Роль женщины в современном обществе

 Крестьянский патриархальный  быт особенно укоренился в 30-е  годы, отмеченные "усреднением" уровня  руководства страны, репрессиями  и окончательным установлением диктатуры. Именно в 30-е были запрещены (вплоть до самой смерти Сталина) аборты — по причине недостаточно высокого прироста населения. Вскоре и разводы стали все более трудными, и личная жизнь граждан стала подвергаться пристальному контролю государственных и партийных органов.

 Между тем именно в сталинской  конституции 1937 года было декларировано  установление окончательного равенства  между мужчиной и женщиной. Все  достижения феминисток дореволюционной  истории были прочно вычеркнуты  из учебников, феминизм как таковой был признан советскими учеными и политиками буржуазным излишеством, а политика партии — единственно верной. В каждом регионе решением руководства страны одно время были организованы женотделы, заменившие все прочие женские инициативы (ни о каких общественных организациях в ту пору и речи быть не могло). Они уже в позднее советское время были восстановлены в виде отделений Союза советских женщин — организации, являющейся (по аналогии с комсомолом и пионерской организацией) приводным ремнем власти и школой женской номенклатуры. Следует отметить, что многие работники отделений на местах (зарплату они, естественно, получали из бюджета государства) на самом деле старались практически помочь женщинам, обращавшимся за помощью, но в целом женсоветы воспринимались как еще одна "кормушка", как проявление разраставшегося до невероятных размеров при Брежневе слоя номенклатуры.

 О смысле политики СССР  по "женскому вопросу" существует  несколько не вполне совпадающих  мнений10. В среде либерально настроенной интеллигенции брежневского периода бытовало суждение о глубокой ошибочности самой идеи и практики эмансипации как нарушения "естественного предназначения" женщины. Такая позиция была присуща, к сожалению, и многим реформаторам постсоветского периода в той или иной форме.

 Авторы первой принципиальной  перестроечной статьи с характерным  названием "Как мы решаем женский  вопрос?" в журнале "Коммунист" (1989) Наталья Римашевская, Наталья  Захарова и Анастасия Посадская  указывали на патерналистский характер всех направленных на женское население страны мероприятий, в которых им была уготована пассивная, зависимая по определению роль. По их мнению, женщина была вдвойне унижена социалистической практикой, и освобождение от социализма сопровождалось в СССР "постсоциалистическим патриархальным ренессансом", основанным на заведомо несправедливом распределении гендерных ролей11.

 Другие исследователи, например  Елена Здравомыслова, уверены в  том, что советская власть, напротив, заключила нечто вроде тайного пакта со всеми женщинами страны. Женщина в семейном конфликте, как правило, оказывалась поддержанной обществом, женщинам давались льготы и квоты, тогда как мужчина оказывался в структуре общества заведомо второстепенным лицом, зависящим на работе от начальника и парторга, а дома — от всевластной жены12.

 Однако, как считает Н. Ажгихина, дело не только в договоре  или патернализме. Глобальный эксперимент, предпринятый в СССР в течение  длительного срока, предполагал  принципиально иной тип взаимоотношений  людей друг с другом, граждан и государства, власти и рядового человека. Миллионы мужчин и женщин десятилетиями искренне — и подчас фанатично — верили в справедливость происходящего с ними самими и с людьми вокруг, что едва ли было бы возможно без уникального феномена, именуемого великим советским мифом13, в значительной степени созданного усилиями советских художников и писателей, режиссеров и журналистов. Советским гражданам была представлена женщина, которая вольна отказаться от реального мужчины или забыть о нем, как героиня Любови Орловой в фильме "Цирк", американка Мэри, принятая вместе со своим черным сыном всем советским народом. Фундаментальные образы самых знаменитых произведений советской литературы о женщинах по-новому интерпретировали мифологему "матери героя" (одноименный роман Максима Горького), классицистической героини, предпочитающий долг любви ("Любовь Яровая" Тренева) и романтической подруги умирающего борца за лучшую жизнь ("Как закалялась сталь" Н.Островского). Эти произведения, а тем более эпигонские подражания, которым нет числа, заменили традиционный для русской классической литературы мотив взаимоотношений супругов и любовников коллизией "дочь-отец", в которой отцом может выступать товарищ Сталин, советская милиция, армия или весь народ. Вместо призрачного и недолговечного союза с мужчиной отец сулит благородное служение величайшей идее строительства рая, он готов усыновить всех детей и вырастить их героями. Тысячи измученных тяжелой жизнью женщин, потерявших или не обретших мужей в годы репрессий и войн, поверили в этот миф, отдавая все свои силы восстановлению разрушенного хозяйства. Миф выполнял мобилизующую функцию для решения государственных задач, манипулируя сознанием и жизнью мужчин ничуть не меньше, чем жизнью женщин.

