Эмоциональный интеллект алкоголиков

В чём отличие эмоционального интеллекта (emotional intelligence, EI) [1; 19; 21] и эмоциональной креативности? На описательном уровне эти понятия в некоторой мере перекрывают друг друга: оба они предполагают сензитивность к знаниям об эмоциях (или подготовленность) и наличие способности реагировать эффективно или аутентично. Главное отличие – в степени новизны эмоционального ответа, характерной для эмоциональной креативности [14]. Выраженной эмоциональной креативности соответствует высокий уровень эмоционального интеллекта. Однако индивиды с высоким уровнем EI, измеренным при помощи теста MSCEIT, не всегда обладают высоким уровнем эмоциональной креативности. Это происходит потому, что MSCEIT измеряет скорее конвергентный, чем дивергентный интеллект.

На теоретическом уровне связь между EI и эмоциональной креативностью остаётся не вполне определённой. По мнению Дж.Эйврилла [15], эмоциональный интеллект в рамках модели П.Сэловея и его коллег [21] может быть связан с эмоциональной креативностью двумя путями. Во-первых, эмоциональная информация может способствовать более эффективному мышлению и креативности. Во-вторых, различные эмоции могут образовывать комбинации и выражаться в необычной форме – в концепции эмоциональной креативности это означает изменения в эмоциональных синдромах.

Следует отметить, что понятие  «эмоциональный синдром» в корне  отличается от понятия «эмоция» в  упомянутой выше модели EI. Это отличие явным образом отражено в заключении Дж.Мейера: «Когда мы ищем новые возможности для выражения эмоций, нет необходимости изобретать для этого новые стандарты или уникальные эмоциональные реакции» [19, с.238]. Эмоциональная креативность, напротив, связана с изменением в представлениях и нормах, без чего стало бы невозможным возникновение новых эмоциональных синдромов.

Эмпирический уровень  представляет исследование З.Ивцевиц, М. Брэкетта и Дж.Мейера [18], которое показало, что EI и EC представляют собой две отдельные системы способностей. Предположение о том, что эмоциональная креативность, в отличие от эмоционального интеллекта, взаимосвязана с креативным поведением, подтвердилось частично. Взаимосвязи EI и креативного поведения действительно не были обнаружены. Однако было выявлено, что EC, измеренная при помощи самоотчёта, образует значимую корреляцию с креативным поведением, в то время как EC – способность коррелирует только с самооценкой артистической деятельности.

Выводы. Мы постарались составить краткое обозрение взглядов современной психологии на эмоциональный интеллект и описать способы его диагностики. Эмоциональный интеллект как «способность воспринимать и понимать проявления личности, выражаемые в эмоциях, управлять эмоциями на основе интеллектуальных процессов». Другими словами, эмоциональный интеллект в себя 4 части: 1) способность воспринимать или чувствовать эмоции (как свои собственные, так и другого человека); 2) способность направлять свои эмоции в помощь разуму; 3) способность понимать, что выражает та или иная эмоция; 4) способность управлять эмоциями.

Как позже написал коллега  Салоуэя Девид Карузо, «очень важно  понимать, что эмоциональный интеллект  это не противоположность интеллекту, не триумф разума над чувствами, это  уникальное пересечение обоих процессов».

Эмоции и креативность на протяжении длительного времени  ассоциировались друг с другом в  популярных психологических теориях. В чём отличие эмоционального интеллекта (emotional intelligence, EI) [1; 7; 9] и эмоциональной креативности? На описательном уровне эти понятия в некоторой мере перекрывают друг друга: оба они предполагают сензитивность к знаниям об эмоциях (или подготовленность) и наличие способности реагировать эффективно или аутентично. Главное отличие – в степени новизны эмоционального ответа, характерной для эмоциональной креативности [2]. Выраженной эмоциональной креативности соответствует высокий уровень эмоционального интеллекта. Эмоциональная креативность – более широкое понятие, чем эмоциональный интеллект. В отличие от последнего она предполагает новизну эмоциональной реакции. Различия отмечаются и в подходе к обработке эмоциональной информации. Если EI скорее относится к конвергентному интеллекту, то EC основывается на дивергентном интеллекте. Взаимосвязи ЭИ и эмоциональной креативности в общем соответствуют взаимосвязям между когнитивным интеллектом и когнитивной креативностью.

