Теория отражения, рефлекторная деятельность мозга осознанные ощущения человека

Прежде всего следует со всей определенностью подчеркнуть, что все еще бытующее в сознании некоторых физиологов и психологов представление о рефлексе как о каком-то машинообразном, однообразном, неизменчивом и как бы «слепом» феномене, всецело предопределенном статикой анатомического строения нервной системы и запускаемом неким бескачественным стимулом, является глубоко ошибочным. Оно не соответствует действительным фактическим данным, как это специально подчеркивается в некоторых работах, даже в отношении прирожденных безусловнорефлекторных актов, не говоря уже об условных рефлексах.

Так, уже в экспериментах  Пфлюгера было ясно показано, что рефлексы спинальной лягушки достаточно многообразны и изменчивы, зависят от качества раздражителя, действующего, казалось бы, на одну в ту же точку кожной поверхности ее тела. Обезглавленная лягушка, ползая, обходила препятствия, если наталкивалась на них, и вполне целесообразным образом стремилась освободиться от вредоносного воздействия: при щипке ноги она отдергивала её, а если на то же место наносили кислоту, то терла ногу о какой-нибудь предмет или другую часть тела, стараясь как бы смыть кислоту. Примерно в то же время были получены первые данные о зависимости работы слюнных желез от свойств пищи, которая попадает в ротовую полость. Затем И. П. Павловым на собаках была получена целая система фактов, свидетельствующих о том, что рефлекторные реакции слюнных, желудочных и панкреатической желез сильно варьируют не только в количественном, но и в качественном отношении (по химическому и ферментативному составу) в зависимости от свойств веществ, попадающих в рот. Эти реакции различны в зависимости от того, находится ли в ротовой полости хлеб, мясо, молоко, песок или камешки, перец или раствор соляной кислоты, хлеб мягкий или в виде сухарей, мясо кусочками или в порошке и т. д. и т. п. К сказанному добавим еще несколько примеров. Безусловнорефлекторными являются реакции некоторых животных (тритоны, хамелеоны), состоящие в уподоблении цвета кожи цвету поверхности, на которой находится животное. Эти реакции весьма тонко воспроизводят цветовые особенности поверхности, включая оттенки цвета и распределение цветовых пятен. Таким, образом, ясно, что они всецело зависят от цветовых особенностей поверхности, являющихся раздражителем для данной реакции. Очень точная и тонкая зависимость параметров реакции от определенных параметров стимула характерна для безусловнорефлекторных ориентировочных реакций, поскольку не только направление, но и амплитуда поворотов глаз, головы, ушей и всего тела в сторону соответствующего стимула закономерно изменяется в зависимости от исходного положения объекта, вызвавшего реакцию. Зависимость от положения стимула в пространстве, а также от направления и скорости его движения ясно видна и во многих других двигательных рефлекторных актах, таких, как прицельные прыжки хищника, схватывание лягушкой летящей мухи и т. п. Общеизвестна также тончайшая зависимость рефлекторных движений при ходьбе от особенностей поверхности земли. Наконец, во всех случаях, когда у животных или маленьких детей можно вызвать безусловнорефлекторные реакции звукоподражания, они всегда более или менее точно воспроизводят частотно-амплитудные характеристики вызывающих их звуков, т. е. явно зависят от соответствующих свойств стимула.

