Смутное время - утраченные возможности

Во внешней политике Борис  Годунов стремился к победам  не столько на поле брани, сколько  за столом переговоров. Несколько раз  удалось продлить перемирие с  Речью Посполитой. Хорошо развивались  отношения с государствами Средней  Азии. Укрепилась оборона южных границ. Единственная война, начатая Россией  в правление Бориса Годунова, была направлена против Швеции. В результате Ливонской войны ей досталось  побережье Финского залива. После  трех лет военных действий в 1593 г. был подписан Тявзинский мирный договор, вернувший России Ивангород, Ям, Копорье  и волость Корелу.

Борис Годунов сделал первую до Петра попытку ликвидировать  культурную отсталость России от стран  Западной Европы. В страну приезжает  много, значительно больше, чем раньше, иностранных специалистов – военных  и врачей, разведчиков полезных ископаемых («рудознатцев») и мастеров. Бориса Годунова даже обвиняли (как через  сто лет Петра I) в излишнем пристрастии  к «немцам» (так называли в России западноевропейцев). Впервые «для науки  разных языков и грамотам» было отправлено в Англию, Францию, Германию несколько  молодых дворян. В Смутное время  они не решились вернуться на родину и «задавнели» за границей; один из них в Англии перешел в англиканство, стал священником и даже богословом.

Вероятно, если бы в распоряжении Годунова оказалось еще несколько  спокойных лет, Россия более мирно, чем при Петре, и на сто лет  раньше пошла бы по пути модернизации. Но этих спокойных лет не было. Улучшение экономического положения только намечалось, а поскольку к выходу из кризиса шли крепостническим путем, то в крестьянстве зрело недовольство. Так, в 1593 – 1595 гг. боролись с монастырскими властями крестьяне Иосифо-Волоколамского монастыря. Кто знает, может, глухое недовольство не переросло бы во взрыв, если бы лето 1601 г. не было таким дождливым. К уборке урожая никак не удавалось приступить. А затем без перерыва сразу ударили ранние морозы, и «поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». Следующий год был /170/ снова неурожайным, да к тому же недоставало семян, и качество их было низким. Три года в стране бушевал страшный голод.

Разумеется, причиной его  была не только погода. Расшатанное  тяжелыми налогами и сильной феодальной эксплуатацией крестьянское хозяйство  потеряло устойчивость, не имело резервов.

Но не только погода и  неустойчивость крестьянского хозяйства  привели к голоду. У многих бояр и монастырей лежали запасы зерна. По словам современника, их хватило бы всему населению страны на четыре года. Но феодалы прятали запасы, надеясь на дальнейшее повышение  цен. А они выросли примерно в  сто раз. Люди ели сено и траву, доходило до людоедства.

Отдадим должное Борису Годунову: он боролся с голодом как мог. Бедным раздавали деньги, организовывали для них платные строительные работы. Но полученные деньги мгновенно  обесценивались: ведь хлеба на рынке  от этого не прибавлялось. Тогда  Борис распорядился раздавать бесплатно  хлеб из государственных хранилищ. Он надеялся подать тем добрый пример феодалам, но житницы бояр, монастырей и даже патриарха оставались закрытыми. А тем временем к бесплатному  хлебу со всех сторон в Москву и  в крупные города устремились  голодающие. А хлеба не хватало  на всех, тем более что раздатчики сами спекулировали хлебом. Рассказывали, что некоторые богатые люди не стеснялись переодеваться в лохмотья и получать бесплатный хлеб, чтобы  продать его втридорога. Люди, мечтавшие  о спасении, умирали в городах  прямо на улицах. Только в Москве было похоронено 127 тыс. человек, а хоронить удавалось не всех. Современник говорит, что в те годы самыми сытыми были собаки и воронье: они поедали  непохороненные трупы. Пока крестьяне  в городах умирали в напрасном  ожидании еды, их поля оставались необработанными  и незасеянными. Так закладывались  основы для продолжения голода.

