Этика долга

Содержание

введение

“Среди наших  понятий ... понятие нравственности важнейшее”

И.Кант

Этика является одной из древнейших философских  дисциплин, объектом изучения которой  служат мораль, нравственность. С трехсотых  годов до н.э., когда этику впервые  обозначили как особую область исследования, до сегодняшних дней интерес к  ее осмыслению не ослабевает. В разное время к проблемам этики обращались такие философы, как Аристотель, Спиноза, Кант, Маркс.

Среди философских  трактатов по этике особенно выделяются труды И.Канта. Этика Канта во многих отношениях явилась вершиной философии морали нового времени. Среди  классиков немецкой философии Кант уделил наибольшее внимание нравственности (причем именно ее специфике), и его  этическая концепция, последовательно  развитая в целом ряде специальных  трудов, была наиболее разработанной, систематической и завершенной. Кант поставил целый ряд критических  проблем, связанных с определением понятия нравственности. Одна из заслуг Канта состоит в том, что он отделил вопросы о существовании  Бога, души, свободы —  вопросы  теоретического разума —  от вопроса  практического разума: что я должен делать? Практическая философия Канта  оказала огромное воздействие на следующие за ним  поколения философов (А. и В. Гумбольдты, А. Шопенгауэр, Ф. Шеллинг, Ф. Гельдерлин и др.). 

Изучение  этики Канта продолжает развиваться  с 20-х годов. Существует много разнообразных  оценок этики Канта. С точки зрения метафизики, наиболее ценными являются идеи Канта о свободе и об автономии  этики.

Современные исследования кантовской этики являются попыткой дать новые способы ее переосмысления и новые подходы реконструкции  критической этики. Критическая  этика Канта своим исходным пунктом  имеет осознание практики, в которой  воплощается разумное поведение  человека. Подобно тому как теоретическая  философия выясняет вопрос о возможности  истины и научного знания, вся практическая философия посвящена человеческой практике, причем рассмотрение соотношения  действительной свободы и морального закона является одной из существенных проблем осмысления кантовской практической философии.  По Канту, единство критической  философии с кантовской философией морали следует искать в фундаментальном  положении человека в мире и в  понимании единства его и раздвигающего  границы знания поведения. Действительно, моральное поведение требует  не только осознания долженствования, но и практического выполнения долга.

Связь этики  Канта с его теоретической  философией, генезис его этических  идей, становления его мысли в  рамках учения о свободе и этике, долженствование (центральная категория  его морали) - эти проблемы находятся  в центре внимания при изучении его  этической концепции.

I  Этика долга

“Чистое представление о долге имеет на человеческое сердце ... гораздо более сильное влияние, чем все другие мотивы”

И.Кант

Единственно, что изначально предопределено в  человеке, —  это его стремление к счастью; самые фундаментальные  потребности и интересы людей  в конечном счете сводятся к достижению блаженства. Но если даже эту фундаментальную  природу человека можно отличить от наличной психологии людей и предписать человеку некий “истинный” интерес  и стремление в отличие от его  непосредственных, фактических склонностей  и желаний, то все равно в этом случае мораль будет сведена к  некоторому “разумному эгоизму”. Кант рассуждает здесь прежде всего как  моралист, с точки зрения самого нравственного сознания, последовательно  проводя собственную логику. В  данном случае он отстаивает чистоту  морального мотива. Принцип счастья, говорит Кант, “подводит под нравственность мотивы, которые, скорее, подрывают  и уничтожают весь ее возвышенный  характер, смешивая в один класс  побуждения к добродетели и побуждения к пороку и научая только одному —  как лучше рассчитывать, специфическое  же отличие того и другого совершенно стирают”[2, т.4, ч.1, с.285-286]. Если нравственность основывать на стремлении человека к  счастью, то побуждение к действию, пусть даже правильному, будет обременено инородными, “гетерономными”, не свойственными  самой морали мотивами —  надеждой на достижение успеха, на обретение  блаженства в этом или потустороннем  мире, на вознаграждение добродетели, наконец, на получение внутреннего  удовлетворения от сознания правильности своих поступков. Подлинно же моральный  настрой человека должен состоять в  том, чтобы не ожидать наград ни в  этом, ни в ином мире, а исполнять  свой долг безотносительно к каким-либо надеждам, пусть даже желание счастья  —  неискоренимое естественное стремление человека.

