Автор работы: Пользователь скрыл имя, 20 Мая 2012 в 22:12, реферат
Речь идет о проблемах, связанных с определением понятий и прояснением языка нравственности и права, исследованием вопроса о сущности и специфике нравственности, соотношением нравственности с политикой, психологией, религией и т.д., изучением структуры и функций нравственности.
Введение.
Этико-правовые учения и их роль в становлении автономной этики.
Метафизический поворот в этике (80-90-е годы).
Нравственная философия как система: этика "соборного добра" В.С. Соловьева.
Этические итоги конца XIX века.
Заключение.
Список используемой литературы.
Более
последовательной ортодоксальной линии
марксистской этики придерживалась
A.M. Коллонтай (1872-1952). В своей работе
"Проблема нравственности с позитивной
точки зрения" (1905) она развивает
историко-материалистический взгляд на
проблемы источника и назначения
нравственности. Обосновывая социальную
природу нравственных норм, Коллонтай
считает, что они выражают взаимоотношения
между обществом и индивидом,
обеспечивая на известной ступени
социального развития взаимные интересы
той и другой стороны. Главным
фактором нравственной эволюции является
"прогрессирующее развитие связи
индивида с социальной группой".
Этот прогресс связан с превращением
внешних формальных требований долга
во внутреннюю моральную мотивацию
личности. "По мере культурных успехов
человечества нравственные нормы теряют
свою категоричность и из внешних
императивов и формальных предписаний
долга обращаются постепенно в чувства
людей, самостоятельный душевный импульс"
[1]. По мнению Коллонтай, чем теснее
и гармоничнее будет
Существенную
роль в становлении марксистской
этической доктрины сыграла работа
Л.И. Аксельрод (1868-1946) "О простых законах
нравственности и права" (1916). Сама по
себе эта работа стала одним из моментов
полемики, вспыхнувшей в 1915-1917 гг. между
Г.В. Плехановым и Аксельрод, с Одной стороны,
и Л. Мартовым - с другой. Дискуссия развернулась
в связи с заявлением Плеханова о том,
что действия германской военщины в 1914
г. нуждаются, помимо прочего, в оценке
"с точки зрения простых законов нравственности
и права". Позиция Плеханова было подвергнута
критике со стороны Л. Мартова, обвинившего
его в отступлении от классовой оценки
ситуации. Ответом на критику Мартова
и стала статья Аксельрод, включившая
в себя, помимо полемического содержания,
попытку концептуального разрешения данной
проблемы. Основным положением ее статьи
явилась мысль о том, что простые законы
нравственности - это реальный и действенный
фактор нравственного развития человечества.
"Без признания и подчинения этим простым
законам права и нравственности, - утверждала
Аксельрод, - немыслимо человеческое существование"
[2]. В качестве конкретных примеров простых
норм нравственности Аксельрод указывала
на такие нормы, как принадлежность к одному
и тому же обществу, государству; общая
заинтересованность материальным благополучием
данного общества; общие черты семейного
быта, влияние одной и той же культуры;
солидарность интересов большинства членов
общества в борьбе против консервативных
порядков и др. Вместе с тем Аксель-род
подчеркивала, что, несмотря на наличие
этих простых норм, мораль классового
общества определяется в целом не этими
общечеловеческими отношениями, а нравственными
принципами, вытекающими из противоречия
и борьбы классов. Однако, несмотря на
эти оговорки, этическая концепция Аксельрод
была подвергнута в марксизме суровой
критике. Ей ставили в вину, прежде всего,
сближение общечеловеческих элементов
морали с категорическим императивом
Канта. В конце 20-х годов статья Аксельрод
оказалась в центре известной философской
дискуссии между деборинцами и механистами
и была охарактеризована Дебориным "как
ревизия марксизма в духе кантианства".
По иронии истории Аксельрод были предъявлены
те же обвинения, которые она сама выдвигала
в свое время против "легальных" марксистов:
Струве, Бердяева, Булгакова и др. Тем не
менее, на протяжении нескольких десятилетий
статья Аксельрод оставалась практически
единственным источником по проблеме
общечеловеческого в марксистской этике
и оказала свое позитивное влияние на
развитие советской этики 60-х годов, когда
впервые в рамках марксизма официально
был признан факт наличия простых общечеловеческих
норм нравственности.
1 Коллонтай
Л.М. Проблема нравственности
с позитивной точки зрения // Образование.
1905. № 9. С. 93.
2 Акселърод (Ортодокс)Л.И. Философия и общественность. Простые законы нравственности и права //Дело, 1916. № 1. С. 52-53.
А.А. Гусейнов. История этических учений
Пореволюционный этический идеализм в России (1918-1922)
В первые
пореволюционные годы в России продолжали
действовать религиозно-
1 Например,
"Вольная академия духовной культуры",
"Вольное содружество духовных течений",
"Братство святой Софии", "Русское
антропософское общество" и др. Устав
общества "Вольной академии духовной
культуры", инициатором образования
которого был НА. Бердяев, ставил своей
задачей "изучение духовной культуры
во всех ее проявлениях и формах, в том
числе и в области этической мысли".
