Концепция ''мягкой силы'' во внешней политике США

шений.

 

Государственная идеология США представляет собой определяющий вектор развития творческой мысли голливудских режиссеров и сценаристов, что, естественно, отражается

на трансляции американских культурных ценностей вовне.

Таким образом, «заидеологизированность» внутри страны переносится вовне, оказывая прямое воздействие на содержание внешней политики в сфере культуры, что соответству-

ет тезису о характере детерминизма в соотношении внутренней и внешней политики.

 

Для иллюстрации ощутимости влияния голливудской кинематографии на формирование и реализацию внутренней и внешней культурной политики и на жизнь американского

общества можно привести пример.

После событий 11 сентября 2001 г. состоялось две наиболее заметных встречи представителей власти с голливудскими кинематографистами. Одна из них состоялась

11 ноября 2001 г. В Беверли Хиллс, на которой в ту пору старший советник президента Буша Карл Роув встретился с представителями всех крупнейших голливудских киностудий и американских телекомпаний с целью обсуждения совместных действий в направлении борьбы с терроризмом и поддержки военных действий в Афганистане. В частности, Белым домом был поставлен вопрос о том, какой конкретный вклад может внести индустрия развлечений в дело борьбы с терроризмом. Следствием событий 11 сентября и, вероятно, подобных встреч стало создание американскими кинопроизводителями большого количества картин на военно-патриотическую тематику.

Это был своеобразный ответ Голливуда международному терроризму и его вклад в дело борьбы с этой угрозой, хотя председатель Кинематографической ассоциации Аме-

рики Джэк Валенти, принявший участие в указанной встрече, всячески отрицал какие-либо попытки со стороны Белого дома склонить Голливуд к массированной идеоло-

гической атаке совместным фронтом. Однако, учитывая вышеприведенные факты, в этом приходится сомневаться.

 

В то же время после террористических атак 11 сентября 2001 г. голливудский кинематограф неоднократно обвинялся в провоцировании подобных событий своими фильмами жанра «экшн» и разнообразными футуристическими кинолентами. В ответ на это многие режиссеры заявили, что не видят смысла прекращать создание высокобюджетных боевиков и фильмов-катастроф, так как, по их мнению, подобные фильмы всегда будут востребованы как в США, так и в других странах в качестве продукта массово-развлекательного характера. К слову о роли идеологии в американском кинопроизводстве, американской культурной политике и культуре в целом можно привести ещё один пример. В одном из интервью известный российский кинорежиссер Никита Михалков поведал, что, когда он обратился к известному голливудскому актеру Кевину Костнеру с просьбой прочитать сценарий фильма «Сибирский цирюльник» и высказать мнение о возможности его проката в США, тот, ознакомившись со сценарием, прокомментировал, что стоит удалить целый ряд сцен, где американцы показаны не в самом лучшем свете, а что-то частично видоизменить, и только тогда

фильм может получить шанс для демонстрации в США.

Здесь уместно вспомнить, как американские режиссеры и сценаристы часто пренебрежительно изображают в своих творениях представителей других народов, не придавая значения деталям, особенностям национальных характеров, предметам обихода и т.д., а чаще всего сознательно и тенденциозно искажая их. Как мы все хорошо знаем, это далеко не в последнюю очередь относится к России и странам Восточной Европы. Видимо, настолько сильно укоренился в сознании американцев стереотип бывшего врага номер один, развившийся в устойчивую русофобию, подверженную, как дуновению ветра, изменениям политической конъюнктуры, прежде всего в двусторонних российско-американских отношениях. Впрочем, нелегко однозначно классифицировать их подходы и мотивации негативного изображения России и русских (т.е. по сути всех русскоговорящих) в своих медийных продуктах, тем более в привязке к повестке дня двустороннего диалога в конкретный период. Это гораздо больше напоминает устойчивую тенденцию, в меньшей степени зависящую от сиюминутной конфигурации межгосударственных отношений, а скорее являющуюся долгосрочной, весьма удобной, выгодной и услужливой политическим заказам стратегией использования этого «мягкого» инструмента формирования мирового общественного мнения. Достаточно вспомнить,

какое возмущение на грани с изумлением в российском обществе вызвало, к примеру, изображение нашего соотечественника-космонавта в фильме «Армагеддон». И как всем прекрасно известно, это один случай из множества, напоминающего нескончаемый поток «черного пиара».

