Жизнь Платона

В заключение скажем о восприятии Платона в России. На русский язык сочинения Платона были переведены в 70-ые годы ХVIII века трудами переводчиков Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. Во введении переводчики (священник Иоанн Сидоровский и коллежский регистратор Матфей Пахомов) пишут:

"Весь свет со удивлением  взирает на то блаженство России, Отечества нашего, до коего возвысилась  она в настоящем златом веке. Но может ли что иное быть  источником благосостояния какого-либо  царства, как не едина токмо  мудрость предержащия власти? Платон, знаменитейший из всех древних  философов, полагая сию истину  всякого сомнения чуждою, в пятой  книге своего гражданства (речь  идет о диалоге "Государство" - И.Л.) сказует, что всякое царство  тогда достигнет своего блаженства, когда или цари будут любомудрствователи, или любомудрствователи сделаются  царями. Таковой истины, как бы  прорекательне Платоном изреченной, зрится в России ныне, паче  нежели в предшедшие веки, самое  событие. Отечество наше, коль  величайшею ни блистает теперь  пред прочими державами славою, коликим ни наслаждается благоденствием  всему сему есть виновница  державствующая во днех сих  августейшая монархиня наша[...]”

В этом же введении дается краткая  биография Платона и обзор  его творчества. В частности, авторами введения говорится, что "многие порицают сего писателя (Платона - И,Л.) за то, что  он не предлагает о вещах просто и ясно, и сим самым причиняет  читателям своим темноту и  неудобовразумительность". Отвечая  на это обвинение в адрес Платона, переводчики пишут: "Известно, что  обретаются два образа сочинений. Един есть простый и сухий образ, свойственный мафиматикам, представляющий истины, чуждые всяких украшений[...] Сей образ тогда  бывает изящен и полезен, когда употребляется  пред человеками просвещенными, разумными  и непричастными предрассуждениям. Вопреки, он лишается всея своея силы, если предлагаем будет людям предубежденным, легкомысленным и жестоковыйным[...]"

Это введение к Собранию сочинений  Платона представляет собой первый отечественный опыт анализа философии  выдающегося греческого мыслителя.

При жизни Платона ходили слухи о том, что в Академии преподается в устной форме особая  тайная философия, о которой в диалогах ничего прямо не говорится. Диоген Лаэртский свидетельствует:"Словами Платон пользовался очень разными, желая, чтобы его учение не было легко уяснимым для людей несведущих". Из этого следует, что Платон свои диалоги предназначал как для сведущих, так и для несведущих. И действительно, любое иносказание предполагает разделение читателей по крайней мере на двух типов. Их можно назвать по разному Диоген называет их сведущими и несведущими, я - А. Т. Геворкян называв их первыми и вторыми. Первые читатели не улавливают цели иносказаний, или вовсе не воспринимают иносказаний; вторые же обнаруживают иносказательный покров и выявляют то, что скрыто под различными Формами иносказания. Сам Платон также разделял своих читателей на два типа. Об этом свидетельствует Седьмое письмо, где он говорит:"Если бы показалось, что следует написать или сказать это в понятной для многих форме, что более прекрасного могло быть сделано в моей жизни, чем принести столь великую пользу людям, раскрыв всем в письменном виде сущность вещей? Но я думаю, что подобная попытка не явилась бы благом для людей, исключая очень немногих, которые и сами при малейшем указании способны все это найти". Из этого можно видеть, что сам Платон разделял своих читателей на "многих" и "немногих". Именно на этих немногих и рассчитывал Платон при построении сложной структуры диалогов, в которых под различными формами иносказания он скрыл свои подлинные воззрения.

Начиная с древности в  платоноведении существовала точка  зрения, согласно которой диалоги - экзотерические (внешние) сочинения  не содержат в явном виде эзотерических (внутриакадемических) учений, которые  преподавались ученикам Платона  устно и хранились в тайне  от внешнего мира. В этом свете основной проблемой платоноведения стало  выявление соотношения двух Платонов: автора диалогов и наставника Академии. Об этом свидетельствует, в частности; А. Клеванов, который в 1861г. писал: "Было высказано некоторыми довольно странное мнение, будто и из подлинных сочинений  Платона нельзя извлечь истинного  понятия об его учении, что оно  в полной ясности преподано им тайно только ученикам его, а в  сочинениях внутренний смысл учения скрыт под намеками и образами, частью с умыслом, частью из осторожности". Сам А. Клеванов называет эту точку  зрения странной и, вероятно, солидаризируется со Ф. Шлейермахером, который, как утверждает А. Клеванов, опроверг эту догадку  и с его времени почти потеряли в нее веру. И действительно, Ф. Шлейермахер в XIX веке был авторитетным теологом и своими переводами сочинений Платона на немецкий был известным и в платоноведении. Он своими интерпретациями христианизировал Платона, а свидетельства Диогена Лаэртокого и других он объявил несерьезными анекдотами ненаучной традиции и категорически отверг их. Воззрения.

