Иерархия чувств в романе Эмили Бронет "Грозовой перевал"

Джозеф — слуга в Грозовом перевале. Служил при Эрншо и при Хитклиффе. Сварливый, набожный, глуповатый.

Зила — ключница в поместье Хитклиффа.

Локвуд — лондонец, снимающий у Хитклиффа Мызу Скворцов. Навещал владельца поместья и один раз ночевал в Грозовом перевале.

Мистер Кеннет — доктор. Лечил Кэтрин, Эдгара, Фрэнсис.[5]

 

‬‬

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

II Иерархия чувств в романе «Грозовой перевал»

2.1 Тема любви в романе «Грозовой перевал»

Любовь Хитклифа и Кэтрин, кажется, является центром Грозового перевала, учитывая, что это самое сильное и более длительное чувство, чем какое-либо другое показанное в романе и что это - источник большинства основных конфликтов, которые структурируют сюжет романа. Нелли резко критикует их обоих, осуждая их страсть как безнравственную, но эта страсть - одна из самых востребованных и незабываемых аспектов книги. Не легко решить, предназначает ли Бронте читателя, судить их как наказуемых или идеализировать их как романтичных героев, любовь которых превышает социальные нормы и обычную мораль. Книга фактически сконструирована вокруг двух параллельных любовных романов, первая половина романа сосредоточена на любви между Кэтрин и Хитклифом, в то время как менее драматическая вторая половина сосредоточена на развивающейся любви между молодой Кэтрин и Гэртоном. В отличие от первой, последняя история заканчивается счастливо, восстанавливая мир и порядок в Грозовом перевале и Мызе Скворцов. Различия между этими двумя любовными романами способствуют пониманию читателя того, почему каждый заканчивается путем каким должен.

Самая важная особенность любовного романа молодой Кэтрин и Гэртона является то, что он включает взросление и изменение. В начале романа Гэртон кажется неисправимо зверским, диким, и неграмотным, но со временем он становится преданным другом для молодой Кэтрин и учится читать. Когда молодая Кэтрин в первый раз встречается с Гэртоном, он кажется абсолютно чуждым ее миру, все же, ее отношение развивается от презрения до любви. А любовь Кэтрин и Хитклифа внедрена в их детство и не могла измениться. Решив выйти за Эдгара, Кэтрин ищет более благородную жизнь, но она отказывается приспосабливаться к роли жены. В 12 главе она намекает Нелли, что годы, когда ей было двенадцать лет и ее отец умер, были пустыми для нее, и она спешит возвратиться в торфяники ее детства. Хитклиф, со своей стороны, обладает на вид сверхчеловеческой способностью хранения тех же самых обид многие годы.

Кроме того, любовь Кэтрин и Хитклифа основана на их общем восприятии. Кэтрин объявляет, “Я и есть Хитклиф”, в то время как Хитклиф, после смерти ее говорит, что он не может жить без своей “души”, имея в виду Кэтрин. В любви, несмотря на ее исступленность, Кэтрин и Хитклиф сохраняют целомудрие, как шекспировские герои. Она отрицает какое-либо различие и странно бесполая. Они не целуются в темные уголках и не устраивают секретных свиданий, как делают не верные супруги. Учитывая, что любовь Кэтрин и Хитклифа основаны на их отказе измениться в течение долгого времени, катастрофические проблемы их поколения преодолены не какими-то кульминационными изменениями, а просто непреклонным течением времени и появлением нового поколения. В конечном счете, Грозовой перевал представляет видение жизни как процесс изменения и празднует этот процесс против романтичной интенсивности его главных героев.

В эпоху, когда протестантское благочестие выродилось в буржуазное лицемерие, в условиях викторианства с его ложной иерархией нравственных ценностей, строгими ограничениями и условностями, всепоглощающая страсть героев Бронте воспринималась как вызов системе, как бунт личности против ее диктата. Трагически погибая, герои продолжают любить. "Хитклиф и Кэтрин - это месть любви XIX столетию".[6]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.2 Тема мести

Есть несколько основных тем в романе, но месть - одна из самых главных, фактор, который приводит главных героев к их печальной судьбе. Эмили Бронте доказывает, что в вечной мести нет ничего хорошего и боль, нанесенная в целях мести, более разрушительная, чем подлинная.

          Хитклиф не находит спокойствия из-за своей мести. Фактически, единственная пора, когда он действительно находит счастье, это когда он бросает свой план относительно возмездия. Остин О'Мэлли говорит, что “Месть - едва ли не то же самое, что кусать собаку, которая укусила тебя”. Эта цитата отражает потребность Хитклиффа в усиление муки всех тех, кто оскорбил его. План Хитклифа относительно мести к Эдгару и Кэтрин состоит в том, чтобы жениться на Изабелле, никогда не испытывавшей любви к мужчинам. Он хочет причинить Эдгару боль из-за его брака с Кэтрин, и он хочет отомстить Кэтрин, вызывая у нее ревность. Смерть Кэтрин доказывает, что его план отплаты ему не помогает. Хитклиф, преследуемый призраком Кэтрин (потому что он - ее “убийца”), все еще мотивируемый потребностью в мести пытается добраться до молодой Кэти выдавая ее замуж за своего сына, Линтона. Хитклиф не получает спокойствия, пока не бросает свой план относительно мести непосредственно перед своей смертью. Когда он перестает мстить, он встречает Кэтрин (после смерти) и действительно становится счастливым.

