Вещные права в гражданском праве

Вещные  права характеризуются прежде всего своим абсолютным характером, ибо корреспондирующие с ними обязанности пассивного типа возлагаются не на каких-либо конкретных должников, а на всех третьих лиц. Это обусловлено тем общепризнанным обстоятельством, что они юридически оформляют непосредственное хозяйственное господство лица над объектом - вещью, не требующее предварительного совершения каких-либо действий со стороны иных (обязанных) лиц. В обязательственных же отношениях для получения управомоченным лицом хозяйственного господства над вещью необходимы действия обязанных лиц (по передаче этой вещи либо по ее созданию и т.д.), которые и составляют непосредственный объект таких отношений.

В отечественной  литературе абсолютность вещных прав иногда подвергается сомнению со ссылкой  на условность самого деления гражданских  прав на абсолютные и относительные⁶, обосновывавшуюся еще В.К. Райхером, который отмечал очевидную возможность нарушения третьими лицами обязательственных (относительных) прав⁷. Следует, однако, отметить и не менее очевидную небесспорность данной позиции. В.К. Райхер постоянно подчеркивал возможность "деликтного нарушения третьим лицом чьего-либо обязательственного права" и соответственно деликтной защиты последнего. Но разве повреждение или уничтожение арендованной, перевозимой, хранимой вещи нарушает только права и интересы арендатора (перевозчика, хранителя и т.д.) и не затрагивает прав и интересов собственника вещи? И разве деликтный иск является вещным (абсолютным), а не обязательственным способом защиты гражданских прав?

А какое  обязательственное право (т.е. право  требовать определенного поведения  от обязанного лица) при этом нарушается? Вряд ли таковым можно считать  право владения, которое всегда представляет собой возможность собственного поведения управомоченного лица, а не его притязание на поведение обязанного лица. Вопрос о том, в какой мере обосновано признание субъектов обязательственных прав владельцами (а, например, не держателями) вещей, нуждается в отдельном рассмотрении. Но изложенные выше аргументы сторонников отрицания специфики абсолютных прав, во всяком случае, не окажутся бесспорными. Обязательственные права в их традиционном понимании существуют только по отношению к контрагенту, поэтому никакие иные (третьи) лица не в состоянии их нарушить; они могут нарушить лишь вещное право собственника или иное право владения вещью.

В этой связи  еще М.М. Агарков указывал на необходимость "строго различать два разных правоотношения": между кредитором и должником, нарушить которое может только последний, и между кредитором (а не должником!) и любым третьим лицом, которое является абсолютным, но в силу которого у кредитора не возникает никакого особого абсолютного права, по крайней мере с точки зрения отечественного гражданского законодательства (попутно отмечая нежелательность установления такого права).⁸

Поскольку абсолютные вещные права действуют  в отношении всех третьих лиц  и должны соблюдаться ими, последние  должны быть ясно осведомлены о содержании и видах указанных прав, количество которых к тому же должно быть обозримым, а новые приобретатели вещей (например, обремененных ограниченными вещными  правами) должны заранее точно знать, что именно они приобретают.

Поэтому вещные права могут создаваться  только законом, но не соглашением сторон, причем закон должен исчерпывающим  образом определить и содержание каждого конкретного вещного  права. Иначе говоря, в отличие  от принципа свободы договоров, одним  из проявлений которого является возможность  создания любых, в том числе прямо  не предусмотренных законом, договоров  и вытекающих из них обязательственных  прав, в области вещного права  действует иной основополагающий принцип - закрытый перечень (numerus clausus) вещных прав, составляющий их важнейшую характеристику. Частноправовая природа вещных прав проявляется лишь в возможности выбора сторонами гражданских правоотношений того или иного права из числа прямо предусмотренных законом, но исключает для них возможность создания своим соглашением иных, новых, видов вещных прав. Уже из этого, в частности, следует необоснованность попыток объявления аренды институтом вещного, а не обязательственного права: объем правомочий конкретного арендатора зависит от содержания договора аренды, т.е. определяется соглашением сторон, а не законом (ср. особенно ст. ст. 615 и 616 ГК).

В современной  германской цивилистике, наиболее последовательно  реализующей классическое пандектное учение о вещных правах (что в отсутствие серьезных отечественных исследований предопределяет необходимость обращения именно к этому зарубежному опыту), принцип numerus clausus вещных прав рассматривается как двоякое ограничение общего принципа свободы договоров: во-первых, это ограничение законом самого перечня вещных прав, принудительная типизация их видов (Typenzwang); во-вторых, прямая фиксация (типизация) в законе содержания каждого из этих прав (Typenfixierung). Эти ограничения составляют и основополагающие принципы современного вещного права.