Основываются ли перечисленные  реакции на определенных и высокоспециализированных морфофункциональных связях между  сенсорными и двигательными отделами центральной нервной системы? Конечно, основываются. Означает ли это, что  осуществление этих реакций не предполагает никакого отражения, никакого познания параметров и свойств вызывающих их стимул-объектов? Конечно, не означает. Как вообще были бы возможны все эти многообразные реакции, подчас столь тонко и точно отвечающие свойствам вызывающих их воздействий, если бы соответствующие стороны воздействий не отражались, не воспроизводились с достаточной точностью в нервной системе живого существа? Поэтому здесь полностью должны сохранить свою силу все те принципиальные положения, которые рассматривались выше относительно специализации и отражения в сенсорных системах, но эти положения должны быть распространены также и на центральные и двигательные звенья прирожденных рефлексов. Морфофункциональные связи между сенсорными и двигательными областями мозга, как и морфофункциональные особенности сенсорных систем, также должны были аккумулировать в себе в процессе эволюции определенные постоянные условия жизни организмов, но не «абстрактно», не изолированно, а в неразрывной и закономерной связи с возможностями выживания и продолжения вида. Однако, как и в сенсорных системах, эти связи также представляют собой только некоторую общую схему, обеспечивающую возможность осуществления множества рефлексов (пищевых, оборонительных, ориентировочных, половых) в широком диапазоне воздействий и в соответствии с их конкретными свойствами. Принцип работы этой схемы в общих чертах может быть представлен следующим образом. При действии определенного стимула на специфически чувствительные рецепторные поверхности в сенсорном звене рефлекторной дуги возникает специфический пространственно-временной паттерн возбуждений, являющийся мозговым описанием или информационным эквивалентом данного стимула. А в центральном звене рефлекторной дуги этот паттерн переводится в столь же специфический паттерн возбуждений в структурах исполнительной реакции. А поскольку разным объектам соответствуют разные паттерны, то и паттерны в структурах исполнительной реакции также оказываются различными. Поэтому параметры ответной реакции отвечают параметрам стимула и сама реакция получает целесообразный приспособительный характер. Хотелось бы подчеркнуть, что пространственным свойствам среды отвечают пространственные же параметры двигательных реакций, химическим свойствам пищи — химические особенности пищеварительных секретов, акустическим раздражениям — тонкие вибрационные движения речевых органов, лучам света разной длины волны — соответствующие же излучения кожи некоторых видов животных и т. д.² Таким образом, отображение свойств стимул-объектов в нервном субстрате, а не просто потоки неких бескачественных, однообразных и не имеющих специфической предметной отнесенности нервных импульсов, как это до сих пор часто думают, является ключевой сущностной характеристикой рефлекторных актов. Таково, с нашей точки зрения, должно быть понимание природы рефлекса, которое единственно согласуется с фундаментальными принципами диалектического материализма, с принципом отражения и пониманием деятельности мозга как исходно отражательной по своей функции.

Холловское же понимание рефлекса должно быть квалифицировано не только как научно неправильное (хотя оно, конечно, содержало элементы истины и представляло собой обобщение, сыгравшее прогрессивную роль на определенном этапе развития физиологии), но и как вульгарно-материалистическое и механистическое по своей философской сути.

Все сказанное относилось пока к прирожденным безусловным  рефлексам, но оно, естественно, справедливо  и применительно к рефлексам  условным. Условный рефлекс основывается в отличие от безусловного не на врожденных, но на складывающихся в процессе индивидуального опыта временных нервных связях между определенными воспринимающими и исполнительными структурами нервной системы. Условные рефлексы неизмеримо расширяют диапазон многообразной приспособительной активности организма, но они в отличие от большинства безусловных рефлексов являются большей частью знаковыми по своей природе. Главное в условных рефлексах — это сигнальная функция условных раздражителей, сигнализация о предстоящих жизненно важных событиях. Поэтому параметры условных реакций находятся в соответствии не с параметрами условных стимулов, но с параметрами сигнализируемых объектов. Но следует ли отсюда, что в условном рефлексе стимул выступает, как это иногда думают, только как бескачественный агент, бессодержательный внешний толчок, предметное содержание которого не имеет значения и не отражается? Конечно, не следует. При действии условного стимула в коре мозга обязательно возникает специфический пространственно-временной паттерн возбуждений, являющийся нервным информационным эквивалентом данного стимула. Он может казаться ненужным или отсутствующим только при поверхностном, невнимательном или предвзятом подходе к предмету. Наличие соответствующих информационных нервных моделей, т. е. наличие достаточно полного и точного отражения стимула, становится вполне очевидным, если не забывать, что условными сигналами у высших животных могут стать разные части, свойства и отношения объектов и что по всему множеству соответствующих параметров могут быть выработаны дифференцировки. Это было бы невозможным, если бы свойства и отношения объектов не отражались с достаточной полнотой и точностью в особенностях паттернов корковой нервной активности. Это прекрасно понимал И. П. Павлов, и именно поэтому он считал метод условных рефлексов важнейшим объективным методом изучения психики животных.

