Профессиональная деформация сотрудников органов внутренних дел и пути ее преодоления

    К неучетным нарушениям законности в  органах внутренних дел принято  относить такие нарушения, которые  хотя и содержат формальные признаки нарушения законности, но не нанесли серьезного ущерба государству, правам и интересам граждан и организаций. Несмотря на то что они не берутся на централизованный учет в МВД, информация о них должна сосредоточиваться и анализироваться в аппаратах следствия, уголовного розыска, ОБХСС.

    Это могут быть нарушения сроков расследования уголовного дела, невыполнение отдельных норм уголовно-процессуального кодекса, административного права и т.п. Фактически в этом перечне приводятся только такие негативные проявления в сфере деятельности, которые нарушают те или иные нормы права, причем они подразделяются на серьезные и не наносящие большого ущерба.

    Авторы  же других публикаций, которых особенно много было в эпоху перестройки  и гласности, описывают признаки профессиональной деформации по отношению не только к праву, но и к морально-этическим нормам, межличностным взаимоотношениям и характеристикам личности. Например, в журнале МВД СССР «Партийно-политическая работа в ОВД» [30, c.3] называются такие признаки, как «пренебрежительное и грубое отношение к гражданам, нравственное перерождение отдельных сотрудников».

    А.Н. Шатохин к профессиональной деформации сотрудников милиции относит следующие признаки: «обезличивание» сотрудников ОВД, социальное иждивенчество и пассивность, острое ощущение вражды к себе со стороны населения, оценка собственной профессии как малопрестижной, отношения конкуренции, антипатия к представителям других служб милиции [31, с.16].

    Журнал  МВД «Политико-воспитательная работа»  отмечает, что «работники милиции  постоянно подвергаются воздействию отрицательных информации и эмоций, испытывают большие психологические перегрузки. Жизнь сталкивает их с множеством явлений антиобщественного порядка, восприятие которых при определенных условиях может притупляться. Кое-кто как бы привыкает к ним и довольно равнодушно воспринимает падение, сломанную судьбу, ошибку человека. Вот это и есть профессиональная деформация, ведущая к черствости, бездушию, эгоизму» [32, с. 6-7].

    В.В. Волков, анализируя признаки профессиональной деформации следователей, обнаружил стремление большинства работников к пассивному отдыху, что соответствует их кабинетному образу работы, сокращение круга общения, уменьшение самокритичности, недостаточная коррекция личного поведения в соответствии с оценками, мнениями других лиц [33, с. 11-12].

    А.И. Шестак, научный сотрудник Академии МВД РФ, анализируя механизм злоупотреблений и противоправного поведения лиц, призванных охранять закон, отмечает следующие признаки деформации: приписки в отчетности о результатах деятельности, желание побыстрее оформить отказ в возбуждении уголовного дела, поиск компрометирующих материалов в отношении не виноватого, а потерпевшего, оказание давления на него (специально организованная волокита), «уговоры» обвиняемых «взять на себя» и другие зарегистрированные преступления, установка на допустимость использования незаконных или аморальных действий по отношению к гражданам в оперативных целях («Около 80% опрошенных сотрудников следствия и уголовного розыска уверены, что методы "введения в заблуждение", "выдерживания потерпевших при вызове" (...) необходимы и даже могут дать большой эффект»); применение физического насилия по отношению к арестованным, находящимся под стражей, погоня за формальными показателями деятельности [34, с.16].

    Серьезная опасность нравственно «дефектного» поведения сотрудников ОВД кроется в том, что пренебрежение нормами права, не приведшее на определенном этапе к вредным последствиям, напротив, давшее субъекту какой-то выигрыш (во времени, в эффективности действий, комфортности и т. п.), «способно со временем становиться "шаблоном поведения" и восприниматься в дальнейшем автоматически, даже в ситуации, грозящей ущербом самому субъекту», — пишет С.Е. Раинкин [35, с. 239].