Сборник
"Из глубины" объединил идейные
позиции авторов, исходивших из установки,
что "положительные начала общественной
жизни укоренены в глубинах религиозного
сознания" и что разрыв этой коренной
связи есть ни с чем не сравнимое
духовно-нравственное крушение, постигшее
русское общество. Авторами статей сборника
стали такие известные философы, как С.А.
Аскольдов, Н.А. Бердяев, С.А. Булгаков,
П.И. Новгородцев, П.Б. Струве, С.Л. Франк
и др. Программной статьей, открывающей
сборник, стала статья С.А. Аскольдова
(Алексеева) (1871-1945) "Религиозный смысл
русской революции". Корни русской революции
Аскольдов усматривает в особом складе
русской души. Всякая душа, - согласно Аскольдову,
- состоит из трех начал: святого, человеческого
и звериного. Гармоничное сочетание этих
начал определяет в целом уровень духовной
культуры того или иного народа. Особенностью
русской души является своеобразный "душевный
симбиоз" святого и звериного. Человеческое,
гуманистическое начало русской души
оказалось неразвитым. По словам Аскольдова,
"русский человек, сочетавший в себе
зверя и святого, по преимуществу, оставался
гуманистически некультурен на всех ступенях
своего развития". Революция стала следствием
этой контрастности русской души и породила
три вида зла, заключающихся в нарушении
каждым из трех начал русской души своей
нормальной функции в связи с остальными.
Первое зло проявилось "в обособленности
святого начала от человеческого", в
злоупотреблении религиозной свободой,
выразившемся в отказе от требований гуманистической
и гражданской этики. Второе зло обнаружилось
в изолированном выступлении гуманистического
начала в качестве самодовлеющей и самодостаточной
инстанции. Наконец, третье зло - злоба
природного зверя, натравленного и на
святое, и на человеческое. Однако в русской
революции, по мысли Аскольдова, есть и
свой положительный смысл. Для осуществления
религиозного смысла истории необходимо
"внутренним деятельным усилием развязать
сложное сплетение добра и зла. Надо сделать
их взаимно свободными для того, чтобы
от зла можно было радикально и окончательно
отречься. Русская революция учит этому
развязыванию и отречению" [1].
1 Аскольдов
С.Л. Религиозный смысл
Проблема
добра и зла оказалась также
в центре нравственных исканий Л.П.
Карсавина (1882-1952); однако он рассматривает
ее не с культурно-этнологической, а с
метафизической точки зрения. Карсавинская
метафизика добра и зла явилась последним
всплеском русской этической мысли перед
ее расколом и разрывом традиций. Отсюда
тот пафос "всеединства добра", которым
пронизаны этические построения Карсавина.
Нравственная тема занимала одно из ключевых
мест в карсавинской "метафизике всеединства".
Сама по себе нравственность, по мысли
Карсавина, фиксирует и выражает момент
разъединения твари с Творцом, представляя
собой своего рода "индивидуализацию
всеединства". Эту мысль Карсавин с
неизменной последовательностью развивал
во многих своих работах, и в особенности
таких, как "Saligia", "О свободе",
"О началах", "О личности". Но
только в объемной статье "О добре и
зле" (1922) он дал законченный очерк своей
этики.
Свое
исследование Карсавин начинает с установления
"основной апории этики", суть которой
в противоречии между субъективным и объективным
добром. С одной стороны, добро есть то,
что я "одобряю" и признаю таковым
в качестве добра. Но, с другой стороны,
добро есть и нечто объективное, вынуждающее
меня признать его в качестве образца,
идеала добра. Карсавин анализирует различные
варианты решения этой антиномии и приходит
к выводу, что снятие противоречия возможно
только признанием того, что добро всеедино
по своей природе. "Высшее одобряющее
начало, которое есть я сам и в то же время
есть не я, а нечто, меня самого одобряющее
и потому высшее, является необходимым
условием существования добра и содержит
в себе всяческое добро. Оно - всеединое
добро" [1]. Отсюда Карсавин приходит
к мысли, что "Я" есть "несовершенная
индивидуализация всеединого добра".
1 Карсавин
Л.П. О добре и зле // Карсавин Л.П. Малые
сочинения. СПб., 1994. С. 253.
Благодаря
этому снимается противоречие между
добром объективным и субъективным,
абсолютным и относительным, лежащее
в основе классической сократовско-аристотелевской
традиции этики и оределяющее сам предмет
этики, обособленность последней в системе
философских знаний. Идея всеединого добра
вновь интегрирует этику в метафизику.
Там, где нет противоречия между абсолютным
и относительным, объективным и субъективным
добром, стирается различие и между добром
и злом (что и происходит в дальнейшем
у Карсавина), там нет и этики как абстрактной
теории морали. Не случайно, что всеединое
добро, по Карсавину, не отвлеченно, а конкретно
в его индивидуализации и символах ("Высшее
выражение добра - не норма, а Иисус Христос").
Поэтому в строгом смысле слова у Карсавина
и нет этики как таковой. Его учение о добре
и зле является органическим моментом
его метафизической системы.