Глава 2. Алкогольная зависимость

2.1 Алкоголь как стимулятор иллюзорно-компенсаторной деятельности

Психологическую характеристику алкоголизма необходимо начать с зарождения самой потребности в алкоголе. Лишь в этом случае мы можем получить представление о той «точке отсчета», с которой начинается сложный путь деформации личности [6, 223]. Потребность в алкоголе прямо не входит в число естественных жизненных потребностей, как, например, потребность в кислороде или в пище. Эта потребность, как и многие другие потребности человека, появляется потому, что общество, во-первых, производит данный продукт и, во-вторых, «производит» и «воспроизводит» обычаи, формы, привычки и предрассудки, связанные с его потреблением. Алкоголь занимает (и это надо признать прямо) вполне определенное место в современном образе жизни, и, следовательно, до сих пор остаются верными слова В. Португалова, сказанные еще в 1890 г., о том, что существующая привычка к алкоголю «порождает и в последующих поколениях преемственное расположение и путем подражания, переимчивости передается из поколения в поколение». Разумеется, эти привычки не присущи всем в одинаковой степени — существуют разные микросреды и соответственно разные микрокультурные традиции. В настоящее время опубликованы многочисленные работы, рассматривающие различные особенности микросреды и связанные с ними алкогольные обычаи. Достаточно общим, типичным можно признать мнение о том, что употребление алкогольных напитков в группе или сообществе людей есть производное культуры и что именно в свете культуры данного сообщества или группы оно может быть понято.

Однако личность человека не есть лишь сколок культуры, она не просто репродуцирует обычаи и традиции своей микросреды, но активно, деятельностно  осваивает их, вырабатывает к ним  свое смысловое отношение, обладает определенной внутренней свободой принять  или отвергнуть их. Поэтому сам  факт наличия алкогольных традиций, при всей их статистически доказанной пагубности, еще не есть исчерпывающая и единственная причина тяги к алкоголю, а лишь условие, предпосылка, хотя и очень важная, ее появления. Иными словами, от описания внешних детерминант, связанных с культурными значениями, необходимо перейти к анализу иных аспектов развития личности [6, 224].

Рассмотрим сначала «чистый» эффект действия алкоголя, т.е. те изменения, которые  привносятся в функционирование первого уровня психического здоровья — уровня психофизиологического  реагирования. Психофизиологический эффект действия алкоголя не всегда однозначен и меняется в зависимости от возраста пьющего, общего состояния организма, особенностей конституции и нервной  системы. В целом же, однако, наиболее общая схема заключается в  том, что обычно возникает возбуждение, подъем, вызванный в основном борьбой организма с поступившим ядом, затем возможно расслабление, угнетение, сон. Что касается изменений продуктивности памяти, мышления, внимания под влиянием однократного приема алкоголя, то они тоже носят фазовый характер. Первая фаза состоит из кратковременных отрицательных изменений, тесно связанных с резким сдвигом функционального состояния организма (примерно 10-я минута от начала употребления). Во второй фазе отмечается некоторая стабилизация результатов, и на фоне периода активизирующего, возбуждающего действия алкоголя происходили даже отдельные положительные сдвиги в решении простых интеллектуально-мнестических тестов (30—60-я минута). Затем наступала третья фаза — фаза относительно длительного и устойчивого нарушения умственной деятельности, что было связано с про¬цессами торможения, приводящими к состоянию релаксации, сонливости, ощущению утомления (90 — 120-я минута) [6, 225].

  Привлекательно ли для человека подобное психофизиологическое состояние, эта, по остроумному замечанию психолога М. П. Нилина, игра на аварийных системах организма? Можно лишь этим объяснить субъективную тягу к алкоголю? Очевидно, нет. Постепенно появляющаяся и могущая нарастать привлекательность алкогольного опьянения кроется, на наш взгляд, в той по большей части неосознанной, психологической мотивации обращения к вину, в тех желаниях и потребностях, которые человек пытается удовлетворить с его помощью .

Наиболее частым является здесь желание повеселиться, создать приподнятое настроение на свадьбе, дне рождения, встрече друзей, т. е. в случаях, в которых традиции винопития особенно прочны [6, 226].

Субъективная картина не создается одномоментным актом проекции психологического ожидания, актуальных потребностей на фон алкогольного опьянения. Картина эта всегда деятельностно опосредствована, она создается в ходе особой деятельности пьющего человека, которую можно назвать иллюзорно-компенсаторной алкогольной деятельностью, направленной на создание и поддержание искомого эмоционального состояния, особого «алкогольного», т. е. иллюзорного, удовлетворения той или иной актуальной потребности. Поэтому, в частности, когда мы говорим о потребности в алкоголе, то не следует понимать это выражение буквально. С собственно психологической точки зрения речь идет не о потребности в алкоголе как таковом, а о потребности переживания состояния опьянения, — переживания, несущего достаточно сложный, деятельностно-опосредствованный характер [6, 230].

