Автор работы: Пользователь скрыл имя, 09 Января 2013 в 22:08, доклад
По сути дела, затруднения, связанные с языковым изменением, и стремление рассматривать его как «незаконное» явление, вызванное «внешними факторами», объясняются тем, что за исходную точку берется абстрактный и,
следовательно, статический язык, оторванный от речи и изучаемый как нечто готовое, как ergon. При этом даже не
задаются вопросом, что же представляют собой языки, как они существуют в действительности и, что, собственно
говоря, означает «изменение» в языке. Отсюда и постановка проблемы языкового изменения в причинных терминах,
поскольку изменения в «вещах», лежащих за пределами сознательной волевой деятельности субъектов, приписываются именно «причинам». Но язык относится к явлениям не причинного, а целевого характера, к фактам, которые определяются своей функцией.
Действительно, социологическая концепция Соссюра часто представляет
собой перевод натуралистической концепции Шлейхера на язык
социологии 41. Шлейхер приписывал языкам собственную «жизнь» 42,
38 Цит. раб., цит. стр. Далее следует замечание, что язык,
понимаемый таким образом, «в точности соответствует определению,
которое Дюркгейм дает социальному факту»; в примечании на стр.
73 Мейе прямо указывает, что он следует концепции Ф. Соссюра.
39 «Linguistique historique et linguistique generale», I, новое
издание, Paris, 1948, стр. 16.
40 Ср. «Essai de semantique», Paris, 1897, стр. 3 и сл. и особенно
стр. 306—307.
41 По этому поводу см. V. Рisani, August Schleicher una
einige Richtungen der heutigen Sprachwissenschaft, «Lingua», IV,
стр. 337—368. Ср. также «Forma у sustancia», стр. 61—62.
42 Ср. «Compendium der vergleichenden Grammatik der
indogermanischen Sprachen»2, Weimar, 1866, стр. 2, примечание: «Языки
164
а Соссюр приписывает им «социальное существование», независимое
от говорящих. Бреаль же в явной форме протестовал против шлейхе-
ровских догм и отказывался принять их даже в качестве
«метафор»43. Выступая против натуралистического догматизма и
схематизма, Бреаль в известные моменты может показаться
недостаточно логически строгим. В самом деле, упрощенные догмы и схемы,
игнорирующие бесконечное разнообразие действительности,
кажутся «более строгими». Но такими они только кажутся. Схемы —
это удобные инструменты, но их не надо отождествлять с изучаемой
действительностью: не следует смешивать строгость схем как
таковых (строгость в строении нашего инструмента) со строгостью
отношений
между схемами и
строгости при построении схем приходится отказаться заранее —
именно потому, что строятся схемы. Что касается догм, то они
обычно бывают жесткими, а не строгими.
1.3.3. Сказанное выше не означает, будто мы считаем, что язык
не является «социальным фактом». Совсем наоборот. Язык — это
социальный факт в самом естественном смысле термина
«социальный», то есть в смысле «собственно человеческий». Однако язык —
это не просто один из социальных фактов — «среди других» и «как
другие» (как система монет, например); язык — это основной
фундамент всего социального. Далее, социальные факты не таковы,
какими их воображал Дюркгейм. Социальные факты не являются
внешними по отношению к индивидуумам; они не в неиндивидуальны,
а межиндивидуальны у что соответствует самому способу
существования человека, который состоит в том, чтобы существовать «вместе
с другими». Социальный факт, и в частности язык,— в той мере,
в какой он опознается как «принадлежащий также и другим» или
создается с целью быть таковым,— стоит над индивидуумом; однако
он ни в коем случае не является «внешним» по отношению к
индивидууму, так как человеку свойственно «выходить за пределы
самого
себя», становиться над самим
собой как простым
Преимущественным проявлением, специфическим способом
осуществления этого «возвышения над самим собой» является как раз
речевая деятельность. Нельзя говорить, что индивидуум «не создает»
социального факта; наоборот, он создает его непрерывно, так как
своеобразная форма «создавать» социальный факт — это не что
иное, как участвовать в нем, принимать и признавать как
«собственное» нечто такое, что в то же самое время осознается как
свойственное «также другим». Поэтому социальные факты не навязываются
индивидууму извне; индивидуум сам принимает их в качестве
способов действия, необходимых и подходящих для его взаимодействия
с обществом. В случае языка «язык-установление воздействует на
-индивидуума со всей своей обязательной нормативной силой,
поскольку сам индивидуум позволяет ему закрепиться в его
окончательной форме — точно так же, как это обстоит с другими
социальными ценностями, которые никогда не закрепляются в человеческом
обществе, если их не порождает и не узаконивает конститутивная
живут, как все естественные организмы. В отличие от людей они не
имеют деятельности и, следовательно, не имеют истории, если мы
будем понимать это слово в его собственном, узком смысле».