В чем причины провала  всех попыток Бориса Годунова преодолеть голод, несмотря на искреннее стремление помочь людям? Прежде всего в том, что царь боролся с симптомами, а не лечил болезнь. Причины голода коренились в крепостничестве, но даже мысль о восстановлении права  крестьян на переход не приходила  в голову царю. Единственной мерой, на которую он решился, было разрешение в 1601 – 1602 гг. временного ограниченного /171/ перехода некоторых категорий  крестьян. Эти указы не принесли облегчения крестьянам.

Голод погубил Бориса. Народные волнения охватывали все большие  территории. Царь катастрофически терял  авторитет. Те возможности, которые  открывало перед страной правление  этого талантливого государственного деятеля, оказались упущены. Победа Лжедмитрия была обеспечена, по словам Пушкина, «мнением народным».

О Лжедмитрии I накопилось и  в литературе, и в массовом сознании много ложных стереотипов. В нем  видят обычно агента польского короля и панов, стремившихся при его  помощи захватить Россию, их марионетку. Совершенно естественно, что именно такую трактовку личности Лжедмитрия усиленно внедряло правительство Василия Шуйского, севшего на престол после свержения и убийства «царя Дмитрия». Но сегодняшний историк может более беспристрастно отнестись к деятельности молодого человека, год просидевшего на русском престоле.

Судя по воспоминаниям  современников, Лжедмитрий I был умен и сообразителен. Его приближенные поражались, как легко и быстро он решал запутанные вопросы. Похоже, он верил в свое царское происхождение. Современники единодушно отмечают поразительную, напоминающую петровскую смелость, с  какой молодой царь нарушал сложившийся  при дворе этикет. Он не вышагивал  степенно по комнатам, поддерживаемый под руки приближенными боярами, а стремительно переходил из одной  в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где  его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда. Царю прилично было быть спокойным, неторопливым и  важным, этот действовал с темпераментом  названого отца, но без его жестокости. Все это подозрительно для  расчетливого самозванца. Знай Лжедмитрий, что он не царский сын, он уж наверняка  сумел бы заранее освоить этикет московского двора, чтобы все  сразу могли сказать о нем: да, это настоящий царь. К тому же «царь Дмитрий» помиловал самого опасного свидетеля – князя Василия  Шуйского. Уличенный в заговоре против царя, Василий Шуйский руководил  в Угличе расследованием дела о гибели подлинного царевича и своими глазами  видел его мертвое тело. Приговорил Шуйского к смерти собор, помиловал  «царь Дмитрий». /172/

Не готовили ли несчастного  молодого человека с детства к  роли претендента на престол, не воспитали  ли его в убеждении, что он законный наследник московской короны? Недаром, когда первые вести о появлении  самозванца в Польше дошли до Москвы, Борис Годунов, как говорят, сразу  сказал боярам, что это их рук  дело.

