Николай Константинович Михайловский

исторического процесса (возникновение и смену  разных форм кооперации), но и дать тем  самым («истина»   «справедливость») определенные правила поведения, нормы  субъективной корректировки этого  объективного процесса   с помощью  идеала. Но выяснение этого обстоятельства требует уже знакомства с его  толкованием «статики»,

2. Социальная статика; учение о  двух типах кооперации», толпе,  семье и личности

Центральная проблема социологии Михайловского, как  и многих других исследователей второй половины XIX в., была связана с выяснением природы, функций и противопоставлением двух типов связей людей в обществе. При этом в основу кладется не выяснение конкретных отношений человека к человеку, а абстрактное отношение общества к человеку (и обратно), с обязательным провозглашением то одного, то другого. Дань этой манере отдали многие, начиная со Спенсера. Михайловский не составил исключения. Дальнейшее развитие социологии пошло по пути отказа от подобного догматизма, по пути конкретизации этих отношений: во-первых, личность стала изучаться в системе групповых отношений, а не «общества вообще»; во-вторых, стали выдвигаться положения о неразрывности социальной сущности человека (личности) от групповых отношений. Этот путь оказался наиболее плодотворным. Рассуждения Михайловского остались вне столбовой дороги развития социологической мысли, хотя с некоторыми работами этого толка он был знаком (Дюркгейм и др.).

Михайловский  выдвигает два типа связей «личность   общество» или коопераций человеческой деятельности (сумма разнообразных  форм этой деятельности и составляет «социальную статику» общества). Первый тип, исторически более ранний, охватывает первобытную общину и начальную  эпоху варварства. Он построен на следующем: деятельность людей носит относительно недифференцированный характер, отсюда   сходные общественные функции и  интересы всех (или многих), развитая солидарность, взаимопомощь, единство целей. Общественное и индивидуальное сознание слиты, их синтез носит родовой, антропоморфный характер; самодостаточность» автономность каждой личности требует считать ее центром общественного бытия. В социально недифференцированной, однородной среде совершается индивидуализация человека (наивная гармоничность и целостность характера), личность не подавляется анонимной коллективностью, она становится активным началом общественной жизни. Такова «простая кооперация».

Ей  противостоит «сложная кооперация», построенная  на иных связях, в ее основе лежит  групповая (прежде всего сословно-классовая  и профессиональная) дифференциация людей, разделение труда, цеховая корпоративность, раскол сознания и поведения по принципу «свои»   «чужие». Здесь индивидуальность подавлена, репрессирована и для  защиты общественного целого создается  огромное количество правовых, религиозных, политических и прочих скрепок. В  общественном сознании, возникающем  на основе групповой дифференциации, расцветают «идолы», начинается конкуренция  между ними.

Михайловский  как никто другой из русских социологов подчеркивал, что формы кооперации влияют на индивидуальную и общественную психику человека, формируют его  взгляды и волю и отливают их в  массовые поступки определенного вида.

В «сложной кооперации» в отличие  от «простой» обнаруживаются исторические вариации, конкретные разновидности (что  в еще большей степени делает ее природу «сложной»); капитализм же   генетически последний и наиболее антагонистический вариант «калечения» личности. В обоснование этого тезиса он ссылается и на «Капитал» Маркса. Люди приближаются к состоянию обособленных «органов» в рамках более сложных социальных систем и подсистем, целостность и гармоничность расщепляются, совокупные способности человека разделены по многим лицам (кто-то только трудится, кто-то вечно отдыхает, паразитирует; физический и умственный труд противопоставлены). Чем более дифференцировано общество, тем выше и уже специфика его членов, тем монотоннее, однороднее впечатления и беднее общественное сознание, культура личности. И хотя «степень» развития человеческих способностей растет, индивидуальность гибнет, «тип» в целом деградирует и социально, и даже биологически.

Жизнь европейских обществ, по Михайловскому, за несколько последних столетий пошла по пути развития второго типа. Этот путь он считал патологическим, ибо  личность при этом нивелируется, становится частью, долей, функцией социального  целого. В рамках этой кооперации постоянно  идет борьба между личностью и  обществом, поэтому «борьба за индивидуальность»  выступает важным моментом любой  ситуации, в которую вовлечены  человеческие существа. И в основном она идет стихийно, как и биологические  процессы в органической сфере. С  возникновением социологии, научно объясняющей  ситуацию, она должна измениться. Задача научной социологии   помочь обосновать новый идеал, обеспечивающий возврат  на естественный путь эволюции, на возврат  к «простой кооперации» на новом  витке истории, т.е. к таким формам общежития, которые бы гарантировали  самоценность, самостоятельность, счастье, благополучие личности, помогли бы ее всестороннему развитию. Очень глухо он дает гонять, что это и будет социализм. Но то, что на ранней стадии носило наивный, стихийный характер, теперь должно носить сознательный, желаемый, строго «научный» характер.