43 «Essai», стр. 4—5.
165
ценность отдельного лица»44. Факты, которые действительно
навязываются индивидууму, всегда являются внешними по отношению
к нему (они свойственны «только другим», а не «также другим»)
и бывают в основном антисоциальными. Иначе обстоит дело с
социальными фактами: их не просто «терпят» сообща, а принимают
как общие и сообща участвуют в них. Для них характерна не
«обязательность» в смысле внешнего принуждения, а скорее «обяза-
тельственность», «облигаторность» в этимологическом смысле
латинского термина obligatio: они носят характер внутреннего
устремления или принятого обязательства. И, наконец, неверно,
что индивидуум «не изменяет» или «не может изменять» социальных
фактов: само приспособление того, что установлено социально,
к требованиям конкретных обстоятельств и конкретных лиц уже
является в определенном смысле «изменением». Если же вернуться
к языку, то бессмысленно утверждать как абсолютную и доказуемую
истину, будто индивидуум «не может изменять язык», поскольку
это как раз не доказано и не может быть доказано45. Доказать
можно другой, весьма важный факт: обычно говорящий не
изменяет язык и не имеет намерения изменять его. Если, несмотря на это,
язык все-таки изменяется, то здесь нужно предполагать более
глубокие причины, чем соссюровский «чистый случай». Изменения языка
должны находить объяснение в самой функции языка и в его
конкретном способе
2.1. Итак, язык функционирует и конкретно дан в
речи. Принять этот факт за основу всей теории языка
означает исходить из известного тезиса Гумбольдта о том, что
язык — это не ?????, a ???????? 4?. Этот тезис часто
цитируют, но в большинстве случаев лишь для того, чтобы
сразу забыть о нем и рассматривать язык как ?????.
Поэтому прежде всего необходимо принять положение
Гумбольдта всерьез, то есть принять его за основу. Ведь это не
парадокс и не метафора, а просто формулировка истины.
Язык на самом деле, а не в каком-то переносном смысле есть
деятельность, а не продукт. Более того: поскольку язык
есть деятельность и познается как таковая, он может быть
абстрагирован и изучаться, так же как и «продукт» 47.
44 L. Stefanini, Trattato di estetica, I, Brescia, 1955,
стр. 82.
45 Абсолютная невозможность не может быть доказана
эмпирически. Невозможность, которая доказывается эмпирически, всегда
является условной (при тех или иных обстоятельствах). Когда
кажется, будто абсолютная невозможность доказывается
фактически, речь идет на самом деле о логической невозможности.
48 «Sprachbau», цит. изд., стр. 44.
47 То, что прежде всего и главным образом дано как «продукт»,
не может быть опознано и изучено как таковой, если неизвестна
создавшая его деятельность; такой «продукт» можно изучать лишь
как «вещь». Ничто не может быть опознано как Werk, без обращения
к соответствующему wirken.
166
Действительно, в соответствии с учением Аристотеля
деятельность может
???'?????????; б) как деятельность в потенции,
???? ???????; в) и как деятельность, реализованная в
продуктах, ???'?'????. Очевидно, речь идет не о трех
различных реальностях, а о трех аспектах, или, лучше
сказать, о трех способах рассматривать одну и ту же
реальность. С другой стороны, это универсальная деятельность,
которая осуществляется отдельными индивидуумами как
членами исторических обществ. Именно поэтому речь и
может рассматриваться в
смысле и в историческом смысле. Речь ???? ??????? —это
умение говорить, в котором можно различать
универсальный, частный и исторический аспекты. Последний
аспект и есть как раз «язык» как идиоматическая
совокупность, то есть как умение говорить в соответствии с
традициями данного общества. Речь ???'????????? —
это в универсальном плане просто речь, то есть конкретная
языковая деятельность, рассматриваемая в общем; с
частной точки зрения, это речь (акт речи или ряд таких актов)
определенного индивидуума в определенных
обстоятельствах; с исторической точки зрения, это конкретный язык,
или способ говорить, присущий данному обществу,
который проявляется в языковой деятельности как основной
аспект этой деятельности. Что касается речи ??'?????, то
здесь не может быть собственно универсальной точки
зрения, поскольку здесь имеются в виду только частные
«продукты»; в крайнем случае можно говорить о «полной
совокупности текстов». С частной точки зрения речь как
«продукт» — это именно текст. С исторической точки зрения
речь совпадает с «языком», понимаемым как
«идиоматическая совокупность», ибо «исторический продукт» в той
мере, в какой он сохраняется (или, точнее, в той мере, в
какой он принимается в качестве модели для дальнейших
актов и таким образом закрепляется в традиции),
превращается в речь ???? ???????, то есть в языковые навыки.