 

На этом фоне напрашивается еще один актуальный пример исторических фальсификаций американских кинопроизводителей на тему Второй мировой войны. Наряду с постоянными голливудскими киноманифестами о решающей(зачастую единоличной) роли США в победе во Второй мировой войне, на «Оскар» в 2010 г. номинировалась и получила награду за лучшую мужскую роль второго плана картина К. Тарантино «Бесславные ублюдки», которая по идее и содержанию, к сожалению, далека от трагичных исторических реалий того времени.

Таким образом, наряду с демократическими ценностями и идеалами, которые так страстно, а часто и агрессивно защищают США во всем мире, наряду со свободой слова

и мысли и с заявлениями о приверженности культурной демократии и демократической культурной политике, очевиден факт наличия в США достаточно жесткой цензуры и идеологического контроля, по ряду параметров не уступающих тому, что было в свое время в Советском Союзе. В итоге напрашивается адекватный вопрос: а существует ли вообще в Америке демократическая культурная политика?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. «Жесткая сила»  vs «Мягкой силы»

Конец XX–начало XXI в. ознаменовали изменения баланса «мягкой» и «жесткой» силы во внешнеполитическом курсе США. Переход от приоритетного использования методов мягкого воздействия к жестким вызвал негативную реакцию общественного мнения в США и других странах.

В словосочетании «мягкая сила», конечно же, слово «сила» — ключевое. Сила может приобретать различные формы, в том числе и сколь угодно «мягкие», от этого сущность и природа этого понятия не меняются.

«Сила» — это такой инструмент политики, который позволяет установить отношения власти (управления) между тем, кто применяет «силу», и тем, кто подвергается ее воздействию. Ведь недаром в английском языке и сила, и власть не просто синонимы. Это очень существенно, поскольку всегда следует помнить, что в пространстве истории и культуры язык «говорит нами», а не «мы говорим на языке».

Таким образом, «мягкая сила» — это всего лишь одна из форм просто «силы», то есть один из способов установления властных (управляющих) отношений между субъектами. Различить «мягкую силу» и «жесткую силу» всегда очень трудно. Например, куда отнести угрозу применения силы? А если еще эта угроза прямо не сформулирована, но оба субъекта взаимодействия прекрасно осознают, что она существует? Ответить на этот вопрос можно через рассмотрение содержания «мягкой и жесткой сил».

                                                              Жесткая сила

За «жесткой силой», как правило, скрывается то, что удобнее называть русским словом «мощь» (в английском это опять же не различается и находится внутри все того же power). Мощь армии, мощь ресурсов (в том числе и человеческих), мощь индустрии и экономики в целом. Применение (или угроза применения) этого комплекса или отдельных его элементов составляет содержание «жесткой силы». В политике (международной политике) эта форма силы являлась основной формой установления отношений между субъектами. Это понимали прекрасно и в Древнем Риме, и позже, понимают это и в наши дни.

Вообще применение силы в качестве решающего аргумента для установления отношений власти является европейской нормой. Для американцев, например, достижение необходимых результатов с применением силы — это часть образа жизни, закрепленная в афоризмах и прочей «народной мудрости». «Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем только одним добрым словом», — говаривал известный деятель из города Чикаго. А в широко известном романе Марио Пьюзо его персонаж дон Корлеоне формулировал ту же мысль, но несколько другими словами: «Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться». Как правило, если предложение не принималось, следовало применение силы. Таким образом, физическое воздействие или угроза такового являются важнейшим и основным содержанием «силы» («жесткой силы»).