    Многие  адвокаты и прокуроры так привыкли к своей роли в деле, к определенной точке зрения, что оказываются неспособными преодолеть перцептивный, мыслительный и оценочный барьер  и посмотреть на судебное дело с противоположной позиции [36, с. 42-48]

    Значительное  влияние на уровень профессиональной деформации оказывает длительность выполнения служебных обязанностей (стаж).

    Результаты  эмпирических исследований показывают, что у работников со стажем работы в ОВД от 5 до 20 лет начальный  уровень деформации выявлен у 37,0% сотрудников милиции, средний уровень  показателен для 47,7% сотрудников и глубинный – для 9,3%.

    В последние годы наметилась устойчивая тенденция роста количества правонарушений, совершаемых сотрудниками органов  внутренних дел в ходе использования  своей служебной деятельности, которые  неизбежно затрагивают права и свободы граждан, вовлеченных в сферу её осуществления.

    Весьма  распространены на практике оскорбления  задержанных, уничтожающих их честь  и достоинство, случаи применения насилия  к гражданам, задержанным и доставленным в органы внутренних дел. Неправомерного использования оружия и специальных средств. При исполнении сотрудниками своих служебных обязанностей нередко допускаются бюрократизм и волокита, недобросовестное, халатное отношение при выполнении поставленных оперативно-служебных задач. Всё это, как правило, является проявлением профессиональной деформации [37, с.51].

    В.Ф. Робозеров в качестве одного из признаков профессиональной деформации сотрудников ОВД приводит феномен социально-психологической субъективной переоценки сотрудниками своей социальной роли. Он пишет: «Это приводит к тому, что работник милиции считает свою службу "самой важной", свои служебные функции "самыми важными", деятельность других служб обычно недооценивается» [38, с. 99]. Это может также служить причиной деформации личности, ее направленности и т. п. А.Н. Роша называет это явление, свойственное многим специалистам, «профессиональным эгоизмом»: «многие люди имеют лучшее мнение о собственной работе, чем о профессиях других». Он специально изучал престижность отдельных милицейских специальностей среди сотрудников ОВД и пришел к выводу, что «большая часть опрошенных работников считает наиболее интересной и привлекательной именно свою службу, свою специальность. Иногда это происходит и потому, что сам работник не хочет признаться, что его работа ему лично неинтересна, непривлекательна, неперспективна». Следует заметить, что подобное личное отношение к собственной, уже освоенной человеком профессии свойственно и для представителей многих других специализаций. Это тоже является некоторым общим признаком профессиональной деформации [39, с.87].

    Известный специалист по борьбе с организованной преступностью А. И. Гуров отмечает следующую стереотипную привычку восприятия, характерную для сотрудников правоохранительных органов: «К сожалению, опасность организованной преступности порой не всегда реально оценивается даже нами, кто призван с ней бороться. Ведь мы привыкли любой вид преступности соотносить только с конкретными и видимыми последствиями — кражами, разбоями или грабежами» [40, с. 195]. Таким образом, эта полезная установка на оценку и соотнесение преступных деяний только с кодифицированными нормами, закрепленными в законе, Уголовном кодексе, в определенных аспектах становится мыслительно-познавательным барьером.

    В этом примере наглядно показаны роль и функции стереотипов и других познавательных барьеров, которые вырабатываются под влиянием профессиональной роли. Любой стереотип, познавательно-мыслительный барьер полезен в том смысле, что он позволяет субъекту фокусировать внимание только на профессионально важных моментах.

    Негативное  влияние этих психологических механизмов является продолжением их достоинств. При концентрации внимания субъекта на одном моменте этот шаблон затушевывает, затеняет другие характеристики объекта, не пуская их в зону ясного восприятия и внимания.

    По  отношению к правоприменительной  деятельности это проявляется в том, что сотрудник, воспринимая и оценивая человека, концентрирует свое внимание только на правовых аспектах поведения, низводя живого, целостного человека до роли фигуранта правоотношений. При этом вольно или невольно остаются в стороне все другие характеристики личности: морально-этические, эстетические, психологические и т. п. Вся полнота конкретики человека сводится в абстракции только к субъект-предметным взаимодействиям. Подобный стиль «усмотрения» жизненных ситуаций специально прививается в профессиональных учебных заведениях, становится привычным для специалиста и одобряется руководством и коллегами.

