Уход от морали в философии Ницше

 

Тема: Уход от морали в философии Ницше

 

 

 

План:

Введение

Основная часть 

Вывод

Используемая  литература 

Уход от морали в философии Ницше

 

Тот, кто борется с чудовищами,  должен следить за собой, чтобы самому не обратиться  в чудовище.     Попробуй подолгу смотреть    в   пропасть,  и она заглянет тебе  в  глаза.

Ф. Ницше "По ту сторону  добра и зла"

 

 

 

Введение

 

Фридрих Ницше (1844 - 1900) - великий  немецкий философ и филолог, поэт и музыкант.

Бунтарь и имморалист - именно эти два слова приходят на ум первыми, когда мы говорим о Фридрихе Ницше.

Ницше можно назвать блестящим  проповедником индивидуализма, волюнтаризма и иррационализма. Ницше отвергает  принципы демократии и исторического  прогресса, он противопоставляет ему  amor  fati - любовь к судьбе; он отвергает также идеи равенства и справедливости, как "разлагающие цельность человеческой природы". Ницше, будучи сторонником принципа социальной иерархии, развивает элитарную концепцию абсолютного господства высшей касты - тех немногих, которые имеют право воплощать счастье, красоту и добро, господствовать над подавляющим большинством - серостью, которую не общество, а сама природа предназначила к тому, чтобы быть общественной пользой.

Основное внимание Ницше  было сосредоточено на проблемах  культуры, на вопросах этики и эстетики, в частности музыки, а также на идеях бытия человека. Ницше выделяет в искусстве два начала: дионисийское - стихийное, оргиастическое, экстатическое - и аполлоновское - просветлённое, гармоническое, рефлексивное. Эти противоборствующие силы характеризуют само бытие, причём дионисийское, изначально-жизненное, лежит в основе бытия. Идеал же культуры заключается в достижении равновесия этих полярных начал.

На опубликование некоторых  собственных гипотез относительно происхождения морали Фридриха Ницше  натолкнула прочитанная им "ясная, опрятная и умная, старчески умная книжечка" английского психолога доктора Пола Ри (Paul Ree), заглавие книжки было "Происхождение нравственных восприятий".  Автор её твёрдо стоял на позициях дарвинизма и искал корни нравственности и морали в области человеческих инстинктов, исключая из зоны поиска область интеллектуальную, а, также, не рассматривая исторических предпосылок формирования так называемых общечеловеческих ценностей.  Ницше пишет: "…в его гипотезах по меньшей мере забавно, что дарвиновская бестия и наисовременнейший скромный нравственный неженка, который "не кусается", подают друг другу руку; последний делает это с выражением известного добродушного и утончённого равнодушия на лице, к которому примешивается доля пессимизма, усталости, как будто бы вовсе не стоит так серьёзно относиться ко всем этим вещам - проблемам морали". Для Ницше в тот период важен был вопрос о ценности морали, особенно о ценности "неэгоистического", об инстинктах сострадания, самоотречения, самопожертвования, которые Шопенгауэр, великий учитель Ницше, "так долго подкрашивал, боготворил, переносил в потусторонний мир", но именно к инстинктам во Фридрихе росла всё более глубокая подозрительность, скрытый скептицизм: "Именно здесь видел я опасность для человечества, его высшую приманку и искушение - но к чему? к отрицанию? Именно здесь видел я начало конца, остановку,…усталость, восстание воли против жизни, нежно и уныло заявляющей о последней болезни".  В силу того, что задача о ценности сострадания и морали, построенной на сострадании, кажется чем-то случайным, сомнительным, философ выдвигает новое  требование: человеку необходима критика моральных ценностей, надо, наконец, усомниться в самой ценности этих ценностей. Ницше считает, что слишком долго люди принимали ценность моральных ценностей за данную, за факт, считали её несомненной и неоспоримой: "…до сих пор нисколько не сомневались и не колебались считать "хорошего человека" более ценным, чем "дурного", более ценным в смысле успеха, полезности, успешности по отношению к человеку вообще (в том числе и будущности человека)". Но никто не задавался вопросом: а если бы было справедливо обратное? Если бы доброе было бы симптомом регресса, а, следовательно, представляло бы опасность, соблазн, яд, посредством которого современность живёт на счёт будущего? Может быть, живёт удобнее, более безопасно, но и в более мелком стиле, пошлее?