Мораль, как считает Кант, нельзя рассматривать  лишь как способ достижения какого-то результата. При такой интерпретации  нравственность превращается в чисто  техническую, прагматическую задачу, в  вопрос о “благоразумии”, умении и  способности эффективно достигать  поставленные цели. Такие принципы действия, конечно, имеют место в  человеческой жизни; Кант называет их условными, гипотетическими императивами: если желаешь достичь такого-то результата, следует поступать так-то. Но все  дело в том, что такие правила, определяя средства (методы, способы, пути, технику) осуществления искомой  цели, оставляют в стороне вопрос об определении самих целей. Действительно, моральные требования к человеку нельзя свести к каким-то техническим  предписаниям, которые указывают  лишь то, как можно наиболее эффективно достигнуть преследуемую цель. Во-первых, далеко не каждая цель может быть признана нравственной; успешное действие может  иметь и противоморальную направленность. Во-вторых, даже во имя благой цели могут  быть применены средства, притом эффективные, кои могут быть аморальными. Таким образом, гипотетический императив, будучи руководством к действию технического порядка, еще ничего не говорит о нравственном характере действия. Целесообразность вовсе не всегда совпадает с требованием морали —  вот какая проблема возникает в данном случае. Решение ее сводится к следующему:  в жизни люди преследуют различные цели, но из этих —  особенных, частных, “эмпирических” —  целей еще невозможно вывести нравственность. Напротив, это нравственность признает правомерными одни и осуждает другие цели. Стало быть, не понятие цели обосновывает моральное долженствование, а наоборот, эмпирические цели могут быть обоснованы или отвергнуты с точки зрения морали. Поэтому “цель, которую ставят, уже предполагает нравственные принципы. Например, идея высшего блага в мире... следует из морали, а не есть ее основа”[2, т.4, ч.2, с.9].

Кант  сторонник приоритета долженствования  над ценностью в морали, в этом он видит специфику нравственности, кроме того, он первым в истории  этики обратил внимание на всеобщий характер нравственных требований, на то, что они в своем обязующем  значении распространяются на всех людей, в конечном счете на человечество в целом. Кант обращает особое внимание на то, что в морали человек должен сам осознавать необходимость (долженствование) определенных действий и сам понуждать  себя к этому. В этом он и видит  специфику моральности, отличая  ее от легальности (просто исполнения вменяемых человеку требований, внешнего подчинения). Мораль не выводится Кантом из анализа человеческого бытия, истории, общества, а просто постулируется  как нечто изначально данное разумом  и как некое особое измерение  мира. Из отождествления Кантом морали и свободы (как способности человека давать себе самому законы) вытекает его  формализм в понимании нравственности. По Канту “безусловно добрая воля, принципом которой должен быть категорический императив, неопределенная в отношении  всех объектов, будет содержать в  себе только форму воления вообще, и притом как автономию”[2, т.4, ч.1, с. 288]; это и есть “единственный  закон”, не имеющий никакого другого  содержания. Он считает, что из чисто  формального закона в решении  любой конкретной моральной проблемы всегда следует только один возможный  вывод, предписание к действию, принцип.