Хотя  Михайловский постоянно и противопоставлял обе части своей дихотомия, он не считал их абсолютно чистыми: в  каждом типе кооперации он находил  эмбрионы, наследие другого типа»  Они-то и составляли исторические возможности  разного вида. Сознательное, научно обоснованное вмешательство личности в ход истории может расчистить им место и превратить в действительность. Так, в «простой кооперации» эмбрионом  антагонизмов «сложной» он считал семью  с ее половой и хозяйственной  дифференциацией ролей. Интересно, что касты, сословия и классы, столь часто упоминаемые Михайловским, никогда не были подлинными героями его социологических работ, фактически в его статике описана только одна группа   семья. И это не случайно19. Все соображения Михайловского по этой теме   клубок аргументов из биологической действительности (для него любовь   целиком биологическое явление; социокультурные вариации любви, остро отмеченные уже Н. Чернышевским, он не видит). Современную ему семью (мещанскую и высших классов) он систематически подвергал резкой критике, полагая, что ее творческая сила как «общественной индивидуальности» выдохлась, никакой атмосферы для роста «личностной индивидуальности» она уже породить не может, поскольку уже прошла весь круг органического развития. И только в «крестьянской семье» он находил еще кое-какие возможности, считая, что она имеет будущее.

В истории «сложной кооперации» он также находит осколки, тенденции  «простой кооперации», ссылаясь на «демократизм»  Запорожской Сечи, традиции сотрудничества членов русской общины и артели, складывающуюся солидарность в современных  рабочих кругах и т.п. Вот почему Михайловский полагал, что России можно  помочь избежать уродства капиталистического пути развития и через общину реформировать  страну.

Но  для этого он должен был заняться другой честью своей теоретической  посылки «личность   общество», а именно   личностью, ее самочувствием  в современном обществе, т.е. тем, что он и Лавров часто называли «личным началом» в истории. Человек  становится личностью, по Михайловскому, при наличии двух слагаемых: во-первых, при возможности освобождения от «стихийных» оков среды, налагаемых, допустим, семьей или родством; и во-вторых, при возможности подчинения «сознательно» выбранным ограничениям, допустим, товариществу. В частности, «альтруизм» возникает не из семейных отношений, как обычно думают, а из духе свободного подчинения, тяготения к себе подобным, объединения в коллектив по сходству. Исторически первым .был мужской союз («шайка») охотников.

Только  механизм освобождения и подчинения одновременно делают из биологической  особи особь социальную, т.е. личность. Но условия реализации этого механизма  в разных видах кооперации, на разных фазах становления и функционирования этих видов и, наконец, в разных составных  частях этих видов широко варьируются. На этом чисто теоретическая разработка этой проблемы заканчивается, и далее  Михайловский обращается к бесконечным  иллюстрациям ее, анализируя биографический материал и деятельность длинного списка мыслителей, политиков и литераторов: Бисмарка, Ивана Грозного, Вольтера, Аракчеева, Прудона, Ницще, Пушкина, Лермонтова, Чехова, Тургенева, Щедрина, Белинского и др.

Для нашей темы наибольшее значение имеют  только те вариации, где условия  образования личности почти минимальны, где «личностная индивидуальность»  тотально подавлена, или «потеряна», т.е. изучение им поведения толпы, «чистой  массы», подражания и т.п.

Как позднее признавали самые разнообразные  критики в комментаторы, марксисты  и немарксисты, сделано это было им необычайно интересно и оригинально. Самое главное здесь   введение в научный обиход проблем и приемов социальной психологии, ближайшей, наряду о политэкономией, союзницы социологии, прежде всего на примерах изучении «поведения толпы». Михайловский попытался дать и определение основных характеристик поведения толпы (анонимность, внушаемость, обезличенность), ее классификацию, управление толпой, лидерство в ней и т.п. Это главные темы его незаконченной статьи «Герои и толпа» (1882), «Научных писем» (1884) и последующих публикаций в 90-е гг. На современников это произвело самое сильное впечатление, все понимали, что нет темы в социологии одновременно столь захватывающей и столь же нелегкой для спокойного научного изучения ввиду неповторимости явлений, их динамизма и т.п.22 Попробуйте брать интервью во время паники! Но Михайловский и не был «спокойным» социологом (трудно себе представить его с арсеналом современных методологических приемов: интервью, подсчет количественных данных и т.п., его «субъективный метод» постоянно требовал вмешательства (и оценочного толкования) в актуальные проблемы текущей жизни. Внимание его остановилось на атмосфере еврейских погромов, спровоцированных властями. Он дал не политический, а психологический анализ, подчиняя его логике всего своего мировоззрения, своей субъективной социологии.

Содержание  многочисленных статей и их серий, посвященных  этим темам, составляет выявление бессознательного и сознательного подражания одних  людей другим, описание причин этих процессов и их функционирования при массовизации явлений. К сожалению, отрывочный характер и незаконченность многих статей, хотя и уравновешиваются обильным фактическим материалом и научной осторожностью некоторых выводов, все-таки не дают читателю возможности четко представить более или менее окончательные решения намеченных им вопросов, связи между ними и предыдущими частями его учения23. Но некоторые из существенных связей, в частности с принципом «борьбы за индивидуальность», несомненны. Попытаемся это проиллюстрировать, воспроизведя основной ход рассуждений Михайловского.

