Миграция кавказских этносов в состав России с конца XVIII века до начала XX века, и их последствия

Вместе с тем, стоит признать, что военно-репрессивные мероприятия  Цицианова имели место в тех  районах, где на карту были поставлены стратегические, внешнеполитические интересы Российской империи. Что же до гипотетического стремления полностью подчинить горцев, то у князя П.Д.Цицианова было в распоряжении около 20 тысяч пехоты, конницы и 24 орудия, т.е. силы совершенно недостаточные для решения подобной задачи²².

Видимо следует развести вполне закономерное желание российских властей "покорности" местного населения  и приписываемую им " колониальную политику". Первое подразумевало внешнеполитическую лояльность, прекращение набеговой экспансии (в первую очередь на российские поселения, укрепления и коммуникации) при сохранении большей частью традиционного внутреннего управления. Второе, по логике, должно в себя включать непосредственное завоевание северокавказских народов, лишение их внутреннего "самоуправления", захват их земель, заселение их колонистами и т.п. Ничего подобного в годы командования на Кавказе П.Д.Цицианова не наблюдалось и не планировалось (как, прочем, и вообще в конце XVIII – начале XIX в.).

А то, что П.Д.Цицианов разработал проект устройства новых  укреплений вдоль Военно-Грузинской дороги, укреплял Кавказскую Линию вполне, на наш взгляд, вписывается именно во внешнеполитический контекст. Кроме того, надо иметь в виду, что присоединение к России Грузии, ясно обозначившиеся перспективы борьбы с Ираном и Турцией в Закавказье, объективно меняли для России ситуацию на Северном Кавказе. Ранее вассально зависимые северокавказские горцы жили близ "административных" границ Российской империи. Теперь же они оказываются уже "в тылу", и особенности их традиционного уклада (в первую очередь – набеговая экспансия) все менее устраивают Россию, в том числе и в свете стоящих перед ней внешнеполитических задач.

Деятельность Цицианова  явилась причиной мятежа тагаурских алдаров, восстания в Кабарде.

Цицианов окончательно уничтожил основу, на которой до того держался союз между некоторыми осетинскими старшинами и русской администрацией и значительно ухудшил свое положение на Военно-Грузинской дороге.

Довольно показательно, что в последующих кавказоведческих исследованиях с участием М.М.Блиева наблюдалась известная динамика в оценке причин напряженной обстановки в Осетии. Так, в работе "Кавказ и Средняя Азия во внешней политики России" подчеркивается сепаратистский характер "осетинской фронды", финансирование ее из вне.

Следует заметить, что события, схожие с осетинскими, происходили и в Кабарде. Повстанцы требовали уничтожения Кисловодского укрепления и ликвидации кордонной линии. Против восставших были направлены войска генерала Глазенапа. Обратим здесь внимание, что требования кабардинских феодалов (не новые, в принципе, после начала строительства Азово-Моздокской Линии)  были совершенно неприемлемы для России как в контексте необходимости сдерживания военно-грабительской активности самих кабардинцев, так и применительно ко внешнеполитической ситуации на Кавказе в целом.

Совершенно понятно, что  повстанческие движения отвлекали  ген. П.Д.Цицианова от военных действий непосредственно против Ирана в  Закавказье. Так, для подавления движения в Осетии, Цицианов в октябре 1804 г. снялся с русско-иранского фронта, чтобы лично возглавить экспедицию. Вряд ли это могло способствовать успешному ведению войны с Ираном, в частности, осаде Эривани.

Накануне и в начале русско-иранской войны 1804-1813 гг. антироссийские, проиранские настроения усиливаются среди части феодалов Дагестана (и до того не всегда отличавшихся неизменностью своих "внешнеполитических пристрастий"). Эти обстоятельства также требовали от российских властей решительных военно-дипломатических шагов²³.

Поэтому, на наш взгляд, можно утверждать, что методы, применяемые П.Д.Цициановым для подавления сепаратистских (местами – открыто проиранских) движений на Кавказе, были вызваны необходимостью в кратчайшие сроки, всеми возможными средствами обеспечить России относительно спокойный "тыл" в условиях войны с Ираном и весьма запутанных перспектив развития внешнеполитического курса вообще.

Трагическая гибель российского  главнокомандующего ген. П.Д.Цицианова  под Баку 8 февраля 1806 г. временно осложнила  для России как перспективы войны с Ираном, так и позиции на Кавказе в широком смысле.

Вскоре новым главнокомандующим  на Кавказе был назначен весьма опытный  и осторожный, хотя уже престарелый, граф И.В.Гудович.