 Некоторые склонны считать, что советская история вообще обидела женщин и не дала им ничего хорошего, что все привнесенное революцией было искусственным. Это, конечно, не так. Если посмотреть непредвзятым взглядом на историю, то советское законодательство действительно было самым продвинутым и последовательным в отношении декларации равных прав и возможностей. Женщины действительно получили заметную квоту — 30 процентов от всех выборных голосов. Женщины реально занимали руководящие посты, получали бесплатное образование и пользовались услугами разветвленной сети детских дошкольных учреждений, которые, кстати, как и все прочие учреждения социальной сферы, начали складываться еще до революции, прежде всего, силами феминисток. Женщины восточных республик действительно освободились от многих вековых предрассудков и сняли паранджу. Женщины действительно имели гарантированные отпуска и льготы, особенно в последний советский период. Другое дело, что женщина никогда не руководила советским государством,  единицы входили в высшие органы управления страной, однако эти 30 процентов депутатов-женщин в условиях тоталитаризма были таким же послушным большинством, как остальные 70 процентов мужчин. Верно, что далеко не все средневековые традиции удалось искоренить и самые образованные в мире советские женщины получали нищенскую зарплату. В том или ином виде миф о советской женщине просуществовал до самой перестройки, однако в период "оттепели" он заметно подтаял, дал трещины. Появились альтернативные образы мужчин и женщин в литературе, кино, которые вошли в сознание общества. Молодые писатели (Аксенов, Гладилин, Войнович и другие) представили взамен активистки и ударницы, "девушки с характером", женственную и сексапильную подругу мужчины, увлеченную не политикой, а тряпками. Почвенники (Распутин, Белов, Астафьев) предлагали в качество идеала патриархальную крестьянку, живущую "натуральной" жизнью и не интересующуюся жизнью общества как такового. И тот и другой образы, живо обсуждавшиеся в дискуссиях 60–70-х годов, являли собой два полюса альтернативы официальному женскому имиджу, закрепленному советской иконографией. В результате, если газета "Правда" вплоть до горбачевских времен придерживалась представления о роли женщины как "трудовой единицы" или "работницы и матери" времен Крупской и Коллонтай, то либеральные издания ("Литературная газета", "Юность" и другие) все чаще писали о том, что "женщина должна быть женщиной": не стремиться к карьере и успехам на трудовом поприще, а ждать хорошего мужа. Почвеннические ("Москва", "Наш современник") пропагандировали "носительницу народного нравственного начала" — крестьянку, однако ни тот, ни другой образы не имели ничего общего с реальной жизнью советской женщины последних советских лет.

 Первым прорывом феминизма  советского времени стоит считать альманах "Женщина и Россия", выпущенный Татьяной Мамоновой, Натальей Малаховской, Татьяной Горичевой и Юлией Вознесенской в самиздате в 1981 году, а затем ими же самиздатский журнал "Мария" в 1982 году. Здесь впервые прозвучал протест женщин против вторжения советских войск в Афганистан, здесь были опубликованы материалы о родильных домах и издевательствах над женщинами-заключенными, и многие другие тексты, которые не могли быть опубликованы более нигде. Интересно, что группа не была горячо встречена диссидентской общественностью — в кругу диссидентов бытовало, как и во всем обществе, мнение, что женского вопроса как такового в стране не существует и стоит только поменять систему и власть, чтобы все стало хорошо. Последующий самиздатский журнал "Женское чтение" возник в 1888 г. в Ленинграде, созданный феминисткой Ольгой Липовской. В нем впервые были переведены тексты некоторых западных авторов и осуществлена попытка определить, что же происходит с мужчинами и женщинами в нашей стране без оглядок на цензуру и идеологию.

