«Вестник Европы», русский журнал, как зеркало общественной жизни XIX века

Литература и смесь.

І. Вольнодумство и набожность. (Окончание). стр. 281.

ІІ. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени. стр. 314.

ІІІ. Смесь. стр. 331.

Политика.

I. Расходы и доходы Французской республики. стр. 335.

II. Известия и замечания. стр. 345.

III. Смесь. стр. 361.

Мы видим, что  два основных раздела остались –  «Литература и смесь» и «Политика»,  внутри раздела стало меньше статей, но они увеличились в объеме. 
 
1802, №13 

Литература и смесь.

І. Топографическое описание царства  поэзии. стр. 3.

ІІ. История Лафлера, Стернова слуги. стр. 12.

ІІІ. Феномен английской литературы. стр. 21.

IV. Письмо молодого француза  из Неаполя. стр. 26.

V. Рыцарь нашего времени. стр. 35.

VI. К Л*, на смерть подруги его.  стр. 51.

VII. Элегия. стр. 52.

Политика.

I. Жизнь Туссеня Лувертюра. стр. 57.

II. О нынешних министрах Англии. стр. 68.

III. Известия и замечания. стр. 73.

 

 

По Лотману, «весь материал «Вестника» строго организован вокруг двух идеальных  центров»: положительный образ правителя-практика и гибельный образ «мечтателя на престоле». При этом в первом абсолютно точно угадывался Наполеон Бонапарт, а во втором – Александр I. Для современного читателя это покажется дикостью, но мы смотрим на эти события с высоты, поскольку знаем события 1812 года, но тогда они были неизвестны. В 1802 году это выглядело иначе. С. Н. Глинка, известный патриот, провозглашавший в 1812 году Наполеона людоедом и сыгравший своим журналом «Русский вестник» немалую роль в возбуждении «отечественнолюбивого духа» в русском обществе, на рубеже веков был пламенным бонапартистом. Эти чувства разделял с ним его друг А. А. Тучков, в будущем герой Бородинского сражения, погибший со знаменем в руках у Семеновского редута.

Приступая к изданию «Вестника», Карамзин был настроен оптимистически. Одну из программных статей журнала  он назвал «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени»¹¹. Он считал, что после Великой французской революции должно наступить затишье и надеялся на долгий мир. Но его ждало разочарование: в связи с провозглашением первого консула императором, он писал брату: «Наполеон Бонапарте променял титул великого человека на титул императора: власть показалась ему лучше славы».

Однако антитеза Наполеон – Александр сохранялась, поскольку  Карамзин видел политическую силу Наполеон и не мог того же сказать об Александре. «Карамзин не доверял государственным способностям Александра I, хотя и верил в его «прекрасное сердце». Он надеялся на длительный мир и союз с Бонапартом», - считает Ю. Лотман. В качестве источника скептического отношения журналиста к Александру I Лотман указывает следующие статьи – «Письмо из Константинополя»¹² и «О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича»¹³. И там, и там говорится, что передача власти в руки вельмож вызвала народный мятеж, из чего делается однозначный выбор в пользу жесткой централизованной власти. В «Вестнике» много и других примеров этого рода (материал черпается из известий о гражданских раздорах в Швейцарии, Гаити и других иностранных сообщений).

Слухи о деятельности «Негласного  комитета», в котором Строганов, Новосильцев, Чарторижский и Кочубей, как Рашид Рейс Эффенди и Челеди Эффенди, «в тишине» «сочиняли» конституционные  реформы, распространялись в это  время достаточно широко, и конституционные  планы Александра I ни для кого не были секретом. Эти обстоятельства перекликались с происходящим в «Письмах из Константинополя», когда турецкие вельможи и султан составили и ввели «конституцию» не спросив.

Раздумывая над идеальным  режимом в понимании Карамзина, Лотман приходит к выводу, что «реальным  содержанием монархизма Карамзина  в этот период было президентское  правление с очень сильной  властью президента как в исполнительной сфере, так и в области законодательной  инициативы. Главе государства принадлежала высшая воинская власть и роль конечного  арбитра во всех государственных  вопросах. Однако сохранение ряда республиканских  институтов, выборность законодательных  органов и свобода печати (попытки  ограничить ее во Франции вызывают в «Вестнике» осуждение) не дают превратиться этому правлению в деспотическое. А сила правительства — гарантия от анархии».