Не мораль ли виновна в  том, что никогда не будет достигнута возможная сама по себе мощность и  красота типа человек?

Не является ли мораль опасностью самою опасною из всех опасностей?.

 

 

 

 

Основная часть

Понятие морали появляется в связи с попыткой оценить  вещи и явления. Оценка - то, что мнимо, упорядочивает окружающую человека хаотичную вселенную, определяет для него направление движения. ”Через оценку впервые появляется ценность и без оценки был бы пуст орех бытия” -уверяет нас ницшеанский пророк Заратустра. Добро и зло – фундаментальные оценочные понятия, абстракции призванные помочь человеку ориентироваться в окружающем мире превратились в тиранов, в картонный небосклон мешающий увидеть Солнце. Ницшеанская философия это одна из первых попыток заглянуть за него, встать “по ту сторону добра и зла”.

Первую и, возможно, свою главную книгу, посвященную этой проблеме, философскую поэму “Так говорил Заратустра” Ницше написал  от лица небезызвестного персидского  мыслителя. Что побудило философа вложить  свои мысли в уста этого персонажа? Многие аналитики творчества Фридриха Ницше связывают это с тем, что Заратустра был одним из основателей  нынешнего биполярного мира, мира стоящего на двух китах, имя которым  Добро и Зло. Его философская  концепция была полностью построена  на этих понятиях, а концепция Ницше, мягко, скажем, ставила эти понятия  под сомнение. В своем сочинении, мысленно вернувшись в эпоху Заратустры, во времена младенчества Добра и  Зла, он, со свойственной только ему  и древним грекам решительностью, сбросил этих младенцев со скалы.

Заратустра у Ницше  смотрит на все с гор, и это  позволяет ему увидеть несколько  больше чем остальные. Да Добро и  Зло придает народам силу, народ  не состоится, если не будет оценивать  явления, но каждый народ оценивает  их по-своему, а значит, эти понятия  далеко не абсолютны. Более того, народ  непременно погибнет, если его взгляд на вещи не будет отличаться от взгляда  его соседа, потому, что народ  закаляется в борьбе. От этого сосед  никогда не поймет соседа. Мораль конкретной нации обуславливается многими  историческими причинами, это не нечто неизменное, данное свыше.

 Вообще, найти истоки  моральных чувств, в девятнадцатом  веке (и начале двадцатого), пытались  многие. Фрейд копался в эмоциях  детей, Маркс в потребностях  целых классов, но самым главным  нигилистом оказался Ницше. Все-таки  его исторический подход к  вопросу морали существенно отличался  от исторического подхода Маркса  мотивом поиска, стержневой идеей,  утопией. Марксу грезилось идеально  справедливое общество, поэтому  для него мораль – “внутренний  регулировщик социальных отношений”. Ницше видел будущее только в сверхчеловеке, а для сверхчеловека мораль (та мораль, что господствует в современной Европе) не что иное, как кандалы.

В своем произведении “По  ту сторону добра и зла” (“прелюдии  к философии будущего” и одновременно сопроводительным документом к “Заратустре”) Ницше заверяет, что современная  европейская мораль основана на обыкновенной трусости, а любовь к ближнему – не что иное, как потаенный страх перед ним. Страх быть наказанным. Слова “ты должен” для многих единственное, что наполняет их жизнь смыслом. Естественная, данная человеку природой, воля к власти выродилась у них в волю к подчинению. Им нравится чувствовать себя “орудиями общественного блага”, “первыми слугами своего народа”. Да “Мораль в Европе есть нынче мораль стадных животных”. В этом же произведении уже упоминается о “восстании рабов в морали” – главной беде современного общества. Позже эта тема будет более подробно освещена Ницше в полемическом сочинении “К генеалогии морали”.

В  “Сумерках идолов”  Ницше обращает особое внимание на отношение морали к страсти. Он уверяет, что “противоестественная мораль, т. е. почти всякая мораль, которой  до сих пор учили, направлена против инстинктов жизни”. Разумеется, христианская мораль и здесь на круг опережает  любую другую. ”Жизнь кончается  там, где начинается «Царствие Божие»” 

Мораль говорит человеку: “погибни!”. Она есть “инстинкт  decadence делающий из себя императив”. Даже вовсе не имморалист Шопенгауэр подвел итог под тем, что было моралью два тысячелетия, определив ее как “отрицание воли к жизни” По-моему, весьма показательно.