Теснее  всего нравственность у Канта  сплетена с правом. Если какого-либо человека долг заставил сделать выбор  не в пользу своего ближнего, то для  Канта это служит свидетельством его нравственности. В действительности здесь проявляется лишь абстрактный  гуманизм —  ведь отнюдь не всегда это  справедливо на самом деле, то есть отнюдь не всегда “любовь к дальнему”  нравственнее “любви к ближнему”. Кант прав  в том, что нравственный императив требует оказания людям  нужной помощи, но совсем не вынуждает  любить их за это. “Совершенно нелепо было бы говорить: вы должны любить других людей. Следовало бы сказать: у вас  есть все основания любить своего ближнего, и это справедливо даже в отношении ваших врагов”[2, т.2, с.139]. И, действительно, чувство долга  как будто исключает чувство  любви, ибо любить по обязанности  невозможно. Но Кант не прав, считая, что  они никогда не могут совпасть, поскольку подлинная человечность предполагает любовь ко всем людям, а тогда и сострадание, и жалость будут адекватными долгу (скорее даже будут заменять долг). “Людей, поступающих согласно принципам, совсем немного, что, впрочем, очень хорошо, так как легко может случиться, что в этих принципах окажется ошибка, и тогда вред, отсюда проистекающий, распространится тем дальше, чем более общим будет принцип и чем более непреклонным лицо, которое им руководствуется. Людей, действующих из добрых побуждений, гораздо больше и это превосходно”[2, т.2, с.150]. Но Кант снижает ценность таких добрых побуждений: это скорее инстинкты, которые не следует переоценивать, хотя и нужно хвалить, ибо больше всего на свете людей, неизменно имеющих “перед глазами свое любимое Я как единственную точку приложения своих усилий”[2, т.2, с.150] и добивающихся того, чтобы все вращалось вокруг своекорыстия.

 В  этике Кант развивает учение  об автономии морали: утверждая  свободу, человек выступает творцом  собственного нравственного мира, он сам себе предписывает закон  действий. Кант провозглашает нравственную  установку, характер и законы  которой, существенно отличаются  от тех, что преобладают в  периоды спокойного и размеренного  постепенного развития, отличаются  радикализмом предъявленных требований: “эти законы повелевают безусловно, каков бы ни был исход их  исполнения, более того, они даже  заставляют совершенно отвлечься  от него“, людям “достаточно  того, что они исполняют свой  долг, что бы ни было с земной  жизнью и даже если бы в  ней, быть может никогда не  совпадали счастье и достойность  его” [ 1, с.81-82]. В отличие от условных  правил поведения долг выступает  по своей сущности абсолютным  требованием, следовать которому  надлежит безусловно. В обстановке  громких требований прав человека  и его свобод Кант своим  категорическим императивом напомнил  об ответственности, требования  всегда поступать так, чтобы  максима поступка могла в то  же время стать принципом всеобщего  законодательства. Действие не “  сообразно с долгом”, а “  из чувства долга”  — вот  что имеет истинно нравственную  ценность. Человек поистине нравственен  только тогда, когда исполняет  долг не ради какой-либо внешней  цели, а ради самого долга. Ни  одно из непосредственно-спонтанных  чувств —  доброжелательность, сочувствие, сострадание, симпатия, участие —  сами по себе  еще не есть истинная добродетель.  Ибо эти душевные порывы могут  толкнуть человека отнюдь не  только на путь добра, но  и к совершению зла. Кант  признает мотивы человеколюбия  нравственными при условии, что  они не просто выражают психические  склонности человека, а поставлены  под контроль долга, определены  моральным законом как их объективным  критерием. Единственно нравственным  мотивом будет только такой,  который “строго напоминает нам  нашу собственную недостойность”, в коем нет ничего, “что льстило  бы людям”, поощряло бы в них  “самомнение” и “самодовольство”.

Поведение, закон которого совпадает с законом  природы, не имеет, по Канту, никакого отношения  к нравственному закону. То, чего нет в естественном законе,  —  это внутреннее принуждение. Моральную  способность “свободного самопринуждения” Кант называет добродетелью, а поступок. исходящий из такого умонастроения (из уважения к закону), —  добродетельным (этическим) поступком. “Добродетель есть твердость максимы человека при  соблюдении своего долга —  всякая твердость узнается через те препятствия, которые она может преодолеть, для добродетели же такие препятствия —  это естественные склонности, могущие прийти в столкновение с нравственным намерением... всякий долг содержит понятие принуждения со стороны закона, этический долг содержит такое принуждение, для которого возможно только внутреннее законодательство”[2, т.4, ч.2, с.329].         