Важнейшими соперниками  Годунова на пути к власти были бояре  Романовы-Юрьевы. Старший из них  – Никита Романович, брат матери царя Федора – царицы Анастасии, считался союзником Годунова. Именно ему Никита Романович завещал покровительствовать  своим детям – «Никитичам». Этот «завещательный союз дружбы» продолжался  недолго, а вскоре после вступления Бориса на престол пятеро братьев-Никитичей  были арестованы по лживому обвинению  в попытке отравить царя и сосланы  вместе со своими родственниками. Старший  и братьев, охотник и щеголь Федор  Никитич был пострижен в монахи под именем Филарета и отправлен  на север, в Антониево-Сийский монастырь. Еще в 1602 г. любимый слуга Филарета сообщал приставу, что его господин со всем смирился и мыслит лишь о  спасении души и своей бедствующей  семье. Летом 1604 г. в Польше появился Лжедмитрий, а уже в феврале 1605 г. резко меняются донесения пристава при «старце Филарете». Перед  нами уже не смиренный монах, а  политический борец, заслышавший звуки  боевой трубы. По словам пристава, старец Филарет живет «не по монастырскому  чину, всегда смеется, неведомо чему, и  говорит про мирское житье, про  птицы ловчие и про собаки, как  он в мире жил». Другим же монахам  Филарет гордо заявлял, что «увидят  они, каков он впредь будет». И в  самом деле, увидели. Меньше чем через  полгода после того, как пристав  отправил свой донос, Филарет из ссыльного  монаха превратился в митрополита  Ростовского: в этот сан его возвели  по приказанию «царя Дмитрия». Все  дело в связях самозванца с романовской  семьей. Как только Лжедмитрий появился в Польше, правительство Годунова заявило, что он самозванец Юшка (а  в монашестве – Григорий) Богданов сын Отрепьева, дьякон-расстрига  Чудова монастыря, состоявший при патриархе  Иове «для письма». Вероятно, так и  было: правительство было заинтересовано в том, чтобы назвать подлинное  имя самозванца, а выяснить правду тогда было легче, чем сейчас, через  без малого четыре века. Отрепьев же до пострижения был холопом Романовых и постригся в монахи, видимо, после /173/ их ссылки. Не они ли подготовили юношу к роли самозванца? Во всяком случае, само появление Лжедмитрия никак не связано с иноземными интригами. Прав был В.О. Ключевский, когда писал о Лжедмитрии, что «он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве».

Польше не только не принадлежала инициатива авантюры Лжедмитрия, но, напротив, король Сигизмунд III Ваза долго колебался, стоит ли поддерживать претендента. С одной стороны, было заманчиво  иметь на московском престоле человека, обязанного королю. Тем более что  молодой человек не скупился на обещания. Он тайно перешел в католичество и обещал папе римскому, что вся  Россия последует его примеру. Королю он обещал Смоленск и Чернигово-Северскую  землю, отцу своей невесты Марины, сандомирскому воеводе Юрию Мнишеку  – Новгород, Псков и миллион  золотых. И все же. Слишком невероятной  казалась история чудесного спасения царевича. Сомнения в царственном  происхождении «московского князька» высказывали почти все вельможи Речи Посполитой, к которым обратился  за советом король. А при обсуждении в сейме коронный гетман Ян Замойский  говорил, что вся история «царевича» напоминает ему комедии Плавта или  Теренция. «Вероятное ли дело, – говорил  Замойский, – велеть кого-то убить, а потом не посмотреть, тот ли убит, кого приказано убить?» К  тому же синица в руках – заключенное  в 1601 г. перемирие с Россией сроком на 20 лет на взаимовыгодных условиях – представлялась предпочтительнее, чем журавль в небе – союзник  Речи Посполитой на московском троне. Сигизмунд III не мог решиться на открытый военный конфликт с Россией еще  и потому, что Речь Посполитая вела изнурительную борьбу со Швецией  за Прибалтику.

Именно поэтому король не решился оказать Лжедмитрию полную и безусловную поддержку: он лишь разрешил польским шляхтичам, если пожелают, вступать в его войско. Их набралось  чуть больше полутора тысяч. К ним  присоединились несколько сотен  русских дворян-эмигрантов да еще  донские и запорожские казаки, видевшие в походе Лжедмитрия хорошую  возможность для военной добычи. Претендент на престол располагал, таким образом, всего лишь горсткой, «жменей» воинов – около четырех  тысяч. С ними он и перешел через  Днепр.

Лжедмитрия уже ждали, но ждали возле Смоленска: оттуда открывался более прямой и короткий путь на /174/ Москву. Он же предпочел  путь подлиннее: через Днепр он перебрался возле Чернигова. Зато войскам Лжедмитрия предстояло идти через Северскую  землю, где накопилось много горючего материала: недовольные своим положением мелкие