 “К генеалогии морали”  Ницше написал всего за три  недели. Это говорит о том, что  все идеи, освещенные в произведении, созрели у философа уже давно.  Здесь он просто подводит итог, собирает под общий знаменатель  и выносит окончательный приговор.

Сперва Ницше обращается к анализу известных ему языков и обнаруживает, что в абсолютном множестве культур слова “хороший”  и “знатный” имеют очень тесную родственную связь (русский язык Ницше вряд ли рассматривал, но тем не менее слово “благородный” явно происходит от слова “благо” т. е. “добро”). Значит во времена формирования языков, или на каком то не таком, уж далеком этапе его развития, именно знатные определяли “что такое хорошо и что такое плохо”, т.е. давали оценку явлениям. Господствовала рыцарская мораль. Эта мораль основывалась на высокоструктурных и трансцендентных понятиях, например на понятии чести. Никакой стадности, высоко поднятый подбородок и уверенный взгляд вперед. У древних греков сострадание если и было благом, то неявно граничило с неким презрением, или чувством превосходства здорового над больным. Это была мораль хищных животных.

Но очевидно у плебеев  тоже была, какая, то альтернативная оценка вещей, оценка стадных травоядных. Хорошо то, что полезно потому, что оно  сохраняет жизнь. Плохо то, что  опасно т.к. оно жизнь отнимает. Разумеется, благородные хищники находили такое  отношение к миру, по крайней мере, смешным. “Если наступить на червя, то он начинает извиваться, чтобы на него не наступили снова” - это и  есть главный тезис плебейской морали, основанной на самосохранении. Мораль черни была основана на примитивных  потребностях, в то время как мораль господ основывалась на потребностях экзистенциальной ступени.

Оказалось, что знать несколько  недооценивала творческие способности  низов. Они говорили: ”Мы преимущественные, мы добрые, мы прекрасные, мы счастливые”  и не очень жаждали посмотреть вниз, а если и смотрели, то видели там горсть копошащихся муравьев. Но однажды чернь начала творить  свою религию и свою философию.

С появлением христианства стартовал процесс подмены благородных  ценностей на ценности черни, и теперь нам остается лишь пожинать плоды  двухтысячелетней деградации ценностных ориентиров. На первом плане уже давно проблема всеобщего выживания. Современная цивилизация может лишь производить и потреблять, и что самое смешное, находит в этом какой то смысл! Получив возможность выживать, личность не переходит на другую ступень, потребности меняются не качественно, а лишь количественно. Просто хочется выживать лучше. Даже то, что некогда было предметами искусства, теперь стало продуктом потребления. Роман качественно не отличается от гамбургера.

С притуплением религиозного чувства в Европе доминирование  рабов в морали не прекратилось. На смену христианству пришли так  называемые демократические и гуманистические  ценности.

 “Какой смысл в  том, чтобы как можно больше  людей жило как можно дольше”  - спрашивал Ницше у современников,  а те не отвечали, видимо, были  заняты пережевыванием пищи.

Для того чтобы оценить  темпы подмены моральных ценностей  за последние два с половиной  века достаточно вспомнить Вольтера. Всего за полтора столетия до Ницше  он заявил: ”Когда чернь начинает рассуждать – все потеряно”, и, тем не менее, остался в истории как великий  просветитель, подобные же мысли Ницше  в конце девятнадцатого века были заклеймены как античеловеческие...

