Мистицизм и наука Б. Рассела

Титульник 
Введение 

      Британский  мыслитель, философ, логик и математик Бертран Рассел – одна из самых поразительных фигур ушедшего века. Разносторонность его дарований, плодовитость и долголетие (он прожил без малого 100 лет) заставляют вспомнить Гете, о котором поэт Евгений Баратынский сказал некогда: «...совершил в пределе земном – все земное». Богатство натуры Рассела просто ошеломляет. Этот человек занимался философией математики и математической логикой, оставил в этой области классические труды; он же лауреат Нобелевской премии по литературе за философский трактат «Супружество и нравственность» (1950 год).

      Почти все центральные работы известного английского Бертрана Рассела, посвященные критике религии и церкви, достаточно полно представляют позицию философа по проблемам религии, веры, бессмертия души, существования бога, роли церкви в истории и культуре. По мнению Б. Рассела наиболее плодотворной традицией в истории философии является стремление поставить теоретико-познавательное исследование на почву логики.

      Работа  «Мистицизм и логика» представляет собой итог его размышлений о философии религии в ранний период творчества. Философ ставит перед собой четыре вопроса об истинности либо ложности мистицизма:

1. Существуют ли такие два способа познания, которые можно назвать соответственно разумом и интуицией? И если существуют, то можно ли одному из них отдать предпочтение?
2. Иллюзорны ли всякая множественность и всякое различие?
3. Является ли время нереальным?
4. К какого рода реальностям принадлежат добро и зло?

      Размышления по поводу мистицизма и науки и ответы на эти вопросы предстоит рассмотреть в данной работе:

Мистицизм и наука  

      Бертран Рассел в книге «Мистицизм и логика»  выделяет две противоположности: мистицизм и наука. Науку, видимо, как наиболее точное выражение логического мышления. Однако совсем противопоставлять эти два понятия не следует. Один и тот же человек в одно время проявляет себя в контексте следования научному методу познания, а в другой момент оказывается самым неподдельным мистиком, сознавая это или нет. Рассел пишет: «Величайшие люди, те, кого мы называем философами, ощущали нужду одновременно и в науке и в мистицизме: в попытке гармонического соединения того и другого состояла цель их жизни». Во многом он упирается на убеждения двух философов, Гераклита и Платона, которым «удалось достичь органичного соединения того и другого».

      Тем не менее, ни то ни другое не существует само по себе, а проявляется в характерных психических реакциях конкретных людей, в их общем стиле (контексте) восприятия, характерном для науки или мистики. Например, один ученый считает, что данная проблема из области фантастики, мистики, а другой верит в ее научность. Необходимо четко осознавать, что наука и мистика – это абстрактные понятия, существующие для удобства описания этих стилей и, говоря «наука» или «мистика», подразумевается только эта условная, описательная абстракция, ограниченная использованием опять же только конкретными психическими явлениями. Соответственно, говоря «ученый» или «мистик» – подразумевается человек, демонстрирующий явную предрасположенность к той или иной абстракции.

      Можно привести в качестве примера такую ситуацию. Человек, пробираясь в ночном незнакомом лесу мимо кладбища, вздрагивая от малейшего шороха, воображая завораживающие картины и истово моля, чтобы побыстрее пронесло и кончилось, является «мистиком», а когда утром приходит в лабораторию и включает компьютерную систему экспериментальной проверки собственного предположения, вытекающего из некоторых вполне обоснованных начальных допущений, он – «ученый». Но так ли это?

      В первом случае тревога, беспокойство и даже благоговение перед неисповедимой силой и властью ситуации, в которой он оказывается, происходит, в первую очередь, от недостатка информации, неопределенности, которая делает невозможной выбор подходящего противодействия.

      Во  втором случае имеется достаточная определенность исходных наборов данных, дающую возможность делать уверенные предположения и проверять их на опыте.

      Гераклит, по мнению Рассела, отдает предпочтение научному подходу. Он верил в постоянно изменяющийся мир, в вечное становление, предпочитал «все то, что доступно зрению, слуху и изучению», что составляет непосредственно научное наблюдение.

