Психологическая теория права Л. И. Петражицкого

Не более  состоятельна и новейшая вариация теории «общей воли», учение Бирлинга, который понимает право в смысле норм и правил общежития, пользующихся в качестве таковых общим взаимным признанием членов общежития. Норм, прямо признанных всеми членами того или другого общежития, не может быть уже потому, что есть такие члены общежития (слабоумные, дети), которые вовсе не знают господствующих в нем норм, и нет ни одного члена общежития, который знал бы все эти нормы. Поэтому прямое признание у Бирлинга заменяется косвенным признанием: человек, признавший законодательную власть, действующую в данной стране, должен, с точки зрения Бирлинга, считаться признавшим все законы этой страны; равным образом человек, обращающийся к тому или другому специальному закону той или другой страны, должен считаться признавшим ее законодательную власть, а следовательно, все ее законодательство. Говоря словами г. Петражицкого, «признание» в устах Бирлинга выражает собою не реальный факт, а только то, «что было бы в том случае, если бы все соблюдали в поведении правила логической последовательности», то есть если бы все люди действительно сознавали и признавали неизбежные выводы, логически вытекающие из их посылок.

Ошибки этой теории очевидны, и они не ускользнули  от верного критического взгляда  г. Петражицкого: во-первых, «она не в состоянии установить критерий для различения норм права от других действующих в данной общественной среде правил поведения», а во-вторых, нельзя не согласиться с г. Петражицким в том, что теория Бирлинга, подобно многим другим, заключает в себе логический круг, definitio per idem. В самом деле, прямое или косвенное «признание» тех или других норм, господствующих в общежитии, предполагает существование общежития, а всякое общежитие в свою очередь предполагает право.

Г. Петражицкий  мог бы свести значительную и притом наиболее существенную часть своих возражений против теорий официального и позитивного права к следующей обобщенной формуле: всякое официальное и позитивное право покоится на том или другом внешнем человеческом авторитете; но так как всякий человеческий авторитет в свою очередь обусловлен правом, то все учения, отождествляющие право вообще с правом только позитивным или только официальным, — совершают неизбежный логический круг: они сводят право к внешнему авторитету, который в свою очередь представляется видом права.

В самом деле, «официальное» право обусловлено  авторитетом государственной власти, церковное право — авторитетом  церкви, право международное —  авторитетом той или другой группы государств, связанных узами международного общения; ряд юридических обычаев обусловлен авторитетом отцов и дедов; наконец, всякое вообще официальное и позитивное право обусловлено одной высшей формой авторитета — авторитетом того или другого человеческого общества, от имени которого уполномочены говорить и действовать те или другие органы или представители — государственная власть, церковные соборы, международные конференции, старейшие и т. п. Но авторитет общества есть не что иное, как его право предписывать, его право связывать своих членов обязательными правилами поведения. Ясное дело, что всякое позитивное право как таковое представляется не более как одним из видов права; право, установленное внешним авторитетом, обусловлено иною высшею формою права, из коей истекают правомочия всех человеческих властей; будучи само источником и условием всякого внешнего авторитета, всякого позитивного права, это первоначальное высшее право не обусловлено никаким внешним авторитетом: оно само по себе авторитетно; оно само в себе заключает источник своей обязательной силы.

Исследование  г. Петражицкого как нельзя более  ярко раскрывает роковую дилемму, перед  которой стоит современная философия  права: она должна или отказаться от дальнейших попыток определить право, иначе говоря, отречься от самой  себя, признав свою основную задачу неразрешимою, или искать критерии для различения права от не права вне и выше права позитивного. В выяснении этой дилеммы заключается главная и, безо всякого сомнения, крупная заслуга разбираемой книги. Вся эта книга представляет собою горячий и страстный протест против узкого позитивизма, господствующего в современной юриспруденции, и постольку представляет собою реакцию естественную и законную.

Г. Петражицкий  наглядно показал, что в основе всех определений, отождествляющих право  вообще с правом официальным и с правом позитивным, лежит простое тождесловие: «право есть право». Но почему же самому г. Петражицкому не удалось вырваться из этого заколдованного круга, в котором вращается современная юриспруденция? Почему он, восставший против узкопозитивного понимания права, тем не менее впал в ту же ошибку, которую он так зорко подметил у своих предшественников?