Содержание «мягкой силы», как правило, не материально и не имеет физической сущности. Или, по меньшей мере материальное в ней занимает сугубо вторичное и подчиненное значение. Содержание «мягкой силы» принадлежит пространству идеального. Собственно, это и есть идеи и представления (в т.ч. культурные), формирующие ценности, цели и приоритеты в жизни и деятельности людей, оказывающие управляющее воздействие на поведение людей через стандарты, нормы и образцы — в конечном счете, и задающие тот или иной образ жизни.Тот, кто формирует идеалы и может передать (навязать) эти идеалы другому, получает власть (управление) над тем, кто эти идеалы принял и сформировал свой образ жизни в соответствии с ними. Возможность трансляции содержания во многом определяется уровнем и качеством этого содержания. Это должны быть идеальные конструкции масштаба цивилизационного проекта — по меньшей мере они должны быть соразмерны такой претензии.

Содержанием «мягкой силы» являются конструкции, создающиеся в пространстве культуры, философии и идеологии, и, в конечном счете, именно они формируют человеческое мировоззрение. Для реализации таких конструкций в качестве «мягкой силы» важнейшим институтом является институт веры. Необходимо, чтобы люди верили в эти конструкции или верили им.

Опубликованная в 2006 г. книга американских ученых Курта Кэмпбелла и Майкла О’Хэнлона «Жесткая сила: Новая политика национальной безопасности» преследует две основные исследовательские цели. Во-первых, авторы анализируют «жесткую» стратегию администрации Дж. Буша-младшего в вопросах обеспечения национальной безопасности США. Эксперты полагают, что такой подход подразумевает ставку на военно-силовые инструменты и приводит по этой причине к провалам, в первую очередь в Ираке. Во-вторых, в книге рассматриваются подходы лидеров Демократической партии США к проблемам американской внешней политики и обеспечению национальной безопасности. Кэмпбелл и О’Хэнлон утверждают, что для этого лагеря характерна увлеченность инструментами «мягкой силы» (soft power) без должной конкретизации своей позиции по разрешению острых международных кризисов, в том числе вокруг Ирака накануне кампании 2003 г. и в самом Ираке – после его оккупации. Такой подход, по мнению авторов книги, привел к проигрышу демократов в президентской гонке 2004 года, хотя в тот период «иракская стратегия» президента Буша уже давала серьезные сбои и ставила под сомнение не только скорую победу в этой стране, но и достижение других внешнеполитических целей Соединенных Штатов. 
        Книга Кэмпбелла и О’Хэнлона основана на обширном фактическом материале и состоит из восьми глав. Основной упор в своем анализе внешнеполитической стратегии США авторы сделали на иракский кризис (главы 1 и 2) и необходимость решения прочих связанных с национальной безопасностью проблем: глобальной борьбы с терроризмом, обеспечения энергетической безопасности США и их союзников, нераспространения оружия массового уничтожения (ОМУ) и т.п. Авторы критически интерпретируют принципы и механизмы формирования внешнеполитических концепций в двух ведущих политических партиях США. С одной стороны, исследователи заявляют о своей политической неангажированности. С другой – подводят читателя к мысли о необходимости ликвидировать республиканское доминирование во время следующего электорального цикла или, по крайней мере, кардинально сместить акценты в обеспечении национальной безопасности Соединенных Штатов. 
        Кэмпбелл и О’Хэнлон полагают, что объективные задачи США в сфере национальной безопасности вытекают из последствий терактов 11 сентября 2001 года – провалов в Ираке и на других направлениях, а также в связи с необходимостью реагировать на новые угрозы и вызовы. Все это создает, по мнению исследователей, совершенно новую ситуацию для смены власти в стране и изменения политического курса, который отличался бы от привычных «колебаний политического маятника». Постулируется, что интересам национальной безопасности США наилучшим образом будет соответствовать сочетание «жесткой» и «мягкой» силы. Впрочем, авторы признают, что определение их «правильной» пропорции – дело весьма сложное. Поэтому эксперты, по существу, ограничиваются констатацией: необходимо учитывать существующий контекст и возможные последствия, а национальную стратегию XXI века выстраивать на основе уверенности, прагматизма и здравого смысла. 
