Международно-правовая ответственность

Как отмечает Н.А. Зелинская, способ, которым эти трибуналы были учреждены, имеет несколько важных юридических последствий. "Прежде всего, необходимо учитывать, что источником их полномочий явилось не согласие государств, под юрисдикцию которого подпадают рассматриваемые преступления, а действия органа ООН, который никакой уголовной юрисдикцией не обладает вообще".

Нам представляется, что употреблять данный судебный термин (jurisdiction – судопроизводство, подсудность) применительно к Совету Безопасности не совсем корректно. Применительно к международному трибуналу, созданному по решению Совета Безопасности – вполне уместно. Исключительная прерогатива Совета Безопасности – пресечение угрозы международному миру, от кого бы она не исходила. Надо полагать, что при реализации предоставленных ему полномочий Совет свободен в выборе средств, особенно в наш высокотехнологичный век скоротечности политических процессов и вооружённых столкновений, чреватых опасностью совершенно непредсказуемых тяжких последствий для всего человечества.

Кроме того, неправомерное, с точки зрения любого из пяти постоянных членов Совета, ил просто нежелательное для кого-то из них решение Совета, может быть сведено на нет его незыблемым правом вето. Другой аргумент критиков международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде: то обстоятельство, что оба судебных органа были учреждены не международным соглашением, а резолюцией Совета Безопасности ООН, оставляет сомнения в его легитимности[Близки к этим взглядам И.И. Лукашук и А.В. Наумов, полагавшие, что толкование Советом Безопасности главы VII Устава ООН является весьма широким и в нём трудно обнаружить что-либо, указывающее на право Совета учреждать подобные трибуналы.].

Своё отношение к замечаниям подобного рода мы изложили выше, в контексте разъяснений, сделанных по поводу подобной критики Генеральным Секретарём ООН. Здесь же зададимся вопросом: что, в конечном итоге, представляется наиважнейшим для судеб мира – решительное пресечение продолжающегося тягчайшего международного преступления или нескончаемые, бесплодные словопрения по поводу легитимности учреждения рассматриваемого судебного органа? Или в нашем распоряжении имеются иные, проверенные временем, безупречные рецепты (прецеденты) разрешения подобных кризисов в последние шесть послевоенных десятилетий? Таковых, к большому сожаления, не имеется.

Поэтому представляется, что при столь же решительных действиях ООН и его главных органов, как в случае с Югославией и Руандой, будь это её постоянной (а не выборочной) практикой, во многих точках планеты не продолжали бы десятилетиями полыхать кровавые пожарища региональных конфликтов и в адрес самой Организации Объединённых Наций меньше раздавалось бы упрёков в неоправданном бездействии перед лицом творящегося в мире зла.

Что же касается критических замечаний отечественных авторов по поводу учреждения и деятельности двух названных трибуналов, то в Совете Безопасности и в Международном Трибунале по бывшей Югославии, Российская Федерация представлена на уровне, вполне достаточном для того, чтобы заблокировать любое решение, идущее в разрез с её национальными интересами. Однако, данных о том, что представителю РФ в Совете Безопасности ООН при принятии резолюции об учреждении названных трибуналов, остальные постоянные члены Совета "выкручивали руки", лишали его права вето, у нас не имеется, что с необходимостью предполагает, что РФ проголосовала в Совете Безопасности за учреждение Трибунала по бывшей Югославии, именно описанным выше способом. "Об чём шумим, господа?"

С другой стороны, наш соотечественник – высокопоставленный офицер ФСБ, опытный профессионал-криминалист и доктор права Н.Г. Михайлов, знающий рассматриваемую проблему, так сказать, "изнутри", в своей замечательной монографии, обобщающий шестилетний опыт его активного участия в работе одного из основных подразделений Трибунала по бывшей Югославии (а именно – его работу в качестве руководителя одной из следственных групп Трибунала, в чью компетенцию входил сбор доказательств вины подсудимых), весьма высоко отзывается (при всех "шероховатостях" его учреждения) о деятельности этого международного судебного органа. В ходе работы в указанном судебном органе у него сложилось глубокое убеждение в настоятельной необходимости изучения и обобщения полезного опыта Трибунала.