Очерченное понимание  сущности рефлекторной деятельности мозга  как деятельности, основанной на отражении, позволяет, как нам кажется, наметить достаточно ясный путь к пониманию  того, что представляют собой осознанные ощущения и восприятия человека как  функции мозга. На этом пути открывается  возможность действительной реализации принципа материалистического монизма  в психологии, что до сих пор  все еще не удавалось сделать  достаточно ясно и непротиворечиво  с логической точки зрения.

Для начала имеет смысл  вспомнить весьма примечательную дискуссию, возникшую между И. Мюллером и  М. Холлом по вопросу, участвует ли ощущение в таких рефлекторных актах, как  чихание, кашель, мигание и т. п. Согласно М. Холлу, ощущение здесь не нужно, так  как соответствующие акты вызываются исключительно закономерным и строго детерминированным течением нервных  импульсов, вызванных стимулом, по предсуществующим в нервной системе анатомическим  путям и могут быть целиком и полностью описаны и объяснены на этой основе. И. Мюллер, не соглашаясь с этим утверждением, отмечал, что думать так — значило бы прийти в явное противоречие с фактами, поскольку все знают, что таким рефлекторным актам, как мигание, чихание, кашель и т. п., всегда сопутствуют ощущения. Отвечая И. Мюллеру, М. Холл писал, что он вполне согласен, что данные рефлексы сопровождаются ощущениями, но продолжает настаивать на том, что ощущения ни в какой мере не являются их причиной. Причина рефлекса, по Холлу, это всегда материальные нервные импульсы, которые вызывают мышечные сокращения, а отнюдь не ощущения как некий субъективно переживаемый феномен. В этой дискуссии вполне ясно обозначилась коллизия, которая затем на протяжении полутора веков вплоть до наших дней вновь и вновь возникала перед физиологами и психологами, как только они начинали всерьез пытаться выразить в четкой логике понятий (а не в туманных, расплывчатых и внутренне противоречивых формулировках) место ощущений как психических явлений в поведении в связи с данными физиологии и понять ощущение как функцию мозга. Сущность этой коллизии, которая уже вполне ясно проявилась в дискуссии между И. Мюллером и М. Холлом, состоит в следующем. С физиологической точки зрения акты поведения могут и должны быть объяснены до конца и без остатка исключительно как следствие передачи импульсов, вызванных определенным объектом в сенсорных областях мозга, на двигательные пути. Оспаривать этот тезис — значило бы прийти в полное противоречие не только с биологией и физиологией, но и вообще со всем естествознанием. Но поскольку отрицать наличие ощущений, вызванных стимулами, также означало бы прийти в противоречие с очевидными фактами, то ощущениям, которые явно существуют, не находится абсолютно никакого места в материальной связи явлений природы. Для идеалиста здесь, может быть, и нет большой проблемы. Для него психика — это продукт особой духовной субстанции, а не функция мозга, и чем меньше она находит свое место в ряду материальных явлений, тем лучше. А для материалиста это трудная и мучительная проблема, которую до сих пор не удавалось удовлетворительно разрешить: ощущение при детальном детерминистическом анализе нервных событий, разыгравшихся между раздражителем и ответной реакцией, с казалось бы, абсолютной логической неизбежностью, неизменно оказывается только сопутствующим явлением, эпифеноменом, неизвестно как, почему и зачем возникающим и существующим. Абсолютная чуждость ощущения деятельности мозга была категорически и предельно последовательно провозглашена Дюбуа-Реймоном в форме тезнса о принципиальной невозможности понять, как именно мозг производит сознание, о принципиальной невозможности перекинуть какой-либо логический мост из области расположения и движения материальных частиц в область сознания. Хорошо известная и выразительная иллюстрация точки зрения эпифеноменализма и параллелизма (теории автоматизма) была дана Джемсом. Если бы, писал он, мы в совершенстве знали нервную систему Шекспира и все падавшие на него воздействия, то, с данной точки зрения, мы могли бы с исчерпывающей полнотой понять, как и почему его рука начертала неразборчивыми мелкими знаками то, что называется рукописью «Гамлета», не предполагая при этом в голове Шекспира решительно никакого сознания. Примерно в то же время в России А. И. Введенский сформулировал закон отсутствия объективных признаков одушевленности. Доказательство этого закона, которое А. И. Введенский называл естественнонаучным, состояло в дом, что любой самый сложный акт поведения, включая поведение человека, дающего вполне разумные ответы на самые разные вопросы, может быть объяснен полностью и без остатка как действие «бездушной физиологической машины». Эта машина воспринимает различного рода воздушные колебания, вызванные разными вопросами, затем эти колебания превращаются в деятельность разных отделов мозга, эта деятельность вступает в соприкосновение со следами множества ранее испытанных воздействий, от чего зависит ее дальнейшая судьба, и наконец преобразуется в сокращения голосовых мышц, ведущих к определенному ответу на вопрос. Все это чисто материальные процессы, и для их осуществления нужна только целость той физиологической машины, которая называется человеком, а отнюдь не ее одушевленность. Следовательно, объективных признаков одушевленности, понимаемой А. И. Введенским как совокупность внутренне переживаемых и сознаваемых психических явлений, не существует. А это значит также, что не существует никакого мыслимого логического моста из области материальной деятельности мозга в область душевной жизни, что можно истолковать и в том смысле, что психика не является функцией мозга.

