Культурные и исторические аспекты римской религии

Если  мифология греков поражает своей  красочностью, разнообразием, богатством художественного вымысла, то римская  религия бедна легендами. Религиозные  представления римлян, которые, по существу являли собой смесь различных  италийских племен, сложившихся путем  завоевания и союзных договоров, содержали в своей основе те же исходные данные, что и у греков, - страх перед непонятным явлением природы, стихийными бедствиями и преклонение  пред производящими силами земли  ( итальянские земледельцы почитали небо, как источник света и тепла, и землю, как подательницу всяческих благ и символ плодородия). Для древнего римлянина, существовало еще одно божество - семейный и государственный очаг, центр домашней и общественной жизни. Римляне даже не потрудились сочинить какие-либо интересные истории о своих богах - у каждого из них была только определенная сфера деятельности, но по существу, эти все божества были безлики. Молящийся приносил им жертвы, боги должны были оказывать ему ту милость, на которую он рассчитывал. Для простого смертного не могло быть и речи об общении с божеством. Обычно, италийские боги проявляли свою волю полетом птиц, ударами молний, таинственными голосами, исходящими из глубины священной рощи, из темноты храма или пещеры. И молящийся римлянин в отличие от грека, свободно созерцавшего статую божества, стоял, накрыв голову частью плаща. Делал он это не только для того, чтобы сосредоточится на молитве, но и для того ненароком не увидеть призываемого им бога. Умоляя бога по всем правилам о милости, прося его о снисхождении и желая, чтобы бог внял его мольбам, римлянин ужаснулся бы, внезапно встретив взором это божество. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Раздел IV. Римская религия эпохи Империи

Реформация  римской традиционной религии Августом 

«I век – это период постепенной рационализации и обмирщения римского общества. Верно, что религиозный скептицизм пробивал себе медленно дорогу и охватывал просвещенные круги римлян, но нельзя забывать также и о том, что гражданские войны способствовали развитию и распространению сред народных масс религиозных настроений. В пренебрежение религиозным культом стали усматривать причину всех несчастий, свалившихся на Рим в эпоху братоубийства».⁸

Постепенно, по мере развития римских завоеваний римская община, город-государство, расположенное на Тибре, сменилось громадной державой, включавшей весь Апеннинский полуостров и многие заморские территории с многомиллионным населением многими городами, сложным хозяйством, разными классами, постоянной армией, сложным государственным аппаратом.

Следствием  перемен, обусловивших создание империи, был культ носители политической власти – императора, великого понтифика, который все заботы берет на себя. В возникновении такого культа немалую  роль сыграло и то, что Римская  империя являлась преемницей восточных  и восточно-эллинских монархий. В  Риме была идея «доброго царя». Таким  царем стал считаться Октавиан Август, официально объявившего себя по окончанию гражданской воины и восстановлению республики присвоил себе почетный титул Август. Немалую роль в этом сыграл римский миф, окончательно сложившийся в эту эпоху. Однако, Август старался сохранить все виды республиканского учреждения. Несмотря на принятие чужих культов, создатели Империи на первое место ставили свою религию. Во время правления Августа был построен Храм всех богов – Пантеон.

В конце  концов, Августа стали почитать в  каждом доме, как отца отечества, как  семейного очага. К восстановленным  древнеримским жреческим коллегиям прибавились новые – августалки. Они стали стали ведать прелестями жертв новых богов. Его жена Ливия, одна из самых зловещих женщин в римской истории, получила вместе с официальным культом титул Август. Люди почувствовали себя незащищенными. Среди представителей верхов – чтили греческих философов (Сенеку и Эпикура). А низы – увлеклись мистикой.

«Распространены мистические секты. В основном восточного происхождения. Культ Кибелы – великой  матери богов был разрешен при  императоре Клавдии. Египетской богине Исиде был выстроен храм на Марсовом поле. К концу 2 в н.э. начал распространяться и культ иранского бога Митры, олицетворяющего свет и добро.⁹

Попытки Августа и его преемников восстановить римскую религию и объединить население империи вокруг императорского культа не удавались, провинции сохраняли  своих богов. Римское влияние  сказывалось, однако, на формировании римско-восточного синкретизма, распространившегося  по империи вместе с учениями о  бессмертии души и мистерий, отвечавшими  новым религиозным исканиям, так  же как и резвившейся из вавилонской астрологии культ неба, Солнца, звезд, времени и его частей, вечности — Эона. Каждый сам выбирал себе бога, наиболее ему близкого, и служил ему под руководством жреца — тавматурга. Личные запросы превалировали над государственными, религия приобретала все большее значение в связи с поисками высшего и вместе с тем близкого бога — спасителя, борца за добро.