Это означает, что «язык» никогда не является собственно
?????.
2.2. Далее, термин ???????? следует понимать в его
точном и плодотворном смысле. Вспомним, что Гумбольдт,
проводя различие между ???????? и ?????,
основывался прежде всего на положении Аристотеля. Поэтому его
???????? (Tatigkeit) должна пониматься не в обиход-
167
ном смысле — как любая деятельность, как простое
«действие» (Handlung).— а в смысле термина ????????,
принятого Аристотелем (который создал как само понятие, так
и термин) — как свободная и целенаправленная
деятельность, содержащая в себе свою цель и
представляющая собой
логически предшествующая «потенции». По этому поводу
целесообразно провести очевидную аналогию между
языком и иекуеетвом независимо от того, как мы будем
понимать отношение между
деятельности. Как и искусство, речь является свободной
деятельностью, а 'объект свободной деятельности бывает
обязательно бесконечным и никогда полностью не
реализуется' 48. Следовательно, поскольку речь представляет
собой ???????? в гумбольдтовском и аристотелевском
смысле, она логически предшествует «языку» и ее объект
(а именно значение) по необходимости бесконечен. В этом
смысле является неудовлетворительным определение
речевой деятельности как «деятельности, использующей знаки
[готовые]». Речевую
«деятельность, создающую знаки». Так обстоит дело с
логической точки зрения. Исторически же, напротив,
«потенция» предшествует «акту». При этом потенция не
может рассматриваться как
необходимо связать свободу с историчностью: как историческая
деятельность речь всегда означает говорение на некотором
«языке», который является исторической ??????? речи,
а как свободная деятельность речь не зависит полностью
от своей потенции, а преодолевает ее49. В исторической
речи уже установленный язык выступает в качестве
необходимого предела свободы. Однако этот предел —
техника и материал для новых свободных актов — является
скорее не собственно «границей», а необходимым условием
48 F. W. J. Schelling, System des transzedentalen
Idealismus, VI, 1.
49 Если бы все значения уже содержались в «языке», объект
речи перестал бы быть бесконечным, а сама речь перестала бы
быть свободной деятельностью, то есть созданием новых значений.
Поэтому те, кто пытается построить «современные» и «полные»
языки со значениями, определенными раз и навсегда,
заблуждаются в существенном: они ставят перед собой абсурдную,
немыслимую и бесполезную задачу, так как пытаются превратить речь
в то, чем она не является. Ср. по этому поводу замечания Гегеля в
«Wissenschaft der Logik», III, 1, 3, A d, прим. H*«Encyklopadie»,*§ 459.
168
свободы. У всякого акта речи, исторически
обусловленного и свободного в одно и то же время, одна сторона
связана с его исторической «необходимостью», то есть с его
исторически необходимым условием, а именно с языком,
а другая — с определенной целью, с выражением значения,
и поэтому она выходит за пределы установленного языка50.
К данному пункту мы еще вернемся ниже (ср. III, 2
и 111, 5.1).
2.3. Далее, необходимо подчеркнуть,
понимать под «языком» конкретный язык, а не абстрактный,
то язык оказывается не менее подвижным, чем речь. В
самом деле, язык конкретно существует в качестве
формальных и семантических правил речи (ср. 2.1) — как форма
или схема деятельности. Для речи каждого индивидуума
«язык» состоит в том, что этот индивидуум говорит, как
другие, или, точнее, в этом самом как, которое всегда
является исторически
несколько парадоксальной формулировке, можно было бы
сказать, что язык —это как бы «субстантивированное
наречие»: «говорить по-латински» latine [loquil преобразуется