Ф. Шлейермахера о Платоне  оставались господствующими в XI Яз. В особенности трудно было выйти из-под его влияния мыслителям христианской направленности. В этом отношении интересна позиция Гегеля, который отверг концепцию двух Платонов: "Это, впрочем, дурное различение, так как получается вид, будто у Платона были две философии: одна для внешнего мира, для людей, а другая - внутренняя, сохраняемая для интимного круга". Он полагал, что у Платона одна философия. Однако, его интуиция исследователя заставляет его частично признать то, что он в общем отвергает: "Но эзотерическим является спекулятивное, которое, хотя бы оно было написано и напечатано, все же, не будучи тайной, остается сокрытым для тех, кто не хочет делать усилия мысли". Таким образом, Гегель фактически признает, что диалоги Платона рассчитаны на читателей двух типов: тех, которые не делают усилия мысли и тех, которые, делая усилие мысли, правильно понимают спекулятивное сокрытое.

В ХХв. эзотерические тенденции  в платоноведении начали усиливаться. В 1912г. В. Егер безоговорочно провозгласил, что настоящая философия Платона  не может быть найдена, в его диалогах, которые следует считать не философскими сочинениями, а произведениями искусства. Подлинно платоновские воззрения содержались  в его устном учении - том, которая  может быть восстановлена по свидетельствам Аристотеля и других его учеников. Этой концепции В. Егера придерживаются представители известной тюбингенской школы Г. Кремер и К. Гайзер, которых  обычно называют эзотеристами, Е. Н. Тигерштедт говорит:"Если бы диалоги вдруг  бесследно исчезли, это не повлияло бы на эзотерические концепции платонизма, поскольку последние не основываются на анализе диалогов, хотя эзотеристы последовательно пытаются найти  в них обоснование своих мнений".

Заключение

Итак, можно ли считать  философское наследие Платона артистическим  философствованием, местами гениально  прозорливым, однако лишенным систематической  строгости и методически исчерпывающей  полноты? О большинстве диалогов, за исключением Тимея и Законов, действительно, можно сказать, что  построение их прихотливо, логика изложения  определяется скорее художественными  или пропедевтическими задачами, нежели логикой философского предмета. Тем не менее об отсутствии системы  в философском наследии Платона  не может быть и речи. Внимательное изучение Платоновского корпуса  показывает, что в нем всесторонне  и полно выражена тщательно проработанная  философская концепция, диалектически  изощренная и, что самое замечательное, свободная от догматической косности и окостенелости.

Душа платоновского идеализма  учение о Благе. Из платоновской философии  вошло в культурный обиход человечества не только понятие идеи, но и понятие  идеала. Идеализм Платона идеализирующее учение. Прежде всего Платон идеализирует познавательную деятельность человека. Платоновская гносеология менее  всего хлопочет об адекватности человеческих познаний познаваемому миру, главное  в познании усмотрение перспективы  движения к совершенству. Познание постигает вещи только тогда, когда  оно постигает меру возможного совершенства каждой вещи, ее идеал, а также место  этого идеала в Едином Благе Бытия. Соединение в одной высшей идее Блага, Бытия и Единого обусловило сквозное единство этического, космологического и гносеологического уровней  его философского учения. Сущность человека, согласно этому учению, заключается  в безостановочном устремлении  к познанию совершенства бытия, своего собственного совершенства, своего идеала, и тем самым к самоусовершенствованию. Подобным же образом Платон идеализирует природу мироздания, общественный порядок, да и все, к чему прикасается его  мысль. Философия, по Платону, начинается с удивления, а держится и питается любовью, любовью к идеалу и к  любому объекту мысли как к  возможности идеала.

Философия Платона не раз  возрождалась на протяжении истории  под именем платонизма. Этим именем называется всякое учение, которое  в основание бытия кладет идеальные  сущности, в основу познания интеллектуальное усилие, отправляющееся от интуиции, в  опыте имеющее лишь результат, но не источник, а в этике проповедующее  превосходство вечных ценностей  над заботой и злобой дня.

В политике это выражается в примате общегосударственных  интересов перед частными; закон  подчинения гражданина государству  понимается как справедливость и  становится залогом спасения и будущего блаженства каждой человеческой души.

В логике это означает превосходство  общего над единичным и более  общего над менее общим, в гносеологии  суверенитет понятия и приоритет  его перед чувственным опытом. Истина это закон подчинения знания идее.

В космологии это сказывается  в низведении самодостаточного и  самодвижущегося космоса досократической  философии на уровень производного и произведенного механизма, скопированного с внеположенного космосу образца  и приводимого в движение силой, лишь отчасти заключенной в космосе  и ведущей свое происхождение  от внекосмических начал. Закон приближения  копии к образцу именуется  у Платона истиной, закон подчинения частей целому и соподчинения частей внутри целого соразмерностью, закон  полного и совершенного единения многого в одном красотой. Истина, соразмерность и красота сводятся в наивысшее единство, именуемое  Благом.