    О.Г. Кукосян, исследуя особенности социальной перцепции опытных юристов, обнаружил, что их описание, например, внешности человека, его походки, одежды менее образно и ярко, чем у художников, менее точно, чем у биологов, но значительно более пригодно для решения поисковых и следственных задач [41, с. 103].

    Многие  авторы отмечают, что сам фактор вынужденного, постоянного, многочисленного наблюдения отклоняющегося поведения людей может (при отсутствии иммунитета) склонять сотрудников милиции к установке воспринимать это как норму, как типичную характеристику, свойственную всем гражданам. А. К. Китов связывает этот феномен с понятием «пороги восприятия». Повышение их — это своеобразная эмоциональная защита от негативных воздействий ситуации [42, с. 140].

    А.Н. Роша выделяет следующие признаки профессиональной деформации сотрудников милиции:

    своеобразная  фрустрация — неудовлетворенность  содержанием своего труда (необходимость  то и дело переносить пьяных, например);

    консерватизм, неприятие новых форм и методов  труда;

    равнодушие и черствость по отношению к потерпевшим;

    снижение  внимания к преступлениям, в ходе которых потерпевшими являются лица, находившиеся в состоянии опьянения  или сами явившиеся инициаторами эксцессов;

    стремление  внушить потерпевшим сомнение в  целесообразности обращения за помощью в милицию;

    установка на равнодушное восприятие преступления; укрытие преступления от учета и другие нарушения законности; приостановка в развитии личности, эмоциональное притупление, сужение круга интересов, однообразие досуга; снижение продуктивности деятельности; восприятие жизни только с точки зрения своей профессии;

    отсутствие  естественных эмоций по отношению к  преступникам (негодование, презрение);

    использование в речи «блатного» жаргона, языка  преступников; безразличие к «рядовым», типичным преступлениям; возникновение круговой поруки в коллективах ОВД по отношению к нарушениям закона;

    излишне прагматичная установка на решение  узкоспециальных задач;

    снижение  самооценки возможностей продвижения  по службе у узких специалистов;

    конфликты с населением;

    повышение конфликтности внутри коллектива;

    отрицательное поведение;

    пьянство;

    разлад  в семье;

    стрессы, болезни;

    унижение  человеческого достоинства лиц, обратившихся в милицию;

      гипертрофированное чувство корпоративности;

    противопоставление, оппозиция к гражданам — «мы» и «они»;

    бюрократические извращения;

    беспринципная защита «чести мундира», когда откровенно отрицательные поступки одобряются, если они совершены своими работниками [43, с. 74].

    Л.М. Колодкин добавляет следующие признаки профессиональной деформации сотрудников милиции: «бравада» служебным положением, властью; ложное сознание, что блюстителям порядка разрешено и простительно то, что запрещается другим; уверенность в возможности остаться неразоблаченным; неуважительное отношение к требованиям служебной дисциплины [44, с. 34].

    Вышеперечисленные признаки профессиональной деформации, видимо, характерны для сотрудников не только отечественной милиции. Так, Д. Джонсон и Р. Грегори, исследуя личностные качества американских полицейских, установили, что большинство из них очень низко оценивают свой социальный статус, престижность собственной профессии, а это порождает у них чувство настороженности, подозрительности и мешает установлению отношений взаимного доверия с обслуживаемым населением [45, с. 94-103].

    Г.К. Курашвили пишет: «Следователь обычно уделяет основное внимание установлению обстоятельств преступного деяния, а данные, характеризующие личность обвиняемого, зачастую представляются практическими работниками как обстоятельства в значительной мере второстепенной важности» [46, с.40]. Это опять же проявление всё той же узкой предметности подхода к людям как к строго процессуально ограниченным «фигурантам» уголовного процесса.