        Кэмпбелл и О’Хэнлон подчеркивают: название их книги навеяно известной работой американского политолога Джозефа Ная «Мягкая власть». В этом произведении исследователь отмечал, что современная сверхдержава не может полагаться в мировых делах исключительно на факторы военной, экономической и др. силы (hard power). Ей, по мнению Ная, следует сочетать их с инструментами «мягкой власти» (силы), то есть привлекать новых сторонников через распространение ценностей и норм американской культуры и демократии. 
        Главы 3–8 служат продолжением первых двух. Они содержат рекомендации для будущей администрации США по: 
        – разработке и реализации политики в области управления военными структурами США (глава 3); 
        – обеспечению внутренней безопасности (глава 4); 
        – ведению «затяжной войны с терроризмом» и формированию концептуальных основ отношений с регионами (прежде всего исламскими), откуда эта угроза проистекает (глава 5); 
        – разработке энергетической политики США, реагированию на глобальное изменение климата и т.п. (глава 6); 
        – выработке ответа на возвышение Китая (глава 7); 
        – усилению политики в сфере нераспространения ядерного оружия (глава 8). 
        Примечательно, что в последней главе констатируется совпадение позиций республиканцев и демократов по вопросам профилактики распространения ядерных вооружений. 
        Во 2-й главе авторы отмечают: одной из причин принятия Дж. Бушем-младшим решения о начале военной кампании против Ирака в 2003 г. был субъективный фактор, а именно: «генетически присущая» республиканцам (особенно их консервативному крылу) убежденность в преимуществе их внешнеполитической стратегии над политикой Демократической партии. На первый взгляд, эта убежденность держится на веских основаниях: именно при республиканских администрациях, следовавших жесткой линии во внешнеполитических делах, в 1970-е – 1980-е годах произошла нормализация отношений с Китаем, был модернизирован военный потенциал Соединенных Штатов и т.д. В активе республиканцев – эффективное управление процессами, которые привели к окончанию «холодной войны» и крушению советского коммунизма. Поэтому даже такие неудачи, как скандал «Иран – контрас», неспособность предотвратить «первую кровь» в бывшей Югославии, сохранение режима Саддама Хусейна после Первой войны в Заливе и невмешательство в организованное им истребление шиитов в южном Ираке, не оказали серьезного воздействия на американское общественное мнение. Оно весьма благосклонно относилось к действиям Рейгана, Буша-старшего и к действиям Буша-младшего в начальный период его президентства. 
        Ситуация стала меняться во время Второй войны в Заливе, оценки возможных последствий которой были серьезно упрощены. По мнению авторов, кампания в Ираке, даже если бы ее стратегам и удалось в планируемые сроки достичь стабилизации страны после свержения Хусейна и осуществить почетную «передислокацию» американских войск, является «трагедией для американской нации и ее солдат по множеству причин». При Буше-младшем выявился практически полный разрыв с политикой, довольно успешно проводившейся внутри и вовне США администрацией президента У. Клинтона. Травматический опыт иракской кампании указал на ограниченный потенциал использования «жесткой силы». Помимо затратности и кровопролитности этой войны, серьезно пострадал имидж Соединенных Штатов в мире. Официально основной причиной начала военной кампании против Ирака провозглашалось уничтожение терроризма в зародыше. Этого сделано не было. Напротив, ситуация с терроризмом и исламским экстремизмом обострилась еще заметнее, а отношения Вашингтона с окружающими Ирак странами и мусульманским миром в целом стали более напряженными. 
        Впрочем, Кэмпбелл и О’Хэнлон признают, что в настоящее время уход американских войск из Ирака может негативно сказаться на положении в этой стране, на Ближнем Востоке и не в последнюю очередь на авторитете самих США в мире. Одним из последствий «бегства» может стать нарастание во внешней политике Соединенных Штатов изоляционистских тенденций (в том числе под давлением общественного мнения). В этом случае под угрозой окажется лидирующая роль США в мире и глобальные процессы станут еще более неуправляемыми. 
        «Рецепты» авторов относительно Ирака и всего Ближнего Востока оригинальностью не отличаются. Они, по сути, сводятся к демократизации и укреплению власти руками самих иракцев с опорой на внутренние полицейские силы. Кэмпбелл и О’Хэнлон соглашаются с тем, что осуществить это будет очень непросто. По их оценкам, для достижения стабильности в Ираке потребуется длительное время (возможно, десятилетие) и в значительной степени решать эту задачу предстоит уже новой администрации Соединенных Штатов, причем на этот раз – через сочетание «жесткой» и «мягкой» силы. Несомненно, эти оценки весьма неприятны для истеблишмента и общественного мнения США. Однако любые предложения «умыть руки, и побыстрее» были бы, по мнению авторов, «верхом политической безответственности». 