Для того чтобы понять специфику  этой деятельности, достаточно сравнить ее (в особенности у людей, уже больных алкоголизмом) с деятельностью здорового человека. Возьмем, например, столь важную для каждого потребность в удовлетворяющей его самооценке. Здоровый человек обычно старается ставить перед собой такие цели и задачи, достижение которых достаточно высоко оценят окружающие и он сам, что приведет к поддержанию и повышению его самооценки.

Иной способ организации деятельности, направленный на поддержание самооценки, самоуважения, у людей, злоупотребляющих алкоголем. В работе, К. Г. Сурнов, специально исследовавший этот вопрос, показал, что важнейшей особенностью алкогольного способа удовлетворения потребностей является подмена результатов реально осуществляемых действий субъективными переживаниями, приблизительно схожими с теми субъективными переживаниями, которые испытывает здоровый человек, в ходе предметной деятельности реально осуществивший намеченные действия. Иначе говоря, если для здорового человека цели и мотивы его деятельности лежат по преимуществу в области изменений объективного мира, то пьющий сосредоточивает главное внимание на субъективных эмоциональных переживаниях, обычно сопровождающих предметную деятельность и ее результаты. Достигает же он желательных эмоциональных переживаний с помощью алкоголя, т. е. посредством не реальной, а иллюзорно-компенсаторной деятельности.

Наконец, важно отметить, что искомые субъективные состояния обычно не достигаются пьющим человеком в одиночку. Иллюзорно-компенсаторная деятельность требует достаточно развернутого «разыгрывания» этих состояний, которое подразумевает компанию, собеседника, слушателя, зрителя — словом, специфическую обстановку совместной выпивки.

Особо следует упомянуть о роли тех, кто непосредственно приобщает других к выпивке. Традиции ведь не живут сами по себе, их поддерживают, олицетворяют и предлагают конкретные люди. Как правило, в жизни почти любого больного алкоголизмом или еще «бытового пьяницы» можно усмотреть особое влияние таких «алкогольных наставников», которые показывают своим примером, а иногда просто непосредственно обучают новичка, как надо пить, в какой последовательности совершать те или иные конкретные действия, как наилучшим образом «ловить кайф» — искомое для пьющего состояние благодушия.

Часто сверхценное отношение пьющих людей к алкоголю не может быть понято лишь исходя из каких-либо особых, эйфоризирующих качеств этилового спирта, как-то нередко представляется в психиатрической литературе, где психологическое пристрастие к вину, так называемая психическая зависимость, сводится к условно-рефлекторной связи между событием (выпивкой) и подкреплением (эйфорией). Человек ищет в вине значительно большего, чем состояние эйфории; принцип удовольствия слишком тривиален для объяснения столь распространенного и столь грозного по своим последствиям явления [6, 235]. Психологические причины здесь глубже: они кроются, во-первых, в тех возможностях (как уже говорилось, иллюзорных) удовлетворения желаний и разрешения конфликтов, которые дает состояние опьянения для длительно пьющего человека, научившегося разыгрывать, изживать в этом состоянии свои актуальные проблемы, и, во-вторых, в тех психологических и социальных условиях, которые толкают его на этот путь. Такой человек в состоянии опьянения может удовлетворить и свое честолюбие (похвальба пьяного), и обиду (пьяные слезы, угрозы и брань в адрес отсутствующего), и потребность в уважении (сакраментальное «ты меня уважаешь?»), и многое, многое другое.

Иллюзорно-компенсаторная деятельность, отдаляя человека от задач реальности, от достижения в ней своего назначения и счастья, постепенно переносит центр внутренних устремлений в иной, ирреальный план, который все более обживается, обставляется все новыми атрибутами и становится наконец в смысловом отношении более важным, значимым и притягательным, нежели мир реальный.

Но этим отнюдь не исчерпывается  пагуба алкоголя. До сих пор мы говорили о сугубо психологических моментах. Однако вспомним: любой наркотик, и алкоголь в том числе,— яд и его употребление может привести сначала к эпизодическим, обратимым перестройкам систем организма, а затем к их хронической и стойкой деформации. Последнее обстоятельство качественно меняет весь ход развития: к психологической зависимости прибавляется зависимость физиологическая, или, как ее иногда называют, физическая [6, 238]. В результате перестраивается первый уровень психического здоровья, изменяя условия протекания внутриличностных процессов не только в периоды самой наркотизации (алкоголизации), но и вне ее. Наступает собственно болезнь.