По мнению Н.Г. Михайлова, отечественным специалистам международного права следует преодолеть ничем не оправданное предубеждение против Трибунала, как и языковой барьер, с тем, чтобы судить о документах, принимавшихся им, не понаслышке, а на основании досконального знания предмета исследования. Не секрет, что абсолютное большинство документов Трибунала на русский язык не переводились, знанием же всех языков обвиняемых (которым был обеспечен перевод относящихся к делу документов на их родные языки: боснийский, хорватский, сербский, македонский и албанский), вряд ли кто из наших коллег может блеснуть. Трудно противопоставить железной логике автора сколь-нибудь значимые аргументы правового, а не эмоционального или популистского характера.

Что же касается иных способов учреждения международных судебных органов, в частности, их учреждения на основе конвенции (пусть с самым широким представительством государств), опыт создания Международного уголовного суда на основе Римского Статута 1998 г. со всей очевидностью продемонстрировал, что сегодня это наименее продуктивный, если не тупиковый, путь при нынешнем (по выражению того же Н.Г. Михайлова) "раскладе сил" в мире: по прошествии десяти лет со дня подписания многостороннего Римского договора два постоянных члена Совета Безопасности ООН – США (отозвавшие в последний момент свою подпись под этим договором) и РФ (подписавшая, но не ратифицировавшая его) не посчитали нужным принять участие в его работе. Не особенно торопится с этим и третий постоянный член Совбеза ООН – Китай.

Каких же ещё подвижек и прорывов на рассматриваемом направлении ждать человечеству при подобном поведении великих держав, на которых, по словам Ф. Рузвельта и Э. Стеттениуса, высказанных ими в Думбартон-Оксе при зарождении ООН, лежит "особая ответственность за сохранение всеобщего мира"? Остаётся одно: из двух зол выбирать меньшее… Безусловно, прав А.Б. Мезяев, заявляя, применительно к "особой ответственности" великих держав, что "этот аргумент больше похож на издёвку. Особо ответственные – это главные должники ООН, это страны, в XXI веке имеющие колонии, страны, постоянно совершающие агрессии против других государств – членов ООН, страны, постоянно оказывающиеся по разные стороны с остальным миром при голосовании в Генеральной Ассамблее по огромному количеству резолюций, это страны – крупнейшие производители и торговцы оружием, с помощью которого и ведутся все войны, на которые ООН должна реагировать".

Подводя итог сказанному, отметим следующее. Каким бы образом не учреждался международный судебный орган: решением стран-победительниц[Нюрнбергский и Токийский трибуналы были учреждены в 1945 г. соглашениями стран-победительниц во Второй мировой войне.], резолюцией Совета Безопасности ООН[Международные трибуналы по бывшей Югославии и Руанде учреждены в 1993 и в 1994 гг. резолюциями Совета Безопасности согласно главе VII Устава ООН.], соглашением государства (которому, в одиночку, не под силу осуществление правосудия в отношении лиц, совершивших международные преступления, будь они даже его собственными гражданами)[Международные трибуналы по Сьерра-Леоне, Ливану и Камбодже учреждены в соответствии с соглашениями этих стран с ООН.] с ООН или созданием Международного уголовного суда на основе конвенции, выработанной на дипломатической конференции государств[Международный Уголовный Суд учреждён на основе Римского Статута 1998 г., выработанного на дипломатической конференции 120 государств. С 1 июля 2002 г., после ратификации Статута около 100 государств, он вступил в силу.], неизменным остаётся главное – физические лица (индивиды) привлекаются к уголовной ответственности в соответствии с нормами международного права, а не вопреки им.

Расширение этой практики есть проявление дальнейшего становления и реализации, идущего от Нюрнберга, принципа наказания физических лиц за совершение злодеяний, признаваемых мировым сообществом международными преступлениями. Позитивная динамика этого процесса вселяет надежду на то, что в ближайшей или более отдалённой перспективе принцип уголовного наказания международных преступников обретёт характер универсальной юрисдикции и будет "срабатывать" не только в отношении поверженных или слабых государств, но и в отношении государств-вершителей судеб мира, которым сегодня ещё удаётся укрывать "своих" кровавых палачей от международного правосудия.