После предательского убийства П.Д.Цицианова иранский шах пытался выдать смерть российского командующего за гибель чуть ли не всей русской армии и стал снова требовать передачу Ирану Грузии и всего Дагестана, включая Кизляр. И.В.Гудович ответил на эти домогательства решительным отказом на том основании, что "Кизляр никогда не был границей", а дагестанские владельцы "правили независимо под покровительством России", под которым находилась и Грузия. Однако тревожная обстановка обусловила необходимость повторных присяг о подданстве России в Чечне и Дагестане в начале 1807 г²⁴.

Ген. И.В.Гудович приступил к исполнению своих обязанностей в то время, когда Турция под нажимом наполеоновской Франции готовилась начать военные действия против России. Таким образом, Россия оказалась перед перспективой ведения войны и против Ирана, и против Турции.

Одновременно Тегеран усилил свою агентурную деятельность среди горцев Северного Кавказа. Генерал Тормасов доносил Барклаю де Толли, что местных феодалов Кавказа "правительство персидское с помощью английского золота возбуждает к возмущениям и набегам". Не унимались и давно "ангажированные" Ираном грузинские царевичи. Царевич Александр теперь заявлял, что отправляется в Грузию от трех великих держав – Ирана, Турции и Англии.

Грузинские царевичи активно способствовали иранским и  турецким проискам в Дагестане, Осетии, а также в Ингушетии, Чечне, Кабарде и Балкарии.

Установление протектората над Восточной Грузией требовало  от России "прорыва" в направлении  Центрального Кавказа. В частности, встал вопрос об открытии удобной  и безопасной дороги по Дарьяльскому ущелью в Грузию. 6 мая 1784 г. была заложена крепость Владикавказ.

Следует обратить внимание на то, что "бросок на юг" российских укреплений не был вызван желанием России установить непосредственно  свое управление здесь или "захватить  земли горцев".  Цель прослеживается иная: создание и защита коммуникации, ведущей в Грузию.

Интенсивность сообщений  по Военно-Грузинской дороге после  присоединения Грузии в 1801 г. резко усилилась, что открывало богатые перспективы для искателей легкой наживы. Да и своеобразный "внешний" аспект событий был налицо: за "возмутителем спокойствия" Ахмедом Дударовым стоял антироссийски настроенный грузинский царевич Александр, не признавший присоединения Грузии, а за царевичем – Фетх-Али – шах персидский, имевший в регионе свои интересы. Последний фактор стал особенно актуален в условиях российско-персидской войны 1804-1813 гг.

Усиление России на Кавказе, строительство новых русских  укреплений оказали существенное влияние на расселение вайнахов, т.е. ингушей, чеченцев и карабулаков (орстхойцев).

Что касается чеченцев, их миграции во второй половине XVIII – начале XIX в. также весьма показательны. Судя по данным Штедера (1781 г.), земли восточнее Гехи, в частности по р. Мартану, не были заселены. Таким образом, заселение чеченцами и карабулаками территории по р. Мартану в среднем и нижнем течении реки, видимо, происходило после 1781 г. Часть территории по р. Сунже, на запад от селений Малый и Большой Яндырь, к 80-м гг. XVIII в. была также не заселена.

Расселение чеченцев на плоскости близ Сунжи и Терека можно связать с двумя "внешними" факторами: смещением территории Малой Кабарды и деятельностью российской администрации. Последний фактор неразрывно связан с подданническими присягами чеченских обществ на верность России в 50-начале 80-х гг. XVIII в. Так, в 50-60-х гг. XVIII в. по правобережью Терека с разрешения российского правительства возникло более 10 крупных селений численностью до 400 дворов. И все переселившиеся давали присяги на верность России.

Другой пример: в 1780 г. в ответ на прошение части жителей селения Алды и чеченского владельца Арсланбека Айдемирова о поселении их по Сунже, российская администрация разрешила поселиться алдынцам на этой реке "к Амырханову броду".

В 1781 г. большинство чеченских  обществ присягает России. В начале XIX в. образование чеченских селений на правом берегу Терека также осуществлялось под российским контролем.

Так как расселение чеченцев в ряде плоскостных районов взаимосвязано с их "подданническими" присягами России, имеет смысл задуматься о характере и сущности этих присяг. Как уже было замечено, новые "подданные" России из северокавказских народов в конце XVIII- начале XIX в. являлись более вассалами (признаем здесь некоторую условность данного "европейского" термина), чем подданными. И все же вайнахи кроме выгодных условий имели по присягам и некоторые обязанности, в частности – не допускать набеги на российские укрепления и поселения на Кавказской Линии. Однако, недопущение набегов (чужих и своих собственных) становилось для вайнахов делом невыполнимым, да и нежелательным. Ведь набеговая система являлась составной частью их уклада жизни. А уклад этот с выходом части чеченцев на равнину мало изменился. К тому же и для плоскостных, и для горных чеченцев появился новый притягательный по своему богатству объект для "хищничеств" – российские села, станицы и укрепления. Пока российские владения по левому берегу Терека не имели прямого соприкосновения с территорией, заселенной чеченцами, пока своеобразным "барьером" между Линией и чеченцами были кабардинцы и кумыки, набеговая активность чеченцев не так обременяла российские власти. Теперь же ситуация менялась (кстати, возможность захвата более богатой, чем ранее, добычи была и важным побудительным мотивом для кабардинских набегов на Кавказскую Линию в конце XVIII – начале XIX в.).