Дело в том, что г. Петражицкий сам не вполне освободился от той точки зрения, против которой он полемизирует: разрыв с позитивизмом совершился в его миросозерцании недостаточно глубоко и радикально: порвав с позитивизмом юридическим, он еще не вполне отрешился от позитивизма философского. В его исследовании сквозит страх метафизики; метафизическое он отождествляет с «трансцендентным нашему познанию»; свою философию права он строит не на метафизическом исследовании умозрительных предположений правового сознания, а на эмпирических наблюдениях над состояниями нашего сознания. Вместо того, чтобы искать ключ к разрешению основной задачи философии права в умозрительной этике, он обратился к эмпирической психологии. В этом и заключается источник его заблуждений.

Пока мы остаемся на почве эмпирического наблюдения, мы имеем дело с фактами; из фактов же нельзя вывести долженствования: из одних наблюдений над тем, что есть, нельзя вывести никаких заключений относительно того, что должно быть. Такие понятия, как «долженствование», «обязанность», «право» — основные понятия науки права — суть по самому существу своему представления умозрительные, превышающие действительность, как она является нам в нашем опыте, ибо в действительности поведение людей никогда не находится в полном соответствии с их обязанностями; факты далеко не соответствуют праву. В этом заключается причина крушения всех попыток построить этику и философию права на одних данных опыта; в этом заключается причина ошибки г. Петражицкого.

Основной грех целого ряда теоретиков, против которых  полемизирует г. Петражицкий, заключается  в смешении права с фактом, в  отожествлении фактического порядка, установленного тем или другим внешним авторитетом во имя права с правом вообще. Основной грех г. Петражицкого заключается в отождествлении права с определенными состояниями человеческой души, с фактами индивидуальной психологии. Разумеется, всякий теоретик права должен считаться как с теми психологическими фактами, из которых исходит г. Петражицкий, так и с теми социальными фактами, которые послужили точкой отправления для его предшественников; но для того, чтобы уловить сущность права, надо подняться над фактами в горнюю сферу умозрения.

В самом деле, нетрудно доказать, что как фактически существующий правовой порядок, так  и факты правовой психологии покоятся на неустранимых метафизических предположениях, обусловливающих как возможность  всякого конкретного права, так и возможность самого правосознания. В основе всякого положительного права, как мы видели, лежит первоначальное право — право общества господствовать над личностью, связывать ее волю своими предписаниями; в основе всякой положительно-правовой обязанности лежит первоначальная обязанность — обязанность личности подчинять свои цели целям общежития, ограничивать ради него свою волю теми или другими нормами. За устранением того первоначального права, на котором утверждают свои полномочия законодатели, во имя которого повелевает всякий внешний авторитет, должен рухнуть всякий правовой порядок. Никто не станет отрицать того, что сила и интерес суть могущественные факторы образования позитивного права; но нетрудно убедиться в том, что никакой конкретный правопорядок не может быть сведен к одной силе или к одному интересу, так как ни сила, ни интерес не создают обязанностей. Правовой порядок не может утверждаться на одной внешней силе той или другой власти, ибо там, где люди не считают себя обязанными повиноваться власти, власть не может обладать силой: сила всякой власти сводится к коллективной силе той или другой общественной группы; всякая же общественная сила предполагает ту или другую правовую организацию, связывающую людей в общество, и, следовательно, обусловлена правом. По той же причине право не может быть сведено и к интересу: сам по себе голый интерес не может послужить основой правового порядка, ибо где всякий следует только своему личному интересу, не признавая никаких обязанностей по отношению к обществу, там не может быть ни общества, ни права; интерес может послужить фактором образования права лишь постольку, поскольку он ограничен обязанностью, ограничен правом, следовательно, лишь постольку, поскольку он перестал быть исключительно личным и приобрел характер общественный; всякий же общественный интерес уже предполагает правовую организацию, связывающую людей в общество и, следовательно, обусловлен правом. В основе всякого положительного права лежит метафизическое предположение такой обязанности и такого права, которое логически предшествует всякому конкретному правопорядку. Это первоначальное право не есть факт, а постулат, идея разума, которая, с одной стороны, обусловливает все конкретные правовые факты, а с другой стороны, всегда превышает фактическую действительность, никогда не покрывается ею. Идея эта сверхопытна, сверхчувственна и, следовательно, — по самому существу своему метафизична.