Несколько тысячелетий потребовалось человечеству, чтобы признать, наконец, наиболее ужасные злодеяния, совершаемые в мире, международными преступлениями. Приговоры Нюрнбергского и Токийского международных трибуналов были основаны на этом признании. Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН и масса иных международных документов послевоенного времени подтвердили это признание и развили его применительно к проявляющимся рецидивам этих деяний. Накопившаяся практическая и нормативная база предельно упростили понимание сути феномена: коль скоро есть международные преступления, стало быть – есть и международные преступники, их совершающие. Этими преступниками являются физические лица (индивиды) и никто другой. Невозможно представить ситуацию, когда бы арестовали, заковали в наручники и усадили на скамью подсудимых государство (нацию, вольный город или международную организацию). В лучшем случае, подобной экзекуции можно подвергнуть табличку с названием этих субъектов права, следую курьёзному примеру мифического царя, приказавшего высечь Чёрное море, "виновное" в том, что оно погубило его корабли. Статус субъекта преступления физическое лицо (человек) приобретает лишь после установления его вменяемости, формы вины (в виде умысла или неосторожности), мотива совершения преступления и других внутренних (человеческих, индивидуальных) переживаний, называемых криминалистами элементами субъективной стороны состава преступления. Словом, субъектом любого преступления (хоть в национальном, хоть в международном уголовном праве) может быть только физическое лицо. Это известная со времён римского права азбучная истина настолько очевидна, что нет никакой необходимости ломать копья для её доказывания.

Теперь рассмотрим позицию противников международной правосубъектности индивидов. Если следовать их логике, то получается, что необходимо реабилитировать военных преступников Второй мировой и последующих войн; отменить положения приговоров Нюрнбергского и Токийского международных трибуналов, как и резолюции Генеральной Ассамблеи ООН в части, касающейся наказания главных военных преступников; отменить решение Совета Безопасности ООН об учреждении международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде выпустить на свободу виновников массовых убийств мирного населения на Балканах и в Африке; аннулировать договоры, заключённые Ливаном, Камбоджей и Сьера-Леоне с ООН об учреждении международных трибуналов для осуждения их международных преступников; отменить Римский Статут Международного уголовного суда. Словом, вернуться из настоящего времени на полвека вспять. То есть, пойти против набирающей силу тенденции современного международного права, связанной с дальнейшей реализацией и наполнением новым содержанием международно-правовых принципов неотвратимости уголовной ответственности за совершение преступлений против международного права.

При рассмотрении данного вопроса вне рамок "схоластического теоретизирования", а применительно к живой (реальной) действительности, подобный подход представляется не столь уж и безобидным, как может показаться на первый взгляд. Впрочем, вне зависимости от жарких споров учёных по данному вопросу, международных преступников органы международной юстиции выявляют, нейтрализуют, предают суду и осуждают. Такова, при всех её издержках, международно-правовая судебная практика наших дней.

4.2 Меры  наказаний, применяемые к физическим  лицам, совершившим международные  уголовные преступления

Мировая тенденция взаимодействия и взаимопроникновения международных и внутригосударственных явлений и процессов выражается в углублении взаимодействия международного права с национально-правовыми системами в целом и международного уголовного права с внутригосударственным уголовным правом в частности. При этом нормы международного уголовного права, как правило, реализуются через нормы внутригосударственного уголовного права и процесса. Превалирующим при имплементации норм международного уголовного права является не прямой способ, т.е. применение его норм международным уголовным судом, а опосредованный, т.е. применение его норм национальными правоприменительными органами. Иногда для решения конкретного уголовного дела правоприменительный орган руководствуется нормами как международного, так и внутригосударственного уголовного права. Причём непосредственно нормы международного уголовного права чаще всего санкций не имеют. Меры наказаний определены в уголовных законах государств после инкорпорирования их во внутреннее законодательство. Учитывая сказанное, единой системы наказаний в рамках международного уголовного права не сложилось. В зарубежных государствах система наказаний, как правило, не отличается большим разнообразием. Наряду с ней нередко устанавливается и система специальных уголовно-правовых мер – мер безопасности, отличающихся от первых по целям, основаниям назначения и продолжительности.

В целом, система наказаний в зарубежных государствах включает следующие основные виды:

1) лишение свободы (различные  виды тюремного заключения);

2) штраф;

3) смертная казнь.

Наряду с основными видами предусматривается большое количество дополнительных (или вспомогательных) наказаний, связанных с ограничением различных прав заключённого (прав на вождение автомобиля, на ношение или хранение оружия, на осуществление профессиональной деятельности и т.п.). К числу дополнительных наказаний во многих государствах отнесена и конфискация имущества. Однако приоритет отдаётся специальной конфискации, а не общей, что во многом связано с повышенным вниманием законодателей зарубежных стран к защите частной собственности.