Архитектура России 17 века

К моменту  поступления никоновских резчиков в Оружейную палату там уже  работали белорусские мастера резных дел - Степан Зиновьев, Семен Деревский, Константин Андреев. Среди вновь  прибывших был Клим Михайлов, мастер резного и столярного дела, один из лучших резчиков, работавших в Москве во второй половине XVII века. Клим был  уроженцем Шклова, где его добровольно  взял на службу князь Григорий Семенович  Куракин. В Москве князь женил  Клима на своей дворовой девке  Анютке, а потом отдал на время  в Воскресенский монастырь. На службу в Оружейную палату вместе с ним  поступили также мастерами столярного дела, трудившиеся еще в Иверском монастыре - Андрей Федоров, мещанин  из Орши, Герасим Окулов из Дубровны, Осип Андреев из Вильно, Яков Иванов из Витебска. Сначала Клим был определен в помощники к старцу Арсению, опытному белорусскому резчику, давно работавшему при московском дворе. После того, как Арсений в 1681 г. умер, Клим занял его место во главе всех кремлевских резчиков.

Поступившие в Оружейную палату белорусы сразу  получили учеников, которых они учили  долго и тщательно, поскольку  те должны были со временем заменить мастера. А нужда в резчиках в Москве была огромной - ведется активное каменное строительство храмов, которые украшаются резными иконостасами. И все это  за весьма короткое время. Тем не менее, штат постоянных жалованных резчиков не превышал 8-10 человек. Остальные лишь привлекались к работам в экстренных случаях и зарабатывали сами устройством  резных дел в многочисленных московских храмах. Белорусы не нуждались в  образце, по которому им надлежало работать, подготовительные рисунки для резьбы они умели делать сами. Так Семен  Деревский свидетельствовал о себе, что "делает он столярное и резное дело собою и знаменит сам, и режет  на столбах и на досках звери и  птицы и травы".

Вскоре  после поступления в штат Оружейной  палаты, в 1667-1668 гг. Климу Михайлову  и другим никоновским резчикам вместе с уже имевшимися в Москве выпало украшать новопостроенный царский  дворец в Коломенском. Благодаря  их искусству дворец приобрел облик  грандиозной резиденции, украшенной по европейский лад. Иностранцы писали о нем: "Коломенский загородный дворец, который, кроме прочих украшений, представляет достойный обозрения  род постройки, хотя и деревянной, так как весь он кажется точно  только что вынутым из ларца, благодаря  удивительным образом искусно исполненным  резным украшениям".

Помимо  резных орнаментальных деталей на фасадах  и в интерьерах, которые были раскрашены и позолочены, резчики выполнили  в Коломенском декоративные скульптуры зверей, снабженные особым механизмом. Так у трона Алексея Михайловича  были установлены резные фигуры львов, обклеенные овчиной, которые могли  рыкать и двигаться. Симеон Полоцкий, написавший восторженное стихотворное "Приветство" на вселение царской  семьи в Коломенский дворец, который  он сравнивает с восьмым чудом  света, так описал эту затею:

Дом Соломонов  тем славен без меры,

 Яко ваяны  име в себе зверы.

 И зде  суть мнози к тому и рикают,

 Яко живи  льви глас испущают,

 Очеса  движут, зияют устами.

 Видится,  хощут ходити ногами.

 Страх  приступити, тако устроенни.

 Аки живии  льви суть посажденны.

Дворец  в Коломенском был царской  резиденцией, светской по своему назначению постройкой, поэтому и украшен  был с большой фантазией и  обилием скульптурных затей. Что же касается орнаментальной резьбы, то Симеон Полоцкий так говорит о ней:

Множество цветов живонаписанных

 И острым  хитро длатом изваянных,

 Удивлятися  всяк ум понуждает,

 Правый  бо цветник быти ся являет.

Поэт  сравнил резьбу своих соотечественников  с райским садом. Очевидно, именно так воспринимали русские люди иконостасы белорусской рези, в которых активно  использовались растительные мотивы. Идея храма как райского сада была необычайно актуальна для России XVII века. Резное церковное убранство, выполненное белорусскими мастерами, давало возможность увидеть этот рай воочию.