К числу  последних относится также принцип  публичности вещных прав (Publizitatsgrundsatz), в силу которого необходима их обязательная государственная регистрация (фиксация) в специальном реестре (поземельной книге - Grundbuch, поскольку в германском праве к недвижимости относятся только земельные участки, а находящиеся на них строения и сооружения считаются даже не принадлежностью, а составной частью этих участков - § 94 BGB), т.е. даже не считаются отдельными, самостоятельными вещами. Регистрация в поземельной книге касается только вещных прав на недвижимость; для права собственности на движимые вещи эту функцию в соответствии с § 929 BGB формально выполняет вещный договор (Einigung) и связанный с ним принцип абстракции (Abstraktions-prinzip), или принцип оторванности вещных прав от обязательственных (Trennungsgrundsatz), в силу которого фактическое владение движимой вещью презюмируется здесь как владение собственника (ср. § 854 BGB).

При этом следует помнить, что движимые вещи не могут стать объектами иных вещных прав, кроме права собственности  и некоторых видов залога. Последний также обладает признаком публичности, выражающимся, например, в необходимости ведения предпринимателями книг записей залогов, нотариального удостоверения залога движимости, оформления такого залога печатью залогодержателя или наложением знаков залога и т.п., имеющих место и в современном российском праве (ср. п. 2 ст. 338, п. 2 ст. 339, п. п. 3 и 4 ст. 357 ГК). Поскольку не только в германском, но и в российском гражданском праве все вещные права, кроме права собственности и залога, касаются исключительно недвижимых вещей, необходимость их государственной регистрации (принцип публичности) также является одним из их общих признаков.

К числу  юридических особенностей вещных прав обычно относят и особые - вещно-правовые - способы их защиты (виндикационный и негаторный иски), которые, подобно самим вещным правам, отличаются абсолютным характером и могут быть предъявлены управомоченным лицом к любым третьим лицам, нарушившим его абсолютное вещное право.

К сожалению, с позиций действующего российского  законодательства этот признак следует  признать утратившим свое значение. Еще ГК 1964 г. в ст. 157 впервые предоставил право лицу, владеющему вещью в силу договора, предъявлять вещно-правовые иски к третьим лицам, а ГК РФ (следуя нормам ранее действовавших Законов о собственности 1990 г.) в ст. 305 допустил предъявление вещных исков владельцем по договору в защиту своего титульного владения даже к самому собственнику вещи (с которым он находится в обязательственных отношениях). Как отмечалось, для арендатора такая возможность была закреплена еще раньше - в ст. 170 ГК 1922 г.

Объяснение  этого парадоксального с классических позиций решения состоит в  том, что ГК 1964 г. вещной защитой всякого законного владельца стремился обеспечить интерес самого собственника, который должен был получить уверенность, что в руках договорного контрагента (например, арендатора) "вещь будет защищена законом не хуже, чем в его собственных руках"⁹; ГК РФ вслед за законами о собственности, напротив, стремился защитить от возможного произвола основного собственника - государства (и его органов) - его юридически самостоятельные предприятия и арендаторов его имущества. В результате того что данный подход получил общий для всех собственников характер, арендаторы стали активно использовать вещно-правовые способы защиты своих интересов в обязательственных отношениях с арендодателями, что привело к необоснованному смешению традиционных способов гражданско-правовой защиты.¹⁰

При этом в определенной мере искажается традиционное понимание и различие абсолютных (вещных) и относительных (обязательственных) отношений: если вещные правоотношения как абсолютные могут быть нарушены любым лицом, причем личность нарушителя (ответчика по иску) впервые определяется только фактом правонарушения, то обязательственные  правоотношения как относительные, т.е. характеризующиеся полной определенностью  участвующих в них лиц, могут  быть нарушены лишь контрагентом по обязательству, личность которого заранее известна. Возможность нарушения обязательства не участвующим в нем третьим лицом исключена, ибо у него нет и не может быть никаких обязанностей, которые он мог бы не исполнить (ср. абз. 1 п. 3 ст. 308 ГК).