От идеи
всеединого добра Карсавин приходит
к положению о тождестве добра и бытия:
"Всеединое добро не что иное, как всеединое
бытие; всеединое бытие не что иное как
всеединое добро". В свете тождества
бытия и добра Карсавин рассматривает
проблему соотношения добра и зла. Согласно
Карсавину, стержнем нравственной философии
следует считать не принцип различения
добра и зла, а принцип всеединства добра.
Познавший зло, как отличное от добра бытие,
подчеркивает Карсавин, потерял уменье
отличать добро от зла и самого добра больше
не видит. Для существования и опознания
добра нет никакой необходимости во зле
как в чем-то ином, добру противостоящем
и его отрицающем. Не злом определяется
добро, так же как не ложью истина и не
небытием бытие.
Но как
добро может быть добром без противостояния
иному? - спрашивает Карсавин. Это возможно
благодаря тому, что добро определяет
себя через самостановление как "еще
не" и "уже не" добро. В ограниченном
материальном мире это становление, будучи
и само умаленным, может давать самые разные,
в том числе и ничтожно малые степени добра,
которые мы в своем несовершенстве расцениваем
как "зло". В этой части своего исследования
Карсавин опирается на авторитет отца
церкви Григория Нисского, учившего, что
"зло есть лишение добра". Развивая
эту традицию, Карсавин делает вывод, что
зло есть "недостаток бытия или добра",
что "зло - ничто, ибо недостаток, отсутствие,
лишенность не может считаться бытием".
Поэтому и конкретное, житейское зло является
только недостаточным добром, обнаруживающим
свою недостаточность через противопоставление
полноте бытия. Конкретное зло при ближайшем
рассмотрении "разлагается" на нечто
сущее, а потому и доброе (в силу тождества
бытия и добра), и на ограниченность, неполноту,
недостаточность выраженного в этом сущем
всеединого добра. Так страдание как форма
зла есть, по Карсавину, "неполнота самоотдачи
и самоутверждения".
В заключение своего очерка Карсавин закономерно приходит к мысли о бессмысленности самой идеи "борьбы со злом". "Борьба со злом" еще более бессмысленна, чем борьба с "ветряными мельницами", ибо последние все-таки существуют, зла же нет совсем. Поэтому "борьба со злом" может заключаться только в "напряжении воли к добру, в росте причастия к бытию". Не обращаясь непосредственно к традиции непротивления злу насилием (и даже не упоминая нигде имени Л.Н. Толстого), Карсавин самостоятельно приходит к оригинальному варианту "метафизики непротивления", венчая тем самым религиозно-философскую традицию русской этики.
.А. Гусейнов. История этических учений
Этический
"раскол": моральная идеология
в Советской России и этика
русского зарубежья (сер. 20-х - кон. 50-х
годов)
Второй
период в истории русской этики
XX в. характеризуется расколом этической
мысли на два направления: этику
русского зарубежья (русскую этику
в изгнании), продолжающую, преимущественно,
традицию этического идеализма, и марксистскую
этику, выступающую в данный период
в форме "моральной идеологии".
Этот раскол окончательно оформляется
к первой четверти XX в., когда, с одной стороны,
в Париже в сентябре 1925 г., выходит 1-й номер
журнала "Путь", сформулировавший
духовные и нравственные задачи русской
эмиграции, а в Берлине в том же году издается
книга И.А. Ильина "О сопротивлении злу
силой", четко обозначившая позиции
идейно-нравственного противостояния,
а с другой стороны, в Москве этика неожиданно
оказывается в центре внимания партийных
функционеров, предпринявших в 1924-1925 гг.
попытку выработать внутрипартийный кодекс
коммунистической морали (партэтики).
Завершается же период раскола к концу
50-х годов. К этому времени этика русского
зарубежья постепенно исчерпывает свой
потенциал. Ее последними образцами можно
считать посмертно изданную книгу И.А.
Ильина "Поющее сердце" (1958), а также
фундаментальные труды П.С. Боранецкого
"О самом важном. Конечное назначение
человека" (1956), С.А. Левицкого "Трагедия
свободы" (1958) и Л.А. Зандера "Тайна
добра. Проблема добра в творчестве Достоевского"
(1959). В то же время "моральная идеология"
в советской России постепенно приобретает
новое качество и переходит на уровень
этического образования и теории коммунистической
морали.
Общая
характеристика этической науки: идея
конкретной этики; идеология моральной
институциальности; этические системы.
Характерной чертой развития русской
этики сер. 20-х - кон. 50-х годов явился поиск
путей обоснования "конкретной" этики
и опыт ее построения. Сама идея "конкретной"
этики восходит к этическому учению И.Г.
Фихте и получает свое первоначальное
осмысление на русской почве в статье
И.А. Ильина "Философия Фихте как религия
совести" (1914) и капитальном труде Б.П.
Вышеславцева "Этика Фихте. Основы права
и нравственности в трансцендентальной
философии" (1914) (см., в особенности, отдел
IV, гл. 2: Система конкретной этики. Хозяйство,
право, нравственность).
Основные
положения "конкретной" этики
могут быть сведены к следующим
моментам: обоснование нравственности
как конкретной "религии" добра;
создание индивидуального и