      С другой стороны Гераклит был и мистиком, но особого рода. Для него иллюзорным было все неподвижное сущее; первовеществом природы, согласно его утверждению, является огонь – символ непрерывной изменчивости и текучести всех вещей, основная субстанция. Все, подобно пламени в костре, рождается благодаря чьей-либо смерти. «Бессмертные — смертны, смертные – бессмертны, смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают».

      Платон  же больше склоняется к мистическому элементу. Все его понимание мира пронизывается мистическим богословием. Платон рассматривает мир, в котором мы живем, как мир изменения и догадок и мнения, в котором знание невозможно. Знание должно быть уверенным, и объект знания должен быть неизменным, вечным, и ничто в мире не удовлетворяет этим требованиям. Даже, казалось бы, в такой точной науке как математика взгляды Платона систематизировались на основе мистической теории чисел. Он указывал на связь математики с музыкой, тем самым придавая этой точной науке мистический характер вселенской гармонии. Научная сторона его ума присутствует в работах, посвященных его учителю Сократу, который в свою очередь излагает теорию идей Пармениду.

      У Рассела и Гераклит, и Платон являются доказательствами, что «высочайшим из достижений, возможных в сфере мышления» является единение мистика и ученого.

      Что же есть мистика и наука? И как связаны эти два понятия?

      Обращаясь к истории, мистические явления, происходящие в природе (гром, молния, дождь) и имевшие ранее божественное происхождение, в дальнейшем побуждали людей к выявлению, распознанию сути этих самых явлений. Загадочная наука алхимия с ее философским камнем и эликсиром  жизни, как смесь действительности и иллюзии, всегда будет производить могущественное обаяние на многие умы.

      Становится  понятно, что первый (мистический) уровень  жизненного опыта всегда предшествует второму (научному). Можно было бы просто сказать, что первый – является обязательной стадией развития личности при формировании жизненного опыта, но роль первого этим далеко не ограничивается и оказывается, что второй вообще не может существовать и функционировать без первого. И это всегда проявляется в соотношении творческого воображения и научного развития результатов этого воображения, в условном подразделении на «теоретиков» и «экспериментаторов». В этом смысле невозможно провести точную границу между мистикой и наукой и разделить их. Почти во всем используя мистическую недоопределенность «теоретик» и почти по всем используя научную определенность «экспериментатор» – осуществляют последовательное развитие познания. Наука и мистика остаются условно определенными понятиями, без возможности их строгого, однозначного разделения и определения.

      Мистическая философия – всегда точная и чёткая методология, несмотря даже на то, что имеет основанием нечто абсолютно нелогическое и «зыбкое» – опирается на веру в интуитивную способность, что является противоположностью аналитическому познанию.

      В книге «Мистицизм и логика» Рассел сравнивает человека, идущего путём веры, с человеком, идущим только путём опоры на чувства так: «Вера в путь мудрости – путь внезапных озарений, а научный путь познания внешних явлений – это медленный и изобилующий ошибками путь». Именно мистический путь (то есть духовный, путь веры) он считает переживанием и познаванием настоящей реальности. «Всякий, кто способен к концентрации на внутреннем переживании, должно быть, испытывал когда-нибудь странное ощущение нереальности окружающего; теряется контакт с повседневными вещами, пропадает ощущение надежности внешнего мира…». Это состояние сознания, переходное между телесным и внетелесным пребыванием часто называют медитативным трансом, которое также основано на полной концентрации внутри себя для достижения определенного состояния разума и психики. Рассел определяет это как негативную сторону мистического посвящения.

      Прежде  чем приступить к ответам на вопросы  Рассела, упомянутые в самом начале, необходимо отметить следующее. Бертран Рассел выделяет четыре признака мистического просветления:

• вера в интуицию, откровение как способ познания, который противоположен чувству, рассуждению и анализу;
• вера в единство, отказ принимать противоположность или различие;
• отрицание реальности времени как результат отрицания различий;
• всякое зло является иллюзией, порожденной «противоположностями» интеллекта.

      Они-то и заставляют Рассела далее задать эти самые вопросы и постараться  самому же на них ответить, что необходимо теперь сделать в концепции данной работы.

