Российская социологическая школа

Мечников считал, что социальный прогресс в основном проходит те же ступени солидарности, что и в  органическом мире, искусственно связывая основные этапы социального развития со своей схемой эволюции живых организмов.

Он резко и решительно выступил против социал-дарвинизма и  расистских идей, что имело прогрессивное  значение. Мальтузианскую теорию о  народонаселении он характеризовал как реакционную, так как она  теоретически оправдывала расизм.

Он считал, что “наследственность  могучий фактор, в союзе с ней  приспособление формирует человечество, но влияние ее не в состоянии освободить человека от еще более могучего влияния  среды” /92, с.67/. Одновременно автор  выступал против географического фатализма. Он согласен с тем, что “надлежит  помнить, что общая форма земли  и моря, и вообще географические особенности влияют в истории  человечества различным образом, сообразуясь  с состоянием культуры, которого достигла данная нация. Та же самая река, которая  составляет непобедимое препятствие  для некультурного народа, преображается  в удобный путь для торговых сообщений  у народа, вкусившего от плодов культуры и наконец может обратиться просто в ирригационный канал, направление которого управляется произволом человека — властелина природы. Та же самая гора, которая в начале истории была доступна одним охотникам и пастухам, на высшей степени культуры начинает привлекать рудокопов и промышленников, а вскоре и вовсе перестает быть препятствием благодаря пересекающим ее дорогам. Точно также и морская бухта, некогда ужасавшая своей величиной мореходные скорлупки наших предков, благодаря культурным ухищрениям, брекваторам (волнорезам) является убежищем для громадных современных судов...” /92, с.80/. Таким образом он выступал против каждого “провозглашающего наперекор фактам, что данная совокупность должна всюду играть одну и ту же неизменную роль”/92, с.81/.

Мечников хотел рассмотреть  механизм влияния природы на социальное устройство общества. Так, в своей  работе он, не скатываясь к вульгарному  географическому детерминизму, пытался  объяснить неравномерность общественного  развития как результат изменения  значения одних и тех же географических условий (а именно, водных ресурсов и путей сообщения), происходивших  в различные эпохи под влиянием экономического и технического прогресса. Мечников выделял три периода  в истории цивилизации: речной (возникновение  первых рабовладельческих государств в долинах рек Нила, Тигра, Евфрата...), средиземноморский (основание Карфагена), океанический (открытие Америки). Правда, следует отметить, что данная периодизация внутренне противоречива, так как не объясняет, почему одинаковые по социально-экономическому типу государства (Финикия и Египет) отнесены к разным историческим эпохам, а различные (Рим и Франское государство Каролинков) — к одной эпохе.

С этой периодизацией он связывает  основной закон развития культуры. На земле постепенно происходит эволюция культурно-географической среды, сначала  она ограничена небольшими бассейнами нескольких культурно-исторических рек, постепенно расширяется и принимает  характер средиземноморской, со временем охватывает Атлантический океан, с  тем чтобы в конечном итоге распространиться на всех обитаемых местностях земного шара.

Причину прогресса древнего общества он видел в реках, но не во всех, а только в тех, которые  могли обогатить человека и в  то же время угрожали его развитию и жизни. Для борьбы со стихиями рек  люди должны совместно трудиться, соединяться  в кооперации. Так, “исторические  реки” Нил, Тигр и Евфрат могли  за короткий срок сделать плодоносными огромные области, которые могли  прокормить миллионы людей или уничтожить все созданное человеческим трудом, привести к разорению и голоду. Поэтому жизнь вдоль этих рек  требовала от множества людей  кооперированного труда. При этом малейшая неточность или небрежность при  возведении дамб или рытье каналов  могли привести к огромным общественным бедствиям. Мечников пишет: “Под страхом  неминуемой смерти река-кормилица внушает  населению солидарность и стремление объединять свои силы, хотя на самом деле отдельные группы населения не знали и даже ненавидели друг друга. Она принуждает каждого члена общества к исполнению части общественной работы, полезность которой познается впоследствии, а вначале бывает непонятна громадному большинству. Зачастую даже это большинство не в состоянии дать себе отчет о плане исполнения общей работы. Вот где истинный источник боязливого благоговения и уважения, проявляемых народами по адресу рек, этих божеств, прокармливающих и управляющих, умервлщяющих и оживотворяющих, открывающих свои тайны только немногим избранным, а всеми остальными смертными повелевающих и управляющих, наподобие того, как управляет ими судьба” /92, с.118/. Поэтому в долинах перечисленных рек сложились крупнейшие цивилизации древности. Другие же реки мира, даже более крупные, окруженные плодородными землями, так и не смогли стать очагами древней цивилизации, так как условия жизни для селящихся вдоль них племен были слишком благоприятными и не требовали совместных усилий. Цивилизациями речного периода были Древний Египет, Ассиро-Вавилонское царство, древние Индия и Китай.

По мнению Мечникова, социологические  законы не сводимы к законам природы, с их помощью нельзя внести ясность  в сложный мир социальных взаимоотношений  людей. Он считает: “Основать социологию на дарвинском законе борьбы за существование  также немыслимо, как разрешить  вопрос о солнечных пятнах на основании  пифагоровой теоремы” /93, с.38/. “Общество  — не механизмы и организмы, а  также относятся к организмам, как эти последние относятся  к механизмам. Говоря другими словами, законы биологические также неспособны объяснить нам явления общественности, как законы механические (считая в том числе и химические) неспособны объяснять органическую жизнь” /93, с.41/. При этом все-таки он считал полезным проведение некоторых аналогий общества с биологическим организмом.

В историю русской социологии Мечников вошел как создатель  оригинальной теории, в которой он попытался связать проблему географического  фактора с условиями материальной жизни общества. Также на географическом факторе жизни общества он основывал  идею закономерности общественного  развития и социального прогресса.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Социология росла и  прогрессировала. Имея тесные контакты с европейской американской мыслью, усваивая их ценный опыт, русская социология была независимым и оригинальным продуктом отечественной мысли, вклад которой в мировую социологии был значителен. Рано или поздно, русская социология возродится. Даже сейчас есть много интересных работ, готовых к опубликованию. Жестокий опыт революции не прошел мимо тех, кто его пережил. Он дал много  мыслей ее наблюдателям. С одной  стороны, уникальные условия революции  дали возможность проверить многие социологические положения, а с  другой, — наблюдать за людьми и  социальными процессами в условиях, которых нет в нормальном обществе. И неудивительно, если внутри России, пока незримо, идет интенсивный процесс  пересмотра фундаментальных идей социальной науки, и вызревают новые социологические  теории. Вероятно, они приведут в  будущем к взлету русской социологии. Такой взлет имел место много  раз после больших революций. Так, вероятно, будет и в случае с русской революцией осторожности и систематичности.

Русские социологи находились в лучшем положении по сравнению  с западными социологами. Они  имели возможность ознакомиться с достижениями европейской мысли. Ведь все основные работы известных  западных социологов, несмотря на цензуру, переводились на русский язык и издавались в России с серьёзными научными комментариями. Благодаря систематическому ознакомлению с мировым опытом и развитием  социологической науки в мире социологи в России достигли больших  успехов. Но, несмотря на то, что, на развитие социологии в России повлияли различные  течения западной социологии, она  всё же выдвинула ряд оригинальных теорий, которые во многом были обусловлены  своеобразием развития российского  общества. В ряде случаев русские  социологи шагнули дальше западных, часто они даже предугадывали  то, что позднее повторили западные социологи. Они раньше всех начали обсуждать  проблемы, которые довольно быстро стали принимать межнациональный  характер и превращались в темы первых международных конгрессов.