Таким образом, горцы  представляли свое "российское подданство" как права без обязанностей и  даже без ограничения "традиционных форм жизни", наносивших вред России, которая должна была их защищать. Догосударственный, а нередко и доклассовый уровень развития народов Северного Кавказа только способствовал созревающему конфликту.

Тем не менее долговременный и трудно преодолеваемый фактор набеговой  экспансии горцев не мог определять всего многообразия российско-северокавказских взаимоотношений в конце XVIII – начале XIX в. Так, в 80-е гг. XVIII в. усиливаются российские позиции в Дагестане. В 1786 г. "подданническую присягу" принимает шамхал Тарковский, один из крупнейших дагестанских феодалов. В то же время подданства России добивались уцмий Кайтага, ханы Аварии, Казикумуха и др. Это, кстати, не означает, что каждый из них впоследствии будет верен России, но однозначно свидетельствует о резком усилении авторитета России в регионе к середине 80-х гг. XVIII в²⁵.

Взаимосвязь Георгиевского  трактата 1783 г. с присягами на верность России дагестанских владельцев признается в настоящее время в обобщающих трудах по истории Дагестана. Вместе с тем, российско-дагестанские отношения после 1783 г. получили новую "болевую точку". Известно, что дагестанские феодалы регулярно совершали набеги на Грузию, разоряя хозяйство, захватывая в плен людей. Не имея возможности противостоять "лезгинской угрозе", Картли-Кахетинский царь Ираклий II был с 1785 г. вынужден выплачивать аварскому хану ежегодную дань в 5000 рублей в виде подарков. Грабительские набеги на Грузию осуществлялись в конце XVIII в. не только лезгинами и аварцами. Таким образом, складывалась картина довольно двусмысленная: одни "вассалы" России (дагестанские феодалы) нападали на другого вассала России – Грузию. Российские власти пытаются пресечь набеги на Картли-Кахетию, но эти действия расцениваются дагестанскими феодалами (да и так называемыми "вольными обществами"), как посягательство на их традиционный жизненный уклад.

Комплекс сложных внешнеполитических обстоятельств во многом обусловливал неспокойную обстановку на Кавказе. И.В.Гудович отмечал совершенно ненадежное положение в регионе и возлагал большие надежды на разнообразные увещевания горцев,  установление политического союза с горской знатью, укрепление торговых связей.

Однако, горские феодалы  достаточно хорошо понимали военно-стратегическое значение конкретных районов Северного  Кавказа. Это им позволяло, пользуясь  трудностями России в разрешении "восточного вопроса", добиваться для себя все новых экономических и политических преимуществ.

Исходя из этого, можно  утверждать, что на горцев большее  воздействие оказывали успехи русской армии в Закавказье, чем увещевания Гудовича, а затем Тормасова.

Тем не менее, сложная  ситуация, во многом провоцируемая Ираном и Турцией, наблюдалась по всему Кавказу. В данных условиях для российских властей было принципиально важно закрепить свое положение в регионе присягами местных народов на верность России. И такие присяги принимались в Дагестане, Чечне, Ингушетии, Осетии, что заметно затрудняло деятельность ирано-турецкой агентуры и ее приверженцев.

В 1812 г., как утверждают Н.С.Киняпина, М.М.Блиев и В.В.Дегоев, по существу завершается процесс  включения Дагестана в состав России, не получивший, однако, еще юридического оформления. Заметим, вместе с тем, что пребывание дагестанских феодалов под российским протекторатом признается уже применительно ко времени присоединения Крыма и Георгиевского трактата (1783 г.).

Осенью 1813 г. между Россией  и Ираном подписывается Гюлистанский мир. По нему к России отходили Карабахское, Ширванское, Талышское, Кубинское и Бакинское ханства. Ирану пришлось признать присоединение к России Дагестана, Восточной Грузии и других земель, расположенных между Кавказской Линией и новой границей на Восточном Кавказе. Кроме того, 5-я статья Гюлистанского договора предоставляла России исключительное право держать военные суда на Каспийском море²⁶.