 Примерно в это же время  — в конце 80-х — начале 90-х  — и в Москве стали сформировываться  группы, прежде всего в академических  институтах и лабораториях. Женщины, входившие в них (среди первых  московских объединений можно  назвать "ЛОТОС", "Сафо" и другие) начинали интересоваться западными текстами феминисток, гендерными исследованиями, делали первые переводы и обсуждали вопросы, прежде всего, философии и социологии. Интерес к феминистским текстам в те же годы стали проявлять и лесбийские группы ("МОЛЛИ" и другие)

3. Изменение советских взглядов на соотношение профессиональных и семейных ролей  женщины в постсоветское время и результаты современных гендерных исследований

В дискуссиях перестройки вопрос о положении женщины в государстве практически не поднимался. Однако женщины активно участвовали в гражданских процессах преобразования страны, их можно было видеть и в шеренгах активисток демонстраций за демократизацию и восстановление памяти жертв сталинского террора, за сбором подписей под письмами за освобождение Андрея Сахарова из ссылки и за открытие границ. Диссидентская мысль, на некоторое время завоевавшая умы, не желала воспринимать разговор о женщинах. Сами женщины вслед за демократическими газетами того периода повторяли, что пусть руководят лучше мужчины.

 Разговор о власти постепенно  становился все более мужским. В этом процессе интересна  роль Михаила Горбачева. Во многих  своих речах он артикулировал  популярную среди интеллигенции  мысль о том, что "женщину надо  освободить и дать ей возможность больше времени побыть дома". Он имел в виду, прежде всего, право выбора — сидеть дома или делать карьеру, но не привыкшие к плюрализму демократические издания начали последовательно пропагандировать образ хорошенькой домохозяйки, подруги мужчины, не обремененной профессией и работой. Таких женщин в СССР почти не было — как в силу принудительного трудоустройства, так и в силу низкой зарплаты мужчин, но в результате влияния СМИ гендерный стереотип постепенно заменил идеологизированный образ советской женщины, в то время,  как реальные женщины оказались за пределами обсуждения, которого, впрочем, и не было-то. Так, за все годы перестройки в лучшем журнале эпохи, "Огоньке", была опубликована единственная статья о женщинах — не о проститутках, наркоманках и убийцах (о таких как раз писали много), а об обычных современницах. Это было в канун 8 марта 1988 года, и идея автора (кстати, женщины) состояла в том, что единственная проблема советских женщин — низкая зарплата их мужей14.

 Многие женщины сами разделяли такое утверждение, поверив скорее не в истинность "естественного предназначения женщины", но в то, что все, что не разрешалось и не приветствовалось при надоевшей советской тусклой реальности, должно быть хорошо.

 Политические газеты и журналы  не обсуждали проблем женщин, постепенно в моду стала входить ироническая интонация в отношении женской самостоятельности, на телеэкране появились фильмы о богатых бездельницах и их мужьях. Многие мужчины, страдающие в советское время от комплекса неполноценности в силу низкой зарплаты и отсутствия возможности реализовать свои способности, стали находить самый легкий вид компенсации, унижая женщин только потому, что они не мужчины. Некоторые политики, как, например, В. Аксючиц, один из лидеров ныне сошедшего с политической сцены РХДД, стали позволять себе высказывания типа "мы не для женщин и детей составляем законы". Известный режиссер (С. Говорухин) заявлял на всю страну, что "по натуре азиат и считает женщину существом низшим". Никого не возмущали (по крайней мере, публично) проявления этого нового сексизма, и, как представляется, это положило начало тому сексизму политиков, который ныне в наиболее неприглядном виде демонстрирует В. Жириновский.

 Рынок — точнее, его первые  шаги — принес в Россию представление  о женской внешности как товаре (картинки с изображениями полуодетых девушек появились не только в бульварных, но и в, казалось бы, довольно уважаемых изданиях), и новые образы героев и героинь. Герой России должен был быть "супермен, с деньгами, бабами, оружием и машинами", а лучшие женщины — это жены бизнесменов и фотомодели. Трудящиеся женщины были показаны скучными неудачницами, а первые предпринимательницы — как отчаявшиеся устроить личную жизнь. Так советский миф снова мстил, предлагая, новые еще более далекие от жизни стереотипы, заменившие плакатный имидж образцового советского человека.