Репертуар орнаментов белорусской рези довольно многообразен, но в то же время и  достаточно устойчив. Большую роль в таких иконостасах играют формы  ордерной архитектуры, которых еще  не было на фасадах русских храмов. Это, прежде всего колонки с капителями и декоративным колечком-перехватом. Колонку, как правило, оплетает виноградная  лоза - символ Христа и рая. Помимо винограда  широко использовались мотивы других фруктов - надрезанного граната, яблока, лимона, тыквы, а также цветы. В  европейской традиции все они  имели четкую символику, но на русской  почве ее полностью утратили. Фрукты и цветы изображали достаточно натуралистично, сплетенными в гирлянды, подвешенные  на лентах. Не менее популярен был  мотив акантового листа и раковины. Чрезвычайно характерны для белорусской  рези и так называемый хрящевой орнамент, напоминающий по форме ушную раковину, украшенную по краю крупными круглыми "жемчужинами", а также рамки-картуши  с краями, напоминающими скрученный пергамент, или образованные из того же хрящевого орнамента. Картуши  применялись в резьбе царских  врат иконостасов. Любили резчики и  так называемые "флемованные дорожники" - багетные рейки с прорезанными на них поперечными желобками, так  что после золочения рождался эффект мерцающих язычков пламени, что и дало название этой форме (от немецкого "flamme" - пламя).

Обычно  иконостасы белорусской рези имели  темный фон, на котором очень эффектно смотрелись наложенные сверху золоченые  резные детали. Очень редко резьба была разноцветной. Сохранился единственный полихромный резной иконостас, выполненный  Климом Михайловым со товарищами по заказу царя Федора Алексеевича для дворцовой  церкви Воскресения Словущего в  Кремле. Золоченые и посеребренные  детали резьбы прописаны в нем  сверху цветными лаками, что рождает  совершенно удивительный декоративный эффект. Иконы в этом иконостасе приобретают нетрадиционную форму - со скругленным верхом, овальную, как  бы подчиняясь логике построения его  архитектурной рамы.

Другой шедевр мастерства белорусских резчиков, сохранившийся  до наших дней - иконостас Смоленского  собора Новодевичьего монастыря. Его  резал также Клим Михайлов с помощью многих других резчиков. Мастерам пришлось считаться с тем, что иконостас резался под старые иконы, поэтому в нем нет причудливой игры форм. Все подчинено строгому ритму мерно чередующихся форм. Это огромное сооружение производит сильное впечатление своей торжественностью и ясностью замысла.

Несмотря  на то, что круглая скульптура по европейскому образцу не приветствовалась в православных храмах, благодаря  белорусам она начала понемногу  в них внедряться. Белорусские  резчики ввели "моду" на резные Распятия, которыми стали завершать  иконостасы на западный манер. Одно из первых таких Распятий было вырезано по заказу патриарха Никона из кипариса белорусским резчиком старцем Ипполитом  для Голгофского придела собора Новоиерусалимского монастыря. Такое  же Распятие, вырезанное, очевидно, тем  же мастером, было устроено позднее  и в дворцовых церквях в  Москве. Там также устроили небольшую  Голгофу, где был сделан изображавший пещеру и расписанный под мрамор алебастровый свод, опиравшийся на колонны. Между колоннами стояла плащаница, а над ней на проволоках были подвешены шестьдесят алебастровых золоченых херувимов. В центре этого  великолепия стояло Распятие, а по свободным стенам разместили писанные на полотне (холсте) евангельские сцены  и притчи. От этой внушительной композиции сохранилось только Распятие, стоящее  ныне в молельне при дворцовой  Голгофской церкви в Московском Кремле.

Ипполит славился своим мастерством еще  в Белоруссии. При московском дворе  ему доводилось украшать резьбой  царскую карету, иконостасы и клиросы, шкафы, сундуки, изготовлять раки для  мощей и многое другое, включая  игрушки для царских детей - потешные лошадки.

К концу XVII столетия мастера-резчики, обученные  выходцами из Белоруссии, успешно  продолжали и развивали искусство  своих учителей. С переводом столицы  в Петербург почти все они, в отличие от иконописцев, были переведены туда, где продолжали выполнять как  светские, так и церковные заказы.

Не менее  значительную роль сыграли белорусские  мастера и в сложении нового стиля  архитектурного декора в московском зодчестве. Особая заслуга в этом принадлежит ценинникам - мастерам по изготовлению керамических изразцов. До середины XVII века русские мастера  умели делать только одноцветные  изразцы, покрытые коричнево-красной  поливой или зеленой глазурью - муравой. Такие изразцы использовали, главным образом, для облицовки  печей, а также для украшения  фасадов архитектурных построек. Декор этот был достаточно скромен - отдельные плитки - кафли, поставленные на уголок, как бы инкрустированные в поверхность стены. После того, как в московском государстве  познакомились с достижениями белорусских  ценинников, роль изразца в декоре построек, в первую очередь храмов, чрезвычайно возросла. В отличие  от своих русских собратьев по ремеслу белорусы умели изготовлять  более декоративные полихромные изразцы. Они владели такой техникой их обжига, которая позволяла одновременно использовать эмали белого, синего, зелено-голубого и желтого цветов в сочетании с коричневато-красной глазурью. Использование полихромных изразцов при наружной отделке храма сделало русскую архитектуру небывало праздничной и нарядной, мода на такой декор распространилась очень быстро и продержалась достаточно долго. Особенно ярко она проявилась в архитектуре Ярославля, где полихромные изразцы применяли с невиданной щедростью.