Если  же объектом обязательства является вещь, которой третье лицо может  каким-либо способом неправомерно завладеть, то речь пойдет о нарушении прав не только должника, но и кредитора  по обязательству, т.е. соответствующих  отношений владения, которое в  первую очередь затрагивает интересы собственника вещи (например, арендодателя), а не только ее договорного владельца (в частности, арендатора): если последний  лишается возможности использовать арендованную вещь только на оставшееся время аренды, то первый - навсегда (если не истребует ее по виндикационному иску). Поэтому в римском праве наниматель, как известно, не пользовался самостоятельной защитой против третьих лиц, осуществляя охрану своих интересов опосредованно, с помощью собственника.¹¹ Отечественное право, предоставляя арендатору в ст. 305 ГК абсолютную защиту, тем самым приближает его статус к вещно-правовому. Однако право арендатора предъявить вещный иск к собственнику-арендодателю в любом случае представляется лишенным логических оснований.

Кроме того, данное законодательное решение  свидетельствует и об отсутствии в российском праве еще одного традиционного признака вещных прав - их преимущества в применении перед  обязательственными правами. По общему правилу наш закон исключает  для сторон правоотношения возможность  выбора иска в защиту своих прав (конкуренцию исков, в том числе  вещных и обязательственных), но, даже в редких случаях допуская ее, все  равно не предоставляет субъектам  вещных прав никаких преимуществ  перед обладателями обязательственных  прав. Более того, в ч. 1 ст. 398 ГК устанавливаются преимущества кредиторов по обязательствам в зависимости от времени их возникновения (в развитых правопорядках этот "принцип приоритета" устанавливается для вещных, а не для обязательственных прав - ср. § 879 и 1209 BGB), но нигде прямо не устанавливаются преимущества вещных прав перед обязательственными.

Ранее такие  преимущества усматривались в том, что обязательственное право  должно уступать вещному при их коллизии (столкновении); например, собственник-арендодатель мог в любое время истребовать  свою вещь у арендатора при условии  возмещения ему всех причиненных  этим убытков.¹² Однако в настоящее время против таких неправомерных действий собственника арендатор фактически по своему выбору может защищаться как обязательственным, так и виндикационным иском (ср. п. 3 ст. 611 и ст. 305 ГК).

Таким образом, современный российский правопорядок утратил некоторые из классических признаков вещных прав (хотя в значительной мере и сохранил остальные). Необходимо признать, что данное положение в  определенной степени действительно  затрудняет разграничение вещных и  обязательственных прав; более того, оно дает известные основания  для их смешения и даже отрицания  практической значимости выделения  самой категории вещных прав.

Однако  отказ от этой категории в гражданско-правовом регулировании, принципиально построенном  на основах европейского континентального права, неизбежно приводит к негативным практическим последствиям (очевидным  на примерах попыток придания вещного  режима безналичным деньгам, бездокументарным ценным бумагам, правам дольщиков и  т.д.). Следовательно, речь должна идти о последовательном восстановлении этого классического гражданско-правового  режима, а не об отказе от него.

3. Объекты вещных прав

Вещные  права во всех правопорядках континентального типа имеют особый объект: в этом качестве могут выступать только вещи, причем индивидуально-определенные (а объектом ограниченных вещных прав, кроме залога и удержания, могут  быть только недвижимые вещи). Это давно  ставшее общепризнанным положение  основывается на невозможности осуществлять непосредственное хозяйственное господство над неопределенным объектом: например, невозможно быть собственником вещей, определенных только родовыми, а не индивидуальными признаками. При  этом недвижимые вещи являются индивидуально-определенными  по своей природе: невозможно существование  земельных участков, домов (строений) или других видов недвижимости как вещей, определенных родовыми признаками.

Стоит отметить, что недвижимость представляет собой  юридическую, а не естественно-физическую характеристику вещи, т.е. особый правовой режим, заключающийся в необходимости  государственной (публичной) регистрации  прав на соответствующий объект, что  совершенно не нужно для движимости. Это положение подтверждается не только технической возможностью передвижения (пространственного перемещения) любых  объектов, в том числе различных  строений и сооружений и даже поверхностного слоя земли. В прежнем отечественном  правопорядке соответствующие вещи, утратив режим недвижимых (примечание к ст. 21 ГК 1922 г.), не только физически  сохранялись, но и по-прежнему фактически являлись объектами определенных сделок. Современное российское гражданское  законодательство, расширив классическое понятие недвижимости (за счет недвижимости по закону), тем самым явно превратило его в сугубо юридическое.