Ю. Лотман понимает, что многие могут не согласиться с его  точкой зрения, поэтому прибегает  к следующему примеру: «в номере втором журнала за 1802 год было опубликовано «Письмо из Соединенных Американских Областей», в котором дается портрет  президента Джефферсона — идеального главы государства. Портрет этот текстуально близок к характеристикам, которые даются в «Вестнике» Бонапарту. Даже вождь гаитянского восстания  негров Туссен-Лювертюр получает в  «Вестнике» положительную характеристику, пока кажется, что он способен ввести восстание в рамки порядка, и  пока его поддерживают бонапартистские  газеты Франции: «Туссен-Лювертюр есть, как Бонапарте, победитель и примиритель» (1802, № 3, «Письмо из С.-Доминго»). Одновременно постоянную иронию издателя вызывает английский парламентаризм. В нем подчеркивается купеческий или аристократический эгоизм и отсутствие подлинной демократии».

Юрий Михайлович понимал, что такой взгляд идет в разрез с общепринятым представлением, поэтому  продолжает рассуждение: «Такая позиция  была очень своеобразна: она ставила  Карамзина вне рядов русского англоманского либерализма начала века и еще в большей мере отгораживала его от тех, кто оставался верен  традициям философии XVIII века с ее верой в доброту человека и народный суверенитет. Но не менее чужды были издателю «Вестника Европы» любые оттенки идеологии эмигрантов, сторонников Бурбонов и теоретиков легитимизма». Он также отмечает, что политические взгляды Карамзина мало кто разделял, а на его журнал смотрели как на интересное чтение, свежую, прекрасно изложенную информацию, воспринимая автора или как ретрограда, или как опасного якобинца. «Парадоксы Карамзина», как назвал Пушкин идеи редактора «Вестника», оставляли читателя равнодушными.

М. Ю. Лотман проводит исследование и приходит к занимательному выводу: если сравнить многочисленные переводы «Вестника…» с оригиналом, то становится ясно, что автор высказывал собственную  позицию и нарочно туманно  указывает на источники. Так, например, «Письмо из Константинополя», конечно, писалось не в столице Оттоманской  империи. Это комбинация отрывков из книги «Путешествие в Оттоманскую  империю, Египет и Персию, произведенное  по приказу правительства в период шести первых лет республики Г. А. Оливье, членом национального института  и проч., и проч., т. 1, Париж., девятый  год республики» (по-французски) и  «Политического журнала», октябрь 1801 г. (Карамзин, видимо, пользовался немецким оригиналом, а не позже появившимся  русским изданием). Сопоставление  убедительно показывает свободу  и субъективность интерпретации  Карамзина. Например:

 

«ПИСЬМО ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ» КАРАМЗИНА: «ПУТЕШЕСТВИЕ» ОЛИВЬЕ:

О Пасване-Оглу

Сим первым успехом он прославился  по всей империи, и народ, почти везде  недовольный новой (курсив Карамзина) системой Дивана, явно желал Па-свану  дальнейшего счастья, считая его  великим воином и другом старинных  обычаев.

Его первые успехи создали ему репутацию  талантливого полководца и заставили  видеть в нем человека, целиком  преданного делу народа (перевод мой. — Ю. Л.).

«ВЕСТНИК ЕВРОПЫ» «ПОЛИТИЧЕСКИЙ  ЖУРНАЛ»

Последствие доказало, что такая  Аристократия не годится для Турецкого  народа.

Неоспоримо выводимое из того следствие, что для турок годится только деспотический образ правления. (перевод П. А. Сохацкого).