        Месть  Кэтрин так же не улучшает  ее ситуацию. Обвинение Хитклифа в своей предстоящей смерти не улучшает ее состояния. Непосредственно перед тем, как она умирает, она приписывает Хитклифу свое “убийство”. “Ты меня убил — и это, кажется, пошло тебе впрок” [10;гл.15]. Кэтрин имеет сходство с тем, что сказал Оливер Голдсмит в стихотворении “Когда красавица свершает глупость”. Смерть Кэтрин вызвана отсутствием ее эмоционального контроля и ее раздвоением личности. Душа Хитклива и ее “одно” [10;гл.9], но ее желание высшего социального положения и популярности ведут ее к Эдгару. Она не любит Эдгара, но ее эгоистичная сущность управляет ею. Месть Кэтрин не помогает ей в поисках счастья. Она надеется умереть и “устает рваться в тот прекрасный мир” [10;гл.15]. Ее смерть, однако, злополучна, поскольку она скитается по земле в течение 20 лет, иногда посещая Хитклифа и мучая его.

Так же, как месть Хитклифа и Кэтрин делает их несчастными, месть Хиндли заставляет его обанкротиться и в конечном счете умереть. Его попытка убить Хитклифа только причиняет ему боль в процессе; это подтверждает точку зрения Изабеллы, “Предательство и насилие — это копья, заостренные с обоих концов: того, кто пускает их в дело, они ранят больней, чем его противника” [10;гл.16]. Факт, что с Хиндли плохо обращались как с ребенком, отражает созданный в нем гнев к другим. Боль, которую чувствует Хиндли, ясна, но сочувствие к Хиндли только временное, потому что это - все еще его собственная ошибка. Его потеря Грозового перевала и таинственная смерть показывают, что месть ничего не делает лучше, только хуже.

        Эмили  Бронте подтверждает, что месть является не только опрометчивым способом жить жизнью, но и вредным. Вред, связанный с местью, показывает, что для решения конфликта есть способы и лучше. Эмили Бронте посылает большое сообщение всем, показывая, как негативна месть может быть.[7]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.3 Тема торжествующей любви

Тема мести исчерпала себя, уступив место теме торжествующей любви, которая получает дальнейшее развитие в образах дочери героини - Кэтрин и Гэртона. Если трагедия старшего поколения занимает основное пространство романа, то повествование о Кэтрин и Гэртоне несколько скромнее. Писательница как бы вновь проиграла прежнюю ситуацию: Гэртон в роли подкидыша Хитклифа, Кэтрин на месте ее матери. Но молодые герои иначе отнеслись к социальным и нравственным нормам общества, в котором они живут. В их душах торжествует любовь, она уравнивает их, возрождая добро, уничтожая силы зла и разрушения. Появившийся после годового отсутствия Локвуд поражен гармонией этой пары.

Но также в теме торжествующей любви можно рассмотреть Хитклифа и Кэтрин. Когда умирает Хитклиф, его смерть воспринимается как восстановление гармонии естественной и свободной любви некогда юных влюбленных с вересковых пустошей. Даже имя героя означает «утес, поросший вереском». У них, как в старинном кельтском предании о Тристане и Изольде, вопреки законам общественным, могилы рядом. Свидетельница их драмы - Нелли Дин - считает, что там их мятежный дух должен обрести покой.

Внутренняя связь поэзии и романа Эмили Бронте проявилась через преемственность мотивов лирического героя-бунтаря, через концепцию гармонии красоты природы и человека, подчас выраженную писательницей в поэтических символах.

В романе тесно переплетаются реалистические и романтические элементы, они гармонично сочетаются, обогащая друг друга, но в оценке своих героев, в изображении окружающей их среды писательница проявила себя зрелым мастером-реалистом.[8]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.4 Романтические и реалистические элементы в романе