Первые  белорусские ценинники, прибывшие  в московское государство, были среди  тех ремесленников, кто приехал  на Валдай вслед за братией Кутеинского  монастыря. Среди них - мещанин из Копыса Игнатий Максимов, который  затем был взят на службу к патриарху  Никону в 1654 г. в Вязьме. Поселившись  в селе при монастыре, он быстро нашел  в окрестностях подходящую глину  и вместе со своими собратьями по ремеслу  наладил производство цветных изразцов, которые шли не только на нужды  обители, но и на продажу, и таким  образом получили большое распространение  в новгородских землях.

При Валдайском Иверском монастыре изготовлялись  по преимуществу печные изразцы, но были и попытки использовать их для  украшения окон. Тем не менее широкого размаха использование изразцов в наружном декоре зданий на Валдае получить не успело, поскольку в  связи с началом строительства  Новоиерусалимского монастыря патриарх Никон отозвал туда и лучших ценинников.

С изразцами  в искусство Московского государства  проникали новые орнаментальные мотивы западноевропейского происхождения, а также новые архитектурные  детали и ордерные формы с которыми белорусы были хорошо знакомы. Так через  изразцы Воскресенского собора в  русское зодчество вошли те архитектурные  и декоративные формы, которым было суждено большое будущее, особенно ближе к концу XVII столетия, когда  в нем сложился новый, так называемый "нарышкинский стиль".

Особенно  интересным было применение изразцов в интерьере Воскресенского собора в Новом Иерусалиме. Ставя перед  собой задачу как можно точнее передать облик образца - храма над  Гробом Господним в Иерусалиме, Никон, безусловно, стремился максимально  близко повторить и материалы, из которых были выполнены его детали. Изразец в Новом Иерусалиме должен был имитировать цветные мраморы  и мозаики подлинной иерусалимской  святыни. Поэтому иконостасы многочисленных приделов храма были выполнены из изразцов, которые стали, по сути, элементами архитектурной конструкции.

Очевидно, большую роль в украшении Воскресенского собора Новоиерусалимского монастыря  изразцами сыграл белорус Петр Иванов Заборский, пользовавшийся большим  уважением самого патриарха. Когда 2 июля 1665 г. мастер умер, Никон лично  погребал его в соборе под входной  лестницей Голгофского придела, где более всего любил служить  литургию. На могиле Заборского было начертано: "золотых, серебряных и медных, ценинных и всяких рукодельных хитростей изрядный ремесленный изыскатель, потрудивыйся о украшении сея святыя церкви в ценинных и иных делах немалое время". Очевидно, именно Заборский начал устройство ценинных иконостасов в Воскресенском соборе. Он успел выполнить только часть из них: для придела Иоанна Предтечи (где будет позднее погребен сам Никон), Успенского придела и трех приделов за главным алтарем - Тернового венца, Разделения риз и Лонгина Сотника. Им же внутри собора выполнен изразцовый декор Голгофы и верхний пояс главного алтаря.

Спустя  год после смерти Петра Заборского работы в монастыре были и вовсе  прерваны в связи с опалой патриарха. Ценинники, как и другие мастера-белорусы, 22 декабря 1666 г. были переведены в Оружейную  палату. Среди них были Игнатий  Максимов и Степан Иванов Полубес, с  именем которого связан расцвет ценинного  дела в Москве в 70-90-х гг. XVII в.

О Степане  Полубесе доподлинно известно, что  родом он был из Мстиславля. Рано осиротевший, в Россию он попал, будучи взят в полон князем Алексеем Никитичем  Трубецким, который вскоре одолжил  его на время патриарху в Воскресенский  монастырь. Там у Степана были ученики из белорусов и местных  крестьян. Его соотечественники - Осип Иванов, самостоятельно прибывший в  Москву из Шкловского уезда, и Федор  Чука, также самостоятельно пришедший  в Москву из Вильно. После того, как  ценинники поступили в дворцовое  ведомство и переехали в Москву, Степан Полубес поселился в Заяузье, в Гончарной слободе, где жили гончары и ценинники. Здесь же была устроена мастерская, где он с  учениками и помощниками изготовлял ставшие пользоваться большим спросом  изразцовые фризы и панно.