      1. Существуют ли такие два способа познания, которые можно назвать соответственно разумом и интуицией? И если существуют, то можно ли одному из них отдать предпочтение?

      В основании гераклитовой теории разума лежит тот факт, что, бодрствуя, мы живем в обычном мире. Мы можем общаться друг с другом, управлять и контролировать один другого – здесь основа нашей уверенности в том, что мы не жертвы иллюзии. Однако эта теория имеет и второе, символическое, мистическое значение. Это – теория мистической интуиции, которая дается избранным, тем, кто бодрствует, кто наделен силой видеть, слышать и говорить: «Не следует действовать и говорить подобно спящим... Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный... Мир является общим для тех, кто бодрствует, – это мистическое единство, единственность всех вещей, которые могут постигаться только разумом.

      Разум по Платону имеет чистую и несмешанную природу. Платон тщательно отграничивает его от всего материального, вещественного, становящегося: «разум» интуитивен и своим предметом имеет сущность вещей, но не их становление.

      У Рассела разум сопоставляется с  интеллектом, интуиция – с инстинктом. При этом «инстинкт, как и остальные человеческие способности, легко ошибается». Инстинкт подразумевается как низшая степень развития человека. Но разум необходим для исправления тривиальности, односторонности, а не для уничтожения инстинкта. Слабый разумом человек имеет обманчивое представление; в вопросах не практических, а философских самые твердые инстинктивные убеждения иногда совершенно ошибочны. Тем не менее, подсознательно, интуитивно человек чувствует искренность и фальшь, дружелюбие и враждебность, ложь и правду, несмотря на искусные маски окружающих его людей. Интуиция в полной мере проявляется там, где она непосредственно полезна, например в оценке характеров и настроений других людей.

      Интуиция  и интеллект полезны, но с ростом цивилизованности интуиция ослабевает, а интеллект становится бесполезным. Отсюда следует, что интуиция, как правило, сильнее у детей, чем у взрослых, у людей необразованных, чем у образованных.

      Интуиция  похожа на дар из ниоткуда и потому нередко рассматривалась как сверхъестественная мистическая способность, а еще сравнительно недавно также и как врожденный инстинкт. Некоторые авторы трактуют интуицию и интеллект как мешающих друг другу соперников.

      В ХIХ веке размежевание интуиции и интеллекта привело к конфликту между теми, кто поклонялся интуиции и считал недостойным внимания интеллектуальные занятия ученых и философов, и теми, кто отдавал предпочтение интеллекту и неодобрительно отзывался об иррациональном характере интуиции как о лишенном какого бы то ни было здравого смысла. Это пагубное противостояние двух крайних и односторонних взглядов на познавательную деятельность все еще продолжается до настоящего времени.

      Интуитивное суждение дается «ясным и упорядоченным  умом» и возникает в сознании сразу как целостный образ. Человек на своем непосредственном опыте больше сталкивается с интеллектуальной деятельностью, так как интеллектуальные операции представляют собой цепочки логических выводов, звенья которых поддаются наблюдению и контролю со стороны сознания, и эти звенья отчетливо отличимы одно от другого. Механизм действия интуиции понятен значительно меньше, ведь об интуиции можно судить главным образом по ее достижениям, в то время как актуальный режим ее работы, обнаруживающий тенденцию к непосредственному постижению вещи, стремится отграничиться от рассудочной деятельности сознания.

      Интересно, что противопоставление таких понятий, как интеллект и интуиция встречается неоднократно в литературе: человек может полагаться либо на одно, либо на другое. Если рассматривать эти понятия отдельно, то интуицию скорее всего в общем смысле относят к разряду иррациональных предчувствий, чутью, какому-то непонятному «нашептыванию» как бы извне. Чем выше будет уровень интеллекта, тем, соответственно, выше будет «достоверность» нашего «предчувствия».

      Рассел  отрицает противоположность инстинкта  и интеллекта. «Инстинкт, интуиция – это то, что первоначально приводит к идеям, подтверждаемым или опровергаемым последующим рассуждением; однако подтверждение, если оно возможно, в конечном счете состоит в совместимости с другими идеями, которые имеют, в свою очередь, не менее интуитивный характер».