То же самое  может быть показано путем анализа  фактов правового сознания. Прежде всего, как уже было показано выше против г. Петражицкого, факты индивидуальной психологии не в состоянии обосновать права. Из того, что я в тех или других случаях жизни чувствую или не чувствую себя связанным закрепленными за ближними обязанностями, вовсе не вытекает наличность или отсутствие действительных моих обязанностей или действительных прав ближнего. С другой стороны, как уже было показано, всякое правовое убеждение покоится на вере в такой объективный критерий права, который возвышается над ним самим, которым может быть распознана истинность и ложность всякого субъективного правового убеждения. Спрашивается, в чем же заключается этот объективно-правовой критерий? Очевидно, что он заключается не в том или другом положительном установлении, не в том или другом велении внешнего авторитета, ибо всякий внешний авторитет может заблуждаться и оказаться неправым перед судом разума; всякий авторитет, с одной стороны, обусловлен правом, а с другой стороны, может нарушить право. Правовое убеждение обусловлено верой в такое право, которое коренится не в чем-либо внешнем разуму, а в самом разуме, в такой правовой критерий, который не обусловливается субъективными состояниями сознания, а является объективным законом разума: наши чувства, состояния нашего сознания обладают чисто индивидуальным, субъективным характером, а потому чужие «психические состояния» никого не обязывают; только закон разума обладает всеобщим, для всех обязательным значением; а потому остается допустить, что правовой порядок так или иначе утверждается на этом законе: иначе придется признать, что право в целом его составе ни для кого не обязательно, иначе говоря, что нет вообще права.

Так или иначе, вопрос о существе права приводит нас к проблеме «права разума», или  так называемого естественного  права. Чтобы ответить на вопрос, что такое право, надо начать с выяснения того правового критерия, которым должен руководствоваться наш разум, того первоначального права, на которое опирается всякий внешний авторитет и всякое внешнее законодательство. Неудача прежних попыток разрешить эту задачу, разумеется, не устраняет самой задачи, ибо естественное право составляет необходимое предположение всякого правового сознания. Крушение естественно-правовых учений, когда-то господствовавших в науке права, только ставит перед нами новую задачу: мы должны выяснить причины этого крушения и устранить те старые заблуждения, которые затемняли сущность естественного права. Философия права будущего, разумеется, не может быть простым воспроизведением тех отживших в настоящее время учений, которые смешивали временное с вечным и представляли естественное право в виде кодекса неподвижных и неизменных правил, долженствующих заменить собою положительное законодательство: но этим не устраняется ее обязанность — разобрать эти учения и отделить в них зерно от мякины.²

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава II. Некоторые виды  и разновидности права

 

1.  Деление  права  на  интуитивное  и  позитивное

    Для  ознакомления с  общим  родом  явления  важна  ориентировка  относительно его  видов,  подклассов.  Таким образом для восприятия  права необходимо  ознакомиться  и с его видами.  Так сначала Л.И.  Петражицкий в своем труде «Теория права и государства в связи с теорией нравственности» делит право на  интуитивное и позитивное. Здесь право  выступает  в  виде  широкого  родового  понятия, представляющего  собой  несоизмеримо  больше,  чем  право  в  смысле  юридического  словоупотребления,  Оно  включает  в  себя  и  «императивно-атрибутные  переживания,  которые  чужды  представлений  каких  бы то  ни  было  авторитетно-нормативных  фактов – законов,  обычаев  и т. д. – и  независимы  от  них».³

   Развитие  интуитивного  и   позитивного  права  определяется  в  общих  и  основных  чертах  действием  одних   и  тех  же  социально-психических  процессов,  действующих  по  одним  и  тем  же  законам,  и  лишь  в  связи  со  специфическими  различиями  интеллектуального  состава  интуитивного   и  позитивного   права  получаются  частично  различные  результаты  развития,  разные частные,  по  большей части несущественные,  различия  по  содержанию.

  Между  этими  видами  права   существуют  по  природе  своей   неизбежные   разногласия.   Основания  этого  положения  ,  указывающее  вместе  с   тем  характер  разных   категорий   неизбежных  разногласий,  состоит  в  следующем:

   Во-первых,  так  как  интуитивное   право  у  разных  элементов   общества,  разных  классов   и  индивидов,  имеет  различное   в  частностях  содержание,  то  уже  в  следствие   этого  такого  позитивного   права,  которое  совпадало  бы   по  содержанию  с  интуитивным  правом  всех  элементов  общества,  не  может  быть.

   Во-вторых,  так  как  интуитивное   право  развивается  и,  стало   быть  меняет  свое  содержание  в  истории  постепенно,  развитие  же  позитивного  права по  самой природе этого права   подвержено  задержкам и разным  иным   отступлениям     от   постепенного  развития,  то  позитивное  право должно  неизбежно в разных  своих частях    отставать от  развития  интуитивного  права и вообще  расходиться с ним по  содержанию,  вследствие  специфических различий  процессов развития.