Причины реформы

«ВЕСТНИК ЕВРОПЫ» «ПОЛИТИЧЕСКИЙ  ЖУРНАЛ»

...мать добродушного Селима III <...> была встревожена слухами <ложными. — Ю. Л.> о всеобщем неудовольствии народа, о разных бунтах в провинциях и предложила сыну своему сей новый план хитрых честолюбцев, как самое лучшее средство успокоить империю. Селим принял его охотно, уступая часть власти своей для государственного блага. Селим хотел вместо сонного правления своего предшественника вновь ввести строгость военной власти. Дикое рвение его завело его слишком далеко. Он боялся своих вельмож... <перевод мой. — Ю. Л.>

 

Менее загадочна позиция  Карамзина относительно крестьянского  вопроса в России. Тут Исследователи  Е. Осетров и Ю. Лотман сходится. Это  произошло потому, что свое мнение автор ясно выразил в статье «Письмо сельского жителя»¹⁴. Так, редактор «Вестника Европы» был против планов немедленного освобождения крестьян, но категорически настаивал на широком просвещении народа, которое должно предварить и подготовить отмену крепостного права: меру необходимую и справедливую, но требующую нравственной и просветительской подготовки.

Журнал о политике неотделим  от истории. К тому же следует помнить, что по окончании работы над «Вестником Европы», Карамзин приступил к написанию  «Истории государства Российского», что называется, по госзаказу: император  Александр I именным указом от 31 октября 1803 даровал звание историографа Николаю  Михайловичу Карамзину (титул историографа в России после смерти Карамзина  не возобновлялся). По этим двум причинам вполне естественно, что в своем  журнале Карамзин много уделял истории, причем и российской в том числе, хотя в эпоху галломании это было весьма странно.

Карамзин тяготел ко всему  российскому и явно не приветствовал  современных веяний моды. В статье «Женские парики»¹⁵ он пишет: «Не далее как десять лет перед сим говорили мы с отвращением о той женщине, которая носила парик. Старуха, самая набожная, по неволе только прибегала к чужим волосам; но всячески старалась подбирать их под цвет своих, чтоб обмануть глаза… Какая же быстрая перемена в идеях произошла с того времени! Лучшее украшение женского полу, которым пленялись все народы и все веки, впало в совершенное презрение. … В париках милые красавицы!.. О времена! о нравы! Марциал и Ювенал в свое время гремели против женщин, которые плешивые свои головы скрывали под чужими волосами: чтобы сказали они, видя теперь молодую, стыдливую девицу, которая нежный лоб свой оскверняет – (по чему знать?) – какой-нибудь гнусной женщины, какого-нибудь злодея, убийцы?» Позже автор извиняется за такие слова и просит прощение, если перешел грань. Но бросается в глаза то, что сентименталист Карамзин, который считал, что для чтения женщиной подходят только самые нежные слова, так резко осуждает ношение париков прекрасным полом. Статья подписана, как перевод с французского, но из изысканий Ю. Лотмана стало ясно, что Карамзин не просто переводил и печатал у себя в журнале материалы, исключительно подходящие его точке зрения, но и мог немного исказить источник. Отсюда можно сделать вывод, что на страницы журнала не могло попасть мнение, с которым не был бы согласен редактор. Следовательно, в этой статье была нарочно так осмеяна мода на парики, хотя это совсем не характерно для автора.

1802 год, №6 

Литература и смесь.

І. Последние дни Лафатеровой жизни. стр. 95.

ІІ. Мария Антуанетта. стр 112.

ІІІ. Некоторые мысли лучших французских авторов, выбранные из новых сочинений госпожи Неккер. стр. 125.

IV. Парижский лицей. стр. 134.

V. Кантова философия во Франции. стр. 138.

VІ. Две шотландские мумии. стр. 140.

VІІ. Моя исповедь. стр. 147.

VIIІ. Письмо из Парижа. стр. 167.

Политика.

I. Любопытная нота французского кабинета, напечатанная в Монитере. стр. 170.

ІІ. Письмо из Парижа. стр. 175.

III. Египетские происшествия. стр. 179.

Письмо английского офицера из лагеря при Александрии, от 14 окт. 1801.

Письмо от 24 окт. 1801.

Письмо из Александрии, от 27 октября 1801.

Другое письмо из Александрии от того же числа.

IV. Умножение сил Франции. стр. 189.

V. Смесь. стр. 191.

VI. Известия и замечания. стр. 194.

Карамзин явно не одобрял  и моду в целом: в заметке «Письмо из Парижа» (№6 «Вестник Европы», 1802) он отождествляет мнения и моды, подчеркивая, что нет в мире ничего более переменчивого. Но эта перемена, по мнению автора, ведет только к худшему: теперь французы стали скупы и негостеприимны, для них имеет значение только богатство, а развлечения и собрания похожи на трактирные общества. Имея такое мнение, Николай Михайлович не мог не желать, чтобы его современники отказались от слепого подражания французам.