В то же время, однако, первые цезари, стремясь облечь свою власть в приемлемые для  республиканских традиций формы, проводили  и другую религиозную политику - политику реставрации староримских верований и обрядов, уже начинавших приходить в упадок. Особенно настойчиво действовал в этом направлении Август. Он восстанавливал и строил храмы - в одном Риме при нем прибавилось 82 храма. Он оживил древний культ ларов, установив почитание их в каждом из 265 кварталов Рима, возобновил и регламентировал деятельность братства арвалов, возобновил и расширил традиционные религиозные праздники и игры, сам принял сан верховного понтифика. Поддерживая старинные римские культы, цезари, правда, не запрещали и исполнение чужеземных восточных обрядов, но пытались противопоставить им отечественную римскую религию и тем несколько ограничить их распространение. Однако эта политика, шедшая против естественной исторической тенденции, не могла быть успешной. Старые боги Рима, в которых отражался быт замкнутого полиса, не соответствовали новым условиям огромной мировой державы.

Зарождение  христианства

Первые  христианские общины состояли из трёх элементов: а) евреев, отпавших от синагоги, б) еврейских прозелитов, променявших  иудаизм на христианство, и в) бывших язычников, принявших христианство помимо иудаизма. Чем дальше, тем  более первый круг стушёвывался перед  вторым и оба перед третьим. Христианская община кольцом окружала еврейскую (или, вернее, вторым кольцом, так как первым были прозелиты). Для постороннего взгляда она совпадала с ядром — христиане считались еврейской сектой и принимали участие в еврейских привилегиях, из которых самой драгоценной для них было освобождение от участия в обязательных языческих культах, главным образом в культе гения императора; на деле же они были от синагоги независимы и управлялись сами. В городах, где синагог было несколько, собственно, должно было быть и несколько христианских общин; быть может, вначале так и было, но для нас христианская община в каждом городе представляет одно целое. Обособление сопровождалось враждой: очень скоро синагоги из очагов христианства превратились в «источники гонений» (fontes persecutionis) для него. При таких обстоятельствах смешение римскими властями христианства с еврейством представляется нам загадкой, понятной только при полном пренебрежении к тому и другому.

Менее строгим было обособление христианской общины от окружающей языческой обстановки — менее строгим также, чем обособление от неё еврейских общин. Из возможных родов зависимости христианина от языческой среды — гражданской, сословной, общественной, юридической, семейной — первые три оставались неприкосновенными: христианин оставался гражданином своей общины и нёс её тяготы; раб продолжал служить своему господину (даже вступить в христианскую общину он мог, согласно римским понятиям относительно коллегий, не иначе как с его согласия); обращённого не заставляли избегать общения с его прежними знакомыми-язычниками. Четвёртый вид тоже оставался без изменения; только тяжбы между христианами община старалась сделать подсудными самой себе, следуя в этом отношении (быть может, без прямого заимствования) традициям синагог.

Серьёзным затруднением был лишь пятый, особенно в форме смешанных браков. Синагога их в теории не признавала, хотя на практике и допускала послабления во избежание  конфликтов; христианская община поступала наоборот — в теории признавала смешанные браки, но в каждом отдельном случае (ввиду практических неудобств такого положения, особенно для жены-христианки) старалась доводить дело либо до обращения обоих супругов, либо до развода. — Что касается организации самой общины, то мы должны различать в ней два элемента: а) элемент, характеризующий её как коллегию, и б) элемент, характеризующий её как очаг христианства.

К первому  принадлежали:

1) глава  всей общины, «епископ». Подобно  синагогам и в отличие от  римских коллегий, христианские  общины управлялись на началах  единовластия, а не коллегиальности  (хотя в первое время встречались  и епископы или пресвитеры  во множественном числе);

2) неопределённое  число «диаконов», которых можно  сравнить с кураторами коллегий; их значение обусловливалось  значением христианской благотворительности;

3) неопределённое  число «пресвитеров», аналогичных  декурионам коллегий; они составляли, по-видимому, нечто вроде общинной  управы (впрочем, где епископов  было несколько, там они, вероятно, совпадали с пресвитерами);

4) собрание  всех членов общины — «екклисия», давшая имя всей христианской церкви.

Ко второму  элементу, перешедшему в христианские общины из иудаизма, принадлежали:

1) апостолы,

2) пророки,

3) дидаскалы (учителя), из коих только последние были оседлыми и принадлежали данной общине.

Делом их всех было распространение Христова учения и воспитание общин в его  духе: свидетельствами этой деятельности являются поныне сохранённые нам  пастырские послания апостолов и  апостольских мужей. — Впрочем, мы не должны представлять себе этой организации  ни единообразной, ни слишком строгой  для первого периода: все общины, даже наилучше организованные, управлялись Св. Духом, и значение каждого их фактора зависело от того, поскольку он считался проникнутым Им. О религиозной и умственной жизни первых общин, их собраниях, борьбе с враждебными течениями (главным образом, с иудаистической пропагандой и началами гностицизма), см. предыдущую и следующую статью.