Отчасти эти тенденции, поучившие распространение после распада Советского Союза, имеют место быть и в современной России. Интересным представляется особенности современной российской семьи в условиях трансформирующегося общества.

Во всех гендерных исследованиях отмечается особенность современной российской семьи, состоящая в том, что в ней кардинально пересматривается сам тип семейной стратегии, тип доминирования. А это, в свою очередь, позволяет говорить о том, что тендерные роли в современной семье изменчивы и многообразны, не закреплены в сознании супругов жестко и находятся в процессе трансформации.

Происходящие в стране изменения оказывают глубокое влияние на все сферы социальной жизни россиян. Серьёзные преобразования общества в направлении рыночных отношений сопровождаются кризисом ценностной системы, болезненно переживаются различными социальными институтами, в том числе и семьёй. Проанализируем результаты имеющих исследований современной российской семьи.

Неудачнина, Ринашевский Н., Ванин Д., Малышева М.(1999)15 отмечают, что одним из специфических отличий современной семьи XXI в. от семьи 60-80-х гг. XX в. является взаимопроникновение мужских и женских гендерных ролей и обязанностей, что свидетельствует о формировании эгалитарных супружеских отношений.

В частности, Неудачиной система разделения гендерных ролей рассматривается на основе разделения современных супругов на три группы: профессионально-ориентированных, семейно-ориентированных и промежуточную группу (ориентированную на семью и профессию в равной мере). По приверженности к тем или иным ценностям автор и судит о вариантах разделения гендерных ролей в семье. Сравнительный анализ этих групп в ходе исследования показал, что:

а) профессионально-ориентированные мужчины принимают модель профессионально-ориентированной жизни не только для себя, но и для противоположного пола;

б) семейно-ориентированные мужчины более традиционны в отношении тендерных обязанностей женщин в семье;

в) мужчины, ориентированные в равной степени как на семью, так и на профессию, меньше удовлетворены партнерством в браке.

Анализ полученных данных, по мнению Неудачиной, свидетельствует о ценности семьи для женщин; профессионально-ориентированные женщины испытывают больше трудностей, чем семейно-ориентированные женщины, они меньше удовлетворены браком и больше настроены на партнерство.

Анализируя специфику тендерных ролей в современной российской семье, Неудачина указывает на изменения, произошедшие в социальном статусе женщин в результате общественной трансформации, которая открыла для них широкие возможности публичной сферы, итогом чего стало изменение экономических отношений между супругами.

В ряде гендерных исследований отмечаются специфические черты именно российских трансформаций представлений о главе семьи, вызванные, с одной стороны, как декларациями советского периода о равноправии полов, так, с другой стороны, и реальной «передачей» женщине-матери в советской семье главенства в воспитании детей и ведении хозяйства при сохраняющейся формально позиции главенства супруга-отца. Так, в исследовании Ю.А. Алешиной и А.С.Волович (1991)16 устанавливается, что особенности сложившейся в советское время социализации мальчиков, не учитывающей гендерные особенности мускулинности, напрямую связаны с пассивностью мужчины в семье. Его главенство в семье чисто формальное, тогда как особенности социализации девочек в советской системе воспитания обуславливают реально активную роль женщины в семье. Указанные авторы отмечают, что сохранение патриархальных представлений о главенстве мужа при его реальной пассивности и активности жены при распространенных в обществе представлениях о ее подчиненности мужу ведут к конфликтам в семьях: «В сущности, единственный способ решения этой проблемы — активная включенность мужа в дела семьи. Но такое кардинальное изменение его позиции весьма затруднено в связи с целым рядом факторов: предшествующей социализацией, не подготовившей мальчика к активному участию в семейных делах; уже сложившимся в семье распределением ролей и обязанностей, преодолеть инерцию которого непросто; и наконец, социальной ситуацией в целом, где работа (и прежде всего работа мужчин) больше ценится, а, следовательно, поступиться своей «социальной позицией», переориентироваться на семью мужчине оказывается трудно. Неслучайно, как показывает консультативная практика, более распространенным оказывается другой вариант: муж, спасаясь от давления жены, все больше погружается в состояние пассивности, жена же становится все более требовательной и директивной. В итоге в семье рядом оказываются активная жена и пассивный муж, что, естественно, в ситуации ориентации большинства женщин и мужчин на традиционные образцы поведения далеко не способствует росту семейного благополучия».