Ницше отмечает, что бессильные внесли в человеческую историю тот  дух, который явился причиной переоценки изначальных понятий. Аристократическое уравнение ценностей (хороший, знатный, могучий, счастливый, любимый Богом) было вывернуто наизнанку, по мнению философа, с принятием христианских понятий, а корни этих понятий Ницше усматривает в монотеистической концепции иудаизма, "…а именно: " только одни несчастные - хорошие; бедные, бессильные, низкие - одни хорошие, только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые благочестивы, блаженные, только для них блаженство; зато вы, вы знатные и могущественные, вы на вечные времена злые, жестокие, похотливые, ненасытные, безбожные и вы навеки будете несчастными, проклятыми и отверженными"… Известно кто унаследовал эту переоценку…".  Автор считает, что с иудеев начинается "восстание рабов в морали: восстание, имеющее за собой двухтысячелетнюю историю и которое теперь бросается в глаза только потому, что оно было победоносно".  За две тысячи лет на стволе этого дерева мести - глубочайшей и возвышеннейшей, создающей идеалы, преобразующей ценности - выросла новая любовь, глубочайшая из всех видов любви. 

Раскрывая суть введённого понятия восстания рабов в морали, Ницше пишет, что оно начинается с того, что жажда мести становится творческой и порождает ценности. В то время как благородная мораль возникает из торжествующего утверждения себя самого, рабская мораль с самого начала говорит нет "внешнему", "иному", "не себе", это нет и является её творческим деянием. Это превращение наизнанку определяющего ценности взгляда - это неизбежное обращение к внешнему и равнение на него, вместо обращения к самому себе и равнение на самого себя - именно и характерно для жажды мести. Мораль рабов для своего возникновения всегда нуждается первоначально во враждебном и внешнем мире, она нуждается во внешнем раздражении, чтобы вообще действовать - деятельность её в основе своей является реакцией.

При оценке благородных имеет  место обратное явление: она действует  и вырастает независимо, она ищет своё противоположение только для того, чтобы ещё благодарнее, ещё радостнее сказать себе самой - да. Её отрицательное понятие "низкое", "пошлое", "скверное" является только последующим, бледным изображением контраста по отношению к их положительному, насквозь пропитанному жизнью и страстью, основному понятию "Мы благородные, мы добрые, мы прекрасные, мы счастливые"! Если способ оценки благородных ошибочен и не соответствует действительности, то это относится к той области, которая им недостаточно известна, узнать которую они упорно противятся: иногда они ошибаются в оценке презираемой ими среды, человека, толпы народа. С другой стороны можно видеть, что эффект презрения, взгляда свысока, взгляда превосходства, даже если он извращает образ презираемого, далеко уступает тому извращению, какое позволяют себе по отношению к своим противникам скрытая ненависть, месть бессильного.

Ницше считает, что на самом  деле к презрению примешивается  слишком много небрежности, легкомыслия, слишком много невнимания и нетерпения, даже слишком много собственного радостного самочувствия для того, чтобы оно было в состоянии  превратить свой объект в предмет раздражения, в чудовище. Философ приводит пример: греческое дворянство придаёт всем словам, которыми отличает  от себя низший народ, почти доброжелательный оттенок, постоянно примешивая к нему известного рода сожаление, снисхождение. В конце концов, почти все слова, относящиеся к простому человеку, стали выражением "несчастного, достойного сожаления". С другой стороны,  "дурной", "низкий", "несчастный" всегда звучали для греческого уха оттенком, в котором преобладало значение "несчастный". Ницше утверждает: "…Это наследство древнего, более благородного, аристократического способа оценки, который не исчезает даже в презрении…".  Люди благородного происхождения чувствовали себя счастливыми; им не нужно было строить искусственно своё счастье, глядя на своих врагов, не нужно было при случае убеждать себя в этом, обманывать себя, как это обыкновенно приходится делать людям ressentiment (жажды мести). Они умели так же, как люди, преисполненные сил, следовательно, неизбежно активные люди, не отделять счастья от деятельности; деятельность они необходимо относят к понятию счастья. Это является полной противоположностью понятия "счастья" на ступени бессильных, угнетённых, исполненных ядовитыми и враждебными чувствами, у которых понятие "счастья" выступает в своих существенных чертах, как наркоз, оглушение, покой, тишина, успокоение духа, отдых тела, одним словом, пассивно. В то время как человек благородный живёт с доверием, он откровенен и даже подчёркивает свою откровенность, человек жажды мести не честен, не откровенен и не прям сам с собою. Душа, ум его любят закоулки, тайные дороги и задние двери, всё скрытое нравится ему, как его мир, его безопасность, его утеха; он умеет молчать, не забывать, ждать, предварительно унижаться и смиряться.