Говоря, наконец, об отношении христианских общин друг к другу, мы затрагиваем  вопрос, насколько в первую эпоху  христианства может быть речь о христианской церкви как о таковой. Ответить можно  либо положительно, либо отрицательно, смотря по тому, имеем ли мы в виду внутреннюю общность учения и настроения и живое общение или же внешнее  единство организации. С первой точки  зрения можно и должно сказать, что  все общины составляли единую христианскую церковь: все члены общин сознавали, что они принадлежат к таковой, а не к местному толку; обмен известий и мнений между общинами был очень  оживлённый — и благодаря переездам апостолов и пророков, и благодаря широко развитому гостеприимству.

Но со второй точки зрения придётся признать, что церкви тогда ещё не существовало ни в форме единоличного главенства, ни в форме собора представителей единого руководительства не было: церковь управлялась Св. Духом. Это неудивительно в такую эпоху, когда даже внутри отдельных общин организация ещё только нарождалась. Все же можно сказать, что уже и в первую эпоху организация церкви в смысле её централизации была in oriente domo. Мало того: подобно тому, как в отдельных общинах организация происходила чем дальше, тем более на почве епископального элемента и в ущерб апостольскому — и в общей церкви нарождавшееся было апостольское главенство со временем стушёвывается и уступает место возникающему перевесу одной центральной общины и её руководителя-епископа над другими. Действительно, вначале апостольское руководительство несомненно, только к объединению оно не ведёт. Кроме римской общины, признавшей своим основателем ап. Петра, мы различаем круг общин, основанных ап. Павлом (в собств. Греции с Македонией и в Малой Азии), и другой круг, группирующийся около таинственного имени ап. Иоанна (в Малой Азии). В дальнейшем развитии мы наблюдаем ясные признаки попыток римской общины возвыситься над остальными: в пастырском послании к коринфской общине её руководитель (по традиции, римский епископ Климент) именем Св. Духа требует себе от неё повиновения. Так уже в эту эпоху намечается магистраль, по которой должно было идти развитие христианской церкви в течение следующих столетий.

Внешняя история христианских общин —  в смысле их отношения к римским  властям — в первую эпоху небогата событиями; поводов к столкновениям почти не было, так как, с одной стороны, римские власти, видевшие в христианах еврейскую секту, предоставляли им все привилегии иудаизма и не требовали от них таких поступков, которые противоречили бы их новому миросозерцанию, а с другой стороны, христиане, жившие тогда в ожидании второго пришествия Спасителя, не были ещё одержимы той жаждой мученичества, которая объяла их впоследствии, и воздерживались поэтому от всяких агрессивных и демонстративных действий, воздавая честно кесарево кесареви. Конечно, христианская пропаганда велась деятельно, но при античной терпимости к чужим верованиям и это не могло служить поводом к столкновениям, по крайней мере для ближайших времён; в будущем они были неизбежны ввиду того, что еврейские привилегии неудобно было распространять на чересчур большое число подданных (см. ниже), но до этого пока было далеко. «Источниками» гонений были не римские власти, а синагоги, считавшие вполне основательно этот новый нарост на своём теле очень опасным для своего преуспеяния: во-первых, он отнимал у него его собственные жизненные соки, во-вторых, он своим непомерно быстрым ростом грозил опасностью привилегиям, обеспеченным за евреями милостью Цезаря и Августа. Действительно, есть основание предполагать, что временные гонения, которым подвергались римские евреи при Клавдии, были последствием их внутренних смут, вызванных христианской пропагандой в их среде; сколько-нибудь важных последствий эти гонения, по-видимому, не имели. Виновниками преследования ап. Павла были тоже не римляне, а малоазиатские евреи, возбудившие против него чернь в Иерусалиме; жертва народного недовольства была, как это бывает часто, признана его причиной, и апостол, как римский гражданин, был препровождён в Рим для суда и кары. Первым преследованием христианина (в данном случае — христианки) за веру, о котором мы узнаём, должно быть признано — да и то по догадке — обвинение знатной матроны Помпонии Грецины, супруги консулара А. Плавтия, «в чужеземном суеверии», под которым вряд ли можно разуметь какое-либо другое, кроме христианского; по римскому обычаю, она была передана для домашнего суда своему супругу, с привлечением совета родственников, и тот её оправдал. Самым громким делом в этом направлении было так назыв «Нероново гонение» в 64 г. Много христиан тогда поплатилось жизнью, но юридическим мотивом преследования была опять-таки не вера, а предполагаемое участие в поджоге Рима. «Конечно, это обвинение не было бы взведено на христиан, если бы они не были ненавистны столичному населению или, по крайней мере, римским евреям своей верой; всё же они были осуждены и казнены не как христиане, а как поджигатели» (Нейман). Для истории, однако, важен не столько юридический довод, сколько самый факт; как-никак, а римская почва обагрилась кровью мучеников-христиан, римская христианская община была первой, подвергшейся гонениям. Это в значительной степени увеличило её обаяние и способствовало её перевесу.