Кант  заботится о чисто интеллектуальном “строгом образе мыслей”, подчиняющем  эмпирические суждения и действия “принципу  исключения между добрым и злым”. Он пишет: “Для учения о нравственности вообще очень важно не допускать, насколько возможно, никакой моральной  середины ни в поступках, ни в человеческих характерах, так как при такой  двойственности всем максимам грозит опасность утратить определенность и устойчивость”[2, т.4, ч.2, с.23]. По Канту, из двух добродетелей, если они конфликтуют  друг с другом, действительно добродетелью может быть только одна, та, что составляет долг. Либо долг не может противоречить  долгу, либо он не есть истинный долг и  может относиться к области морали только как негативное, аморальное. Речь здесь идет о диктатуре долга, которая может вести к обострению “разорванности” человека, вразрез  его целостности, вразрез гуманности. Но Кант знает о разрушающей веление  долга естественной диалектике, под  которой он разумеет “наклонность умствовать наперекор строгим законам  долга и подвергать сомнениям  их силу, по крайней мере их чистоту  и строгость, а также, где это  только возможно, делать их более соответствующими нашим желаниям и склонностям, то есть в корне подрывать их и  лишать всего их достоинства, что  в конце концов не может одобрить даже обыденный практический разум”[2, т.4, ч.2, с.240]. Кант знает и “другую  диалектику, которая возникает в  обычном нравственном сознании, тогда  оно развивает свою культуру и  восходит к практической философии, чтобы избавиться от двусмысленности, рассматривающей нравственные принципы”[2, т.4, ч.2, с.242].   

Для Канта  нравственное начало сводится лишь к  субъективному сознанию долга. Долг есть долг —  чистый долг, исполнять  его следует единственно  из уважения к нему. Обосновывая это требование Кант апеллирует к совести. Действительно, совесть человека является наилучшим  судьей в вопросах морали, высшей способностью нахождения моральной истины и выработки  правильного решения и подлинно нравственной точкой зрения, если она  не только субъективна, но и соединена  со знанием объективной истины. Но у Канта, как это видно в  “Критике чистого разума”, совесть  как раз и появляется там, где  голос разума умолкает, где мышление не справляется с познавательными  проблемами. Так что совесть у  Канта уже в своем появлении  по необходимости оказывается субъективной. В учении Канта понятие совести  неразрывно связано с дуализмом  его философской системы, которым  проникнута вся человеческая жизнь  и который он подчеркивает, различая антропологию и антропономию. Но этот дуализм не умаляет значение нормативно-критических  принципов для реального поведения  человека, и побуждения совести являются необходимой составной частью характеристики личности. Деятельный практический разум, рассматриваемый Кантом в учении о добродетели, несет в себе сознание “внутреннего судилища”, которое и  есть совесть. Это сознание выражается в изначальных моральных задатках и выводах разума, в идеальных, часто основанных на религиозной вере целях и, наконец в разумном волнении, то есть в моральном принципе или основоположении разума, сформулированном Кантом еще в 1788 году в “Критике практического разума” и легшем в основу “Метафизики нравов”. В кантовском учении наряду с эстетической и разумной потребностью человека в совести имеет значение и сфера религиозного опыта, своего рода “религиозно-совестливая” установка. Речь идет о первоначальных задатках моральности, в которых склонности, порыв к действию, само действие требуют воления, не обходящегося без совести; временные ступени выражения этих задатков, а также формы их осознания (смутная, отчетливая и религиозно-верующая) придают учению о совести законченный вид. Учение о совести —  это, по сути дела, учение о благе, имеющем всеобщее значение; это —  деяние, воля и сознание морального человека.