При «сложной кооперации», считал он, есть одна общая закономерность   возрастание  неудовлетворения потребностей; разные виды этой кооперации по-своему разрешают  это противоречие, но бывают моменты, когда это неудовлетворение достигает  крайнего напряжения, люди осознают не частности, а общее   вражду общества к личности, и в ответ возникают  два протеста: «вольница» и «подвижники». Будучи разноплановыми («вольница»   активный, массовый протест, стремящийся переделать среду, смести все препятствия, лежащие между потребностью и удовлетворением, «подвижники»   сторонники пассивного протеста, стремятся уйти от общества, «переделать себя», умертвить плоть, заняться переоценкой, заглушить свои потребности, особенно материального плана), оба вида протеста часто переходят друг в друга, так как в их основе лежит общий механизм подражания, как особого состояния группового (общественного) сознания24. В дальнейшем он сделал уточнения этих соображений в своей знаменитой концепции «героя и толпы». Какие же именно? Он утверждал, что неумолимая тяга людей к коллективному подражанию возникает у них в особой социальной ситуации: при подавлении их индивидуальности практически до нуля и неизбежного в этих условиях появления «героя», увлекающего эту обезличенную массу людей актом преступным или милосердным, «грязным» или «светлым», или этически нейтральным, безразличным25. «Герой», по Михайловскому, человек, который шаблонизирует, унифицирует поведение массы. Толпа   это уже не механический конгломерат лиц, она характеризуется особым коллективно-психологическим состоянием сознательной и иногда даже иррациональной связи. В «массе» рассеяны однообразные, скудные, монотонные впечатления, слабо и вяло функционирующие в психике ее каждого представителя. Отсюда внутренняя жажда «подражания» в толпе, инстинктивная имитация подлинной индивидуальности. Толпа находится в «хроническом ожидании героя». Подражание «герою», по Михайловскому, факт глубоко регрессивный, частота этих фактов   показатель общего патологического состояния общества. Критика иногда ошибочно приписывала ему мысль о том, что в полукрепостнических, жалких условиях жизни русского народа, «героем» для него должна выступить интеллигенция. Но Михайловский этого нигде не говорил, у него совсем другая трактовка роли интеллигенции. А именно   это надклассовая историческая группа лиц, возникающая на последних стадиях эволюции «сложной кооперации» и должная обеспечить научно и этически (через идеал) переход к новой «простой кооперации». Но это уже проблемы социальной динамики. Перейдем к их рассмотрению.

3. Социальная динамика; пять «формул  прогресса»

Михайловский, как и подавляющее большинство  социологов XХ в., был эволюционистом26 и пытался определить общее направление прогресса, дать его критерий, оценить другие социологические подходы к этой проблеме. Как все другие научные проблемы, он и эту трактует сквозь призму «судеб личности». В разное время он предложил несколько формулировок прогрессе, не очень-то заботясь (впрочем, это ему свойственно) о логической подгонке их друг к другу и к фактам, которые каждая из них претендовала объяснить.

Первая   составила его знаменитую «формулу прогресса», с которой Михайловский и вошел в историю отечественной  социологии (1869-1870 гг.): «Прогресс есть постепенное приближение к целостности, неделимости, к возможно полному  и всестороннему разделению труда  между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно  и полезно все, что уменьшает  разнородность общества, усиливая, тем самым разнородность его  отдельных членов»27. В этом определении  главный упор, делается на чисто  метафизическую трактовку количественных моментов (уменьшение или увеличение) двух разновидностей разделения труда  «экономического» и «органического»   на каждом витке, этапе развитая, После  критики Михайловский упор сделал на словечко   «смена» разных состояний.

В ходе полемики со Струве и Плехановым он предложил самую краткую и  наиболее абстрактную формулировку: прогресс   это «борьба за индивидуальность», но в чем тогда специфика общественного  прогресса, если «борьбе за индивидуальность», по Михайловскому, имеет место и  в растительно-животном мире? В ответ   новая формула: прогресс   это «последовательная смена форм кооперации», или смена трех этапов «борьбы за индивидуальность» в истории: объективно-антропоцентрического (исходная «простая кооперация»); эксцентрического («сложная кооперация») и субъективно-антропоцентрического (вторая разновидностъ «простой кооперации»28. И еще более узкие малоизвестные трактовки: прогресс   это смена трех исторических напластований в ходе функционирования, развития и смены «сложной кооперации» (отчасти это толкование напоминало законы стадий О. Конта: 1) первая фаза   теология, абсолютизм, война, владычество крупного землевладения; 2) вторая   конституционное устройство, метафизика, цеховая эрудиция, биржа, господство крупного капитала; 3) и третья   наука, право, владычество обязательного труда и простого сотрудничества.