        Глава 3 посвящена роли военных (силовых структур) в американском политическом процессе. На основе конкретных данных Кэмпбелл и О’Хэнлон исследуют политические аспекты военного планирования, военного бюджета, создания и закупки новых систем вооружений. Тезис авторов о значительном влиянии части высших военных кругов на политику администрации Дж. Буша-младшего подкрепляется весомыми аргументами. Американская военная машина в настоящее время характеризуется как высоко политизированный субъект. Начиная с 2001 г. в США фактически произошла своеобразная «республиканизация» военных, и их «деполитизация» должна стать важнейшей задачей новой администрации. Это непростая задача, особенно если учесть три группы факторов: силовые структуры Соединенных Штатов насчитывают сейчас в общей сложности около 2,5 млн. человек, в стране проживают свыше 25 млн. ветеранов, а более 4 млн. человек являются гражданскими служащими силовых структур или связаны с выполнением контрактов для Пентагона. 
        В главе 4 авторы ратуют за новый подход к защите территории США и американских граждан от возможных крупномасштабных терактов. Подход администрации Буша-младшего Кэмпбелл и О’Хэнлон считают непоследовательным. Учредив новые институты внутренней безопасности (включая одноименное министерство), нынешняя администрация не довела дело до логического конца. Она не создала, как показали последствия урагана «Катрина» осенью 2005 года, реальных механизмов защиты и поддержки населения в экстремальных обстоятельствах – будь то предупреждение и ликвидация последствий терактов или природных и техногенных катастроф. 
        Авторы предлагают в новой стратегии национальной безопасности переориентировать «жесткую силу», в первую очередь ее военную компоненту, на обеспечение внутренней безопасности. Хотя в финансовом отношении при президенте Буше-младшем расходы на цели внутренней безопасности выросли до 40 млрд. долларов (на 300% по сравнению с 2001 годом), этого недостаточно. Даже разведывательное сообщество имеет больший бюджет при меньшей численности персонала. Сторонники увеличения расходов на цели внутренней безопасности указывают в первую очередь на огромные масштабы инфраструктуры, которая имеет принципиальное значение для нормального функционирования общества и экономики. Ведь в стране насчитывается почти четверть миллиона мостов, около 500 небоскребов, более 200 тыс. миль газопроводов, 2 800 электростанций, из них более 100 АЭС, находящаяся в частных руках химическая промышленность, правовое регулирование которой, по мнению авторов, нуждается в совершенствовании. 
        В главе 5 рассматриваются основные тенденции отношений США со странами и регионами, из которых исходит потенциальная угроза терроризма. Речь идет прежде всего об исламских странах. Кэмпбелл и О’Хэнлон считают неудовлетворительной помощь администрации Дж. Буша-младшего ряду исламских стран в проведении модернизации. Даже партнеры США в исламском мире прикладывают недостаточно усилий для борьбы с разномастными джихадистами. Как утверждают авторы, сеть джихадистов после 2001 г. не исчезла, а напротив, значительно выросла. Поэтому новая стратегия должна препятствовать пополнению рядов «Аль-Каиды» и подобных ей организаций за счет молодежи исламских стран. 
        Пока на этом поприще Соединенные Штаты не добились ощутимых успехов. Некоторые инициативы администрации Дж. Буша-младшего по либерализации торговли с рядом исламских стран серьезного влияния не оказывают, программа «Партнерство для Ближнего Востока» (Middle East Partnership Initiative) дает серьезные сбои. 
        Эти рекомендации авторов также не отличаются новизной. Однако у Кэмпбелла и О’Хэнлона присутствует понимание того, что оздоровлению ситуации на Ближнем Востоке способствовали бы новые подходы к решению палестинской проблемы. Ошибкой администрации Дж. Буша-младшего авторы считают поддержку идеи допуска к участию в общепалестинских выборах вооруженного радикального движения «Хамас». В целом, в ближневосточном урегулировании Соединенным Штатам следует придерживаться двух ясных принципов: (1) четко обозначить свою приверженность идее создания независимого палестинского государства и одновременно (2) твердо заявить о гарантиях безопасности Израилю. Небезынтересен и вывод авторов о том, что многочисленная исламская диаспора в самих США выступает серьезным ресурсом «мягкосиловой стратегии» достижения американских целей в исламском мире. 