Тем не менее философия  Платона это не философия приоритетов, это философия меры. Крайности  Платона это не области существования, а пределы понимания. Истина бытия  и понимания каждой вещи и ее идеи определяется как мера. Мера это  количественно определенное среднее, узел связи двух крайностей многого  и единого, частного и целого, единичного и общего, соотношение которых  в их смеси определяется числом. Число это то, что объединяет физическое существование космоса и метафизическое бытие идей. Самое конечное единство определяется числом единица . Отношения  любой из идей к идее единого составляет меру и число этой идеи. Мера и  число вещи это отношение наличного  соотношения между соединившимися в ней крайностями к тому, которое  задано ей идеей. Мир вещей, таким  образом, от мира идей отличается тем, что у идеи свое число, целое, а  у вещи всегда дробное, знаменатель  которого может увеличиваться или  сокращаться, обнаруживая меру совершенства вещи; мир вещей именуется миром  становления, поскольку каждая вещь в нем находится в движении, направленном к совершенствованию, к сокращению разрыва между действительностью  и истиной. Вещь всегда лишь становится тем, что есть ее идея, путь ее становления  бесконечен, а разрыв между совершенствующимся и совершенством всегда сохраняется, ибо отягощенная несовершенством  индивидуальности вещь всегда чуть-чуть не-до-идея, как бы ни блистала она  соразмеренностью, добротностью и красотой.

Добротность, или добродетель, это та же мера, но понятая в эстетическом или этическом смысле. В государстве  мера-добродетель гражданина это  его сословная принадлежность. В  космосе мера-добротность вещи дается ей как ее возможность, то есть как  диапазон ее перемен в процессе становления, определенный ее включенностью в  соразмерное единство целого.

Мера и возможность  философии состоят в очищении и возвышении души человеческой, во всемерном развитии способности  бессмертной души к припоминанию тех созерцаний, какие доступны душам, поднявшимся до края, отделяющего  небо от занебесной области идей.

Ближайшим образом душе требуется  припоминание идеи справедливости (и  Блага, ибо верховная идея Блага  познается в каждой из прочих идей как цель и основание всего), дабы справедливой жизнью заслужить себе право в последующих воплощениях  подниматься раз от разу все выше и выше по ступеням совершенствования. Однако познание этой высшей справедливости в земных условиях оказывается едва ли не самым трудным познанием, к  нему ведет долгий путь воспитания и образования, развития мыслительных способностей.

Конечная цель философии  привести к осуществлению все  лучшие возможности души, ее способность  путем мнения, состоящего из веры и  уподобления, и мышления, состоящего из познания и рассуждения, находить верную дорогу как в лабиринтах становления, так и на магистралях бытия.

Наконец, какова та картина, то зрелище, которое душа, получившая посредством философии свое полное развитие, может составить как  идеальный образ своего двойного обиталища? Это должно быть зрелище  космоса, с одной стороны, и вечного  прообраза этого космоса бытия  с другой. Однако истинное бытие  лишено не только материи, но и формы, к тому же оно просто, односоставно и тем самым неподвластно логосу-отчету, разбирающему состав многосложного. Высшая ступень истины неизреченна, постичь  ее можно самое по себе, в свете  ее собственного сияния, но выразить лишь в отображении, в эйконе. Таковы эйконы пещеры в Государстве , земли в  Федоне , неба и занебесной области  в Федре . Наиболее правдоподобным эйконом  бытия является сделанный по его  образцу космос, он более всего  подобен своему благому образцу-прообразу, поэтому изображение космоса  в Тимее можно считать наиболее адекватным из возможных эйконов  бытия.

Можно ли считать правдоподобный миф Тимея не только наиболее истинным изображением бытия, но и собственно изображением бытия? Не относится ли космос к бытию как становление  к своей идее? Не есть ли космос сотворенный  аналог бытия, как время и движение космоса аналоги вечности и покоя  бытия? Исчерпывает ли идея космоса  всю полноту мира Идей? Есть ли в  мире бытия образцы для других созданий? В наследии Платона, скорее всего, нет на этот счет указаний, кроме, может быть, одного. Говоря о сотворении космоса из двух начал, идеи-образца  и восприемлющей материи ( Тимей , 50 С-Е), Платон замечает, что этому  неопределенному, бесформенному, безвидному восприемлющему началу предстоит воспринять все возможные формы, все роды вещей, все возможное разнообразие видов. Для обозначения целокупности космоса в греческой философии  употреблялось слово пан все, всевозможное, всяческое, всякое все. Платон не может сказать о космосе, что  тот все, помимо космоса есть бытие, но что космос являет собой всевозможную пестроту всяческого бытия в становлении, это, по-видимому, можно считать вероятным.