Уже в наше время Шредингер  в своей известной книге писал, что природа связи некоторых  физических процессов с субъективными  событиями лежит в стороне  от естественных наук и, весьма возможно, вообще за пределами человеческого  понимания. А несколько позднее  один из крупнейших современных нейрофизиологов. Экклз вновь выступил с тезисом о полной невозможности найти место психическим явлениям при детальном анализе работы мозга, по существу полностью повторив аргументацию, которой пользовались сторонники теории автоматизма еще в XIX в. и А. И. Введенский. Если мы можем, говорил Экклз в выступлении в 1964 г. на симпозиуме в Ватикане «Мозг и сознательный опыт», объяснить все поведение в терминах деятельности нервных сетей, что не вызывает сомнений, то сознание оказывается абсолютно не нужным, и хотя, продолжал он, я не могу с этим согласиться, я не вижу абсолютно никакого логического выхода из положения. В этом выступлении позиция Экклза является позицией агностика, но в других более ранних и поздних работах он приходит к выводу, что психика не является функцией мозга, что она представляет собой проявление особой духовной субстанции, которая может лишь взаимодействовать и влиять на материальные физиологические процессы мозга. Ни физиология, ни теория эволюции, по его мнению, не могут пролить никакого света на происхождение и природу сознания, которое абсолютно чуждо всем материальным процессам во вселенной.

Между тем положение об эпифеноменальности психического и тезис о принципиальной непознаваемости того, как психика порождается мозгом, функцией которого она является для каждого материалиста, могут быть полностью сняты в рамках последовательной диадектико-материалистической теории при следующих условиях:

1) Нельзя начинать анализ  проблемы мозгового порождения  психики, беря в качестве исходного  пункта явления внутреннего субъективного  мира человека, обладающего языком  и сознанием. Наоборот, к их  пониманию можно подойти - только  после понимания того, как порождаются  мозгом более ранние в эволюционном  отношении и более простые  формы психического.

2) При оперировании понятием  психики и понятиями ощущения  и восприятия, в частности, нужно  до конца и бескомпромиссно  отказаться от всех остатков их субъективистской интроспекционистской трактовки как явлений, доступных только тому субъекту, которому они принадлежат, и принципиально недоступных стороннему наблюдению (хотя бы даже в каком-то своем моменте или элементе). Наоборот, необходимо со всей отчетливостью понять, что самоотражения психического в самом себе не существует, что в ощущениях и восприятиях нам «даны» отнюдь не наши внутренние психические состояния, а внешний мир, состояния нашего тела и наши действия и что наши осознанные ощущения и восприятия являются особой высшей формой чувственного отражения действительности.