        Глава 6 посвящена современным вызовам национальной безопасности, к которым Кэмпбелл и О’Хэнлон относят проблему обеспечения Соединенных Штатов энергоресурсами и негативные последствия глобального изменения климата. Следующий хозяин Белого дома, по их мнению, должен поставить энергетические проблемы в один ряд с другими приоритетами. Авторы предлагают изменить структуру импорта энергоресурсов, их производства и потребления, для чего, по их мнению, следует шире использовать технологические возможности США. Переход на новые виды топлива уже при жизни нынешнего поколения позволит (и здесь исследователи приводят конкретные статистические данные) уменьшить зависимость от нефти. Одновременно изменение баланса потребления топлива уменьшит стоимость нефти и создаст благоприятные условия для повышения конкурентоспособности американской экономики, что в конечном итоге будет способствовать сохранению американского лидерства. 
        По сути, логика и аргументация книги Кэмпбелла и О’Хэнлона такова, что тема сохранения ведущей роли США в мире обыгрывается авторами в различных ракурсах – идет ли речь об американской политике в Ираке, на Ближнем Востоке, о глобальной борьбе с терроризмом или обеспечении энергетической безопасности самих Соединенных Штатов. 
        В этой связи показательна глава 7, в которой авторы пытаются наметить контуры американской стратегии в свете быстро растущей военной, экономической и политической мощи Китая и усиления его влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР). Рассуждая в духе школы геополитики, Кэмпбелл и О’Хэнлон указывают, что Китай становится серьезным вызовом для США. Если при президенте Клинтоне в американских коридорах власти о Китае говорили как о «стратегическом партнере», то теперь все чаще используется определение «стратегический конкурент». Уже сейчас ощущается серьезное влияние Пекина на глобальные рынки, а к 2020 году, по прогнозам американских экспертов, китайская экономика станет второй в мире, опасно приблизившись к уровню американской. Авторы считают, что нынешняя стабильность в американо-китайских отношениях не должна вводить в заблуждение. Интеграционные процессы в АТР с населением в 2 млрд. человек оставляют мало надежд на сохранение в них ведущей роли США; во всяком случае, доминирование Соединенных Штатов в этом регионе не в интересах Китая. Весьма серьезно оценивается угроза КНР и в отношении союзника США – Тайваня, адекватно реагировать на которую Вашингтону все сложнее. 
        В целом, Китай (при сохранении нынешних темпов развития), а также исламский фундаментализм (совершенно иной по природе вызов в силу своего интернационального, негосударственного характера) будут основными вызовами для США, реагировать на которые трудно даже для сверхдержавы. В любом случае масштабы этих вызовов намного превзойдут те, с которыми столкнулся Вашингтон в годы противостояния с СССР. 
        Особое беспокойство у Кэмпбелла и О’Хэнлона вызывает рост китайского потенциала «мягкой силы». Ссылаясь на проведенный БиБиСи опрос в 22 странах АТР, авторы отмечают, что около половины респондентов позитивно оценивают проводимую Пекином политику в мире, в то время как действия Соединенные Штаты в этом опросе получили одобрение лишь 38% участников опроса. Авторы признают, что американское доминирование в мире – явление преходящее, поскольку глобальный баланс сил подвержен серьезным колебаниям. В данной связи высказывается мнение о целесообразности сосредоточить усилия США (в первую очередь американский потенциал «мягкой силы») на странах АТР, куда в XXI в. смещается центр тяжести мирового развития. 
        Для этого США придется, вероятно, сократить свою вовлеченность в процессы в других регионах. Создается впечатление, что главный мотив книги – тревога по поводу способности страны и в новом десятилетии продолжать высокозатратную внешнюю политику, характерную для двух республиканских администраций Дж. Буша-младшего.«Жесткая сила» включает в себя экономическую и военную мощь. Таким образом, «жесткая сила» не теряет свое значение в мире, где государства пытаются оградить свою независимость, а негосударственные структуры и организации имеют возможность прибегнуть к террору.