 «Грозовой перевал  – бешено романтическая книга», - утверждал в 1965-ом году классик  английской литературы Сомерсет  Моэм. Тем не менее Эмили Бронте, написав единственное произведение, удивительным образом не смогла вписаться в рамки привычных литературных направлений. Всё дело в том, что «Грозовой перевал» нельзя отнести к чисто романтическому роману: в нём присутствуют и элементы реалистического понимания человека, но реализм у Эмили Бронте особенный, совершенно непохожий на реализм, скажем, Диккенса или Теккерея. Можно сказать, он здесь абсолютно неотделим от романтизма, отчасти из-за того, что писательница отказывается рассматривать и разрешать конфликт романа в социальной или общественной сфере – она переносит его в область философско-эстетическую. Как и романтики, Эмили Бронте жаждала гармонии бытия. Но в её произведении она выражается, как это ни парадоксально, через смерть: только она примерила потомков и помогла воссоединиться мучащимся возлюбленным. «Я бродил вокруг могил под этим добрым небом; смотрел на мотыльков, носившихся в вереске и колокольчиках, прислушивался к мягкому дыханию ветра в траве - и дивился, как это вообразилось людям, что может быть немирным сон у тех, кто спит в этой мирной земле», - этими словами заканчивается роман. Всё же удивительно, что такая «мощная, страстная, жуткая», по словам Сомерсета Моэма, книга заканчивается таким почти идиллическим концом.

Читатели "Грозового Перевала" дивятся поразительной конкретности "местного реалистического колорита" не меньше, чем мрачной экспрессивной символике, напоминающей полотна Эль Греко. Вместе с героями Бронте мы сгибаемся под порывами пронизывающего ветра, слышим, как он шумит в елях и царапает веткой по стеклу, ощущаем твердь схваченной морозом земли, нас согревает тепло пылающего камина, мы вдыхаем запах потрескивающих поленьев, угля и торфа, нас слепит блеск начищенных оловянных блюд, расставленных на широких дубовых полках. Но сила и романтика ее романа не в натуралистической достоверности деталей быта. Сила ее романа в том, что реалистический замысел реализован в нем через романтическую символику. Реальные жизненные конфликты мифологизированы, благодаря чему их масштабы гиперболизируются, частное оборачивается всеобщим, быстротекущее время - вечностью. "От начала и до конца в ее романе ощущается этот титанический замысел, - пишет В. Вулф, это высокое старание... сказать устами своих героев не просто "Я люблю" или "Я ненавижу", а "Мы, род человеческий", "Вы, предвечные силы"... Этому впечатлению способствует поэтический строй романа, в котором романтическая и драматическая стихии преобладают над собственно эпическим началом.[9]

 

 

 

 

2.5 Пояснения к важным цитатам из романа

1) Здесь в любом доме на пять-шесть миль вокруг вы, если зайдете как раз после обеда, увидите такого хозяина в кресле за круглым столом, перед пенящейся кружкой эля. Но мистер Хитклиф являет странный контраст своему жилью и обиходу. По внешности он — смуглолицый цыган, по одежде и манере — джентльмен, конечно в той мере, в какой может назваться джентльменом иной деревенский сквайр: он, пожалуй, небрежен в одежде, но не кажется неряшливым, потому что отлично сложен и держится прямо. И он угрюм. Иные, возможно, заподозрят в нем некоторую долю чванства, не вяжущегося с хорошим воспитанием; но созвучная струна во мне самом подсказывает мне, что здесь скрывается нечто совсем другое: я знаю чутьем, что сдержанность мистера Хитклифа проистекает из его несклонности обнажать свои чувства или выказывать встречное тяготение. Он и любить, и ненавидеть будет скрытно и почтет за дерзость, если его самого полюбят или возненавидят. Но нет, я хватил через край: я слишком щедро его наделяю своими собственными свойствами. Быть может, совсем иные причины побуждают моего хозяина прятать руку за спину, когда ему навязываются со знакомством, — вовсе не те, что движут мною.[10]

Этот отрывок, из первой главы, сказанный Локвудом, представляет собой первую попытку описания загадочного образа Хитклифа, его характера и его побуждений в книге. За пределами романа, когда критики и читатели обсуждают Грозовой перевал, неоднократно возникает тот же вопрос. Какое описание Хитклифа лучшее? Здесь видно, что вопрос о его социальном положении — джентльмен он или цыган? — приводит к определенной путанице. Ситуация читателя, только начинающего входить в Грозовой перевал как в роман, параллельно ситуации Локвуда, только начинающего входить в Грозовой перевал как в дом. Как Локвуд, читатели романа противостоят всякого рода странным сценам и персонажам (Хитклиф - самый странный из всех). Дальнейшие истолкования личности Хитклифа показывают, что это первое толкование о нем является провальным, указывая за пределы тщеславия Локвуда. Локвуд, в своем желании признать в Хитклифе родственную душу, которого он понимает своим «чутьем», делает предположения, которые становятся абсурдными, как только раскрывается история Хитклифа. Локвуд, который гордо описывает себя великим мизантропом и отшельником, на самом деле напоминает Хитклифа совсем чуть-чуть. Во многих ошибках которые он делает во время своих ранних визитов в Грозовой перевал, мы видим, как с легкостью можно неверно истолковать сложный характер Хитклифа, и сходство между нашей собственной позиций и позицией Локвуда становится предупреждением для нас как для читателей. Нам, также, следует прислушиваться к нашим инстинктам.