.

    

15

 

Расцветает в 10-х гг. и талант самого Жуковского. В 1808 литературная

общественность была взбудоражена неожиданной публикацией. Ценители изящной

словесности могли прочитать на страницах того же «Вестника Европы»  первую

балладу Жуковского под названием Людмила – как и многие другие

сочинения автора в том же жанре, – вольный перевод, в данном случае немецкого

поэта Г.Бюргера. (Баллада – стихотворная лирическая новелла с драматическим

сюжетом и нередко с присутствием сверхъестественного, фантастического

элемента.). За пределы известного, познаваемого мира, в страшную и  сладкую даль

увлекают образы баллады, и потустороннее, пугающее и манящее вплетается в ее

ткань, заставляя трепетать и  героев этого сочинения, и его  читателей.

     Конь  несётся  по  гробам;

     Стены   звонкий  вторят  топот;

     И  в   траве  чуть  слышный  шёпот,

     Как  усопших   тихий  глас.

     Вот  девица  занялась.

Следующая баллада Жуковского – Светлана, уже не перевод, а оригинальное

произведение, так полюбилась российскому  читателю, так органично слилась  с

народной жизнью, что строки из нее уже многие годы спустя напевали над детской

колыбелью: Раз в крещенский вечерок девушки гадали: За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали.                             

Позже, в оригинальной балладе Жуковского Эолова арфа (1814) читатель

находит редкое сочетание лирической стихии и балладной поэзии. Лейтмотив

двоемирия, проходящий через все творчество поэта, особенно после смерти Маши

Протасовой, звучит здесь особенно пронзительно: героиня баллады не умирает, а

«плавно переходит» в «очарованное там», где и наступает соединение с

возлюбленным.

Освоение же жанра баллады было для  Жуковского одновременно  и  освоением

новых  художественных  средств.  Это  был  новый  этап  в  дальнейшем

самоопределении  русского  романтизма  как самостоятельного  явления.

    

16

 

Уже  в  первой  балладе  "Людмила " (1808 ) обозначилась

    

15

 

главная  черта  художественного  мира  большинства  баллад  Жуковского:  в

этом  мире  нет  умиротворённости,  успокоенности, обещанных  надеждой  на

конечное  торжество  справедливости.  Разочарованность  романтика  в

результатах  исторического  развития  предстала  в  дисгармоничном  и

жестоком  художественном  пространстве  баллад  как необъяснимая  жестокость

судьбы  и  сверхсил  по  отношению к человеку .

Князь  П.А.Вяземский,   характеризуя  мир баллад  Жуковского, называет

поэта " гробовых  дел  мастер ".  Сам  же  Жуковский  о  себе  писал: "Дядька

русских  чертей  и  ведьм ".

За  период  с  1808  по  1818  год  Жуковским  было  написано  более

тридцати    баллад, среди    которых    наиболее    известны

" Леонора  ",     " Кассандра ",     " Людмила ",    " Лесной  царь ","

Светлана "...

Художественный  мир  баллад  Жуковского - это  подлинно  трагический   мир.

И   самая   "благополучная "   из    них -  " Светлана" -  особым  образом,

чуть  ли  не  в  виде  исключения  освобождена  от  фантастической

свирепости,  от  ужасов  мстительного  сведения  счётов,  от  безысходности

бытия,  обречённого  на  уничтожение  и  наполненного  ненавистью . В этой

балладе  Жуковский  как  бы  снял  мрачный  оттенок  с  происшествия,

перенеся  его  из  реальности  в  сновидение:  трагическая  ситуация  не

состоялась, грозный  мир  таинственных  страхов  лишь  дохнул  на  Светлану.

Снятию  трагизма  в  балладе  помогло  и  применение  поэтом  фольклорных

образов:  здесь  и  гадание  на  русский  лад,  особые  обороты  русской

речи       ( "ангел-утешитель,  утоли печаль  мою"), фольклорная образность

("повода  шелковы "," пышут дым ноздрями ")...  Всё это снимает

впечатление  обречённости.  И  это  естественно:  русскому  фольклору  в

принципе  чужда трагедийность,  народное  творчество  по  природе своей

оптимистично.

Однако  большинство  баллад   Жуковского  заключает  в  себе  почти

болезненное  внимание  к  жестокому,  трагическому, неотвратимому в

человеческом  бытии.

    

17

 

Всюду  между  героями  баллад  и  читателями  стоит  повествователь, который

по  своим  душевным  качествам  не  отличается   от   лирического  героя

Жуковского .   Очень   часто " автор "  выступает в качестве  главного

субъекта  действия  в  балладах,  а  другие  персонажи  являются  лишь

объектами  повествования.

А после 1812 начинается новая «война», на этот раз литературная. На одном  из

полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе

с Шишковым, на другом – общество «Арзамас», бессменным секретарем которого

становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и

дружеским посланиям делают его  душой общества. Среди его друзей и

единомышленников – Василий  и Александр Пушкины, А.Тургенев, П.Вяземский,

С.Уваров. Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как

говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм.

Шишков же, напротив, выступал как  сторонник неискаженного русского языка,

ссылаясь на традиции Ломоносова.

Однако сам Жуковский своеобразно  пользуется поэтическим языком. Его

излюбленные слова – любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость

– на разные лады варьируются и  перетекают из одного стихотворения  в другое,

создавая причудливую вязь, увлекая  читателя в иной, лучший мир, в дальнюю,

обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность

описания мешает постигнуть тайны  мироздания, доступные только интуиции,

мгновенному поэтическому озарению.». Не потому ли к поэзии Жуковского еще  при

жизни автора относились по-разному. Белинский, например, полагал, что некая

туманность, расплывчатость поэтических  образов Василия Андреевича и

составляет главную прелесть, равно  как и главный недостаток его  произведений.

К.Рылеев прямо писал о пагубном воздействии поэта на русскую литературу, а

Бестужев, также считая изъяном склонность к мистицизму, писал все же так: «С

Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба  они постигли

тайну величественного, гармонического языка русского».

    

18

 

    

17

 

    

17

 

Пушкин же и вовсе называл  Жуковского «кормилицей» всей последующей  плеяды

поэтов, признавая его заслуги  в разработке нового поэтического языка. Защищая