                                                Образцы применения

История европейской цивилизации знает не так уж много примеров реализации «мягкой силы». Предельными формами «мягкой силы» являются как минимум две мировые религии — христианство и ислам, а также конкурировавшая с ними на протяжении последних 300 лет общеевропейская вера в науку, «светские веры» XIX–XX веков в коммунизм и либеральную демократию.

После Второй мировой войны Советский Союз обладал обоими компонентами (формами) силы. Победоносная Советская армия и признаваемое во всем мире звание победителя фашизма и спасителя человечества делали Советский Союз невероятно привлекательным. Всеобщие равные права, которые оставались к тому времени еще только мечтой для многих и многих живущих на Западе, категорическое неприятие расизма и национализма, большой объем социальных гарантий также были существенной частью «мягкой силы» СССР. Расширение социалистического лагеря осуществлялось не только штыками и танками, но во многом благодаря идеологии, реальной привлекательности для массового сознания советского образа жизни — а если уж не самого конкретного образа жизни, то во всяком случае благодаря тем ценностям и идеологемам, на основе которых он был сформирован. За всем этим содержанием в качестве управляющей надстройки стояла «светская вера» в коммунизм — светлое будущее для всего человечества.

«Жесткая сила» против СССР не сработала. Германский нацизм, попытавшийся установить над нами власть с помощью «жесткой силы», потерпел сокрушительное поражение. Американцам тоже не удалось запугать Советский Союз атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки.

Поэтому объявленная Западом холодная война на самом деле представляет собой программу формирования и применения против СССР так называемой «мягкой силы».

 В ходе этой войны  была сконструирована на основе  тщательной рефлексии марксистско-советского  проекта новая «светская вера»  — вера в либеральную демократию. Эта вера должна была стать  исторической конкурентной альтернативой  советскому проекту и его идеологемам.

Она, эта новая вера в Свободу, до сих пор является основанием и основным содержанием американской «мягкой силы». Эта вера уже сильно изношена и девальвирована реальной деятельностью США в роли мирового гегемона после распада СССР. Либеральная демократия теряет свою привлекательность с каждым днем по мере разворачивания системного цивилизационного кризиса. Пока она еще работает, но с каждым днем будет работать все хуже и хуже, поскольку «разрыв» между исторической практикой и провозглашаемой идеологией будет порождать рефлексию не только философскую, но и массовую.