Евгений Осетров отмечает, что в статье «О случаях и характерах…» автор не только преподал урок патриотизма  современникам и хотел привить  им чувство гордости за отечество, но и «принес в статье, как в  волшебном ящике, сюжеты, которые  искусство воплощало на протяжении всего XIX века». Он приводит в пример «Песнь о вещем Олеге» Пушкина, причем не исключает, что Александр Сергеевич мог взять основу для этой песни непосредственно из «Вестника Европы», поскольку тогда журнальные книжки находились в обращении годами и иногда десятилетиями. «Можно сказать, что Карамзин насыщал воздух литературы живительным кислородом», - заключает Е. Осетров. То есть если внимание Пушкина к этому летописному сюжету привлек не конкретно журнальная статья Карамзина, то его желание обратить современников к отечественной истории позволило и впоследствии не забыть напрочь этот сюжет.

Значительной темой «Вестника» была проповедь просвещения. Уже в первом номере была помещена статья «О Просвещении»¹⁶, в которой идет речь об успехах просвещения в Европе: Франции, Германии, Англии. Тут автор ссылается на имя поэта Шенье и на его новый труд, в котором повествование ведется о «медленных и трудных успехах человеческого разума» от времени, когда «сей разум начал собственными силами из варварского невежества», до изобретения книгопечатания, «с которого начинается важнейшая эпоха и быстрое течение познаний, вечных, неистребимых». Тут виден намек на предназначение публицистики, а значит, и детища автора как такового. Ведь с изобретением печатного станка стало не только проще и эффективнее книгопечатание, но и издание периодических изданий.

Тема просвещения в  журнале не ограничивается одной  статьей. В заметке «Странность»¹⁷ автор рассказывает о французе, который решил открыть пансион для детей российских дворян с целью «учить их всему нужному, особливо же языку Русскому». Для автора такая новость кажется более забавной, чем досадной: «Французы ветрены – были и будут! … Иначе как вздумать, чтобы родители в отечестве нашем не имели способов воспитывать детей и могли безрассудно удалить их от себя, забыть священный долг свой и вверить судьбу юных сердец чужому, неизвестному человеку? … Мы знаем первый и святейший закон Природы, что мать и отец должны образовывать нравственность детей своих, которая есть главная часть воспитания; мы знаем, что всякой должен расти в своем отечестве и заранее привыкать к его климату, обычаям, характеру жителям, образу жизни и правления; мы знаем, что в одной России можно сделаться хорошим русским, а нам, для государственного счастия, ни надобно ни Французов, ни Англичан! Пусть в некоторые времена молодой человек, уже приготовленный к основательному рассуждению, едет в чужие земли узнавать европейские народы, сравнить их физическое и гражданское состояние с нашим, чувствовать даже и самое их превосходство во многих отношениях!» Тут явно Карамзин конкретизирует свое мнение: становится ясно, что, несмотря на все достижения Европы, несмотря на стремление походить на нее, так занимавшее умы дворян в XVIII веке и продолжавшееся в XIX веке, Карамзин чувствует национальное достояние русского народа, видит его потенциал. Он уважает «физическое и гражданское состояние» Европы, но не считает, что Россия должна принимать с восхищением все европейское. На его взгляд, надо выращивать свою талантливую молодежь на своей, российской, почве, принимая только самое лучшее от Европы, а именно их достижения в науках и изяществах. В этой статье особое внимание уделяется национальному сознанию в образовании и воспитании молодого человека: по мнению автора, молодого человека не нужно отправлять учиться за границу в молодом возрасте, поскольку в этом случае он будет ощущать своим отечеством не Родину, где он родился, а то место, где он обучался. Карамзин так же уверен, что в России достаточно возможностей учиться, как и во Франции: «Мы уже, слава Богу! не варвары; у нас есть все способы просвещения, какие только могут найтись во Франции; и там и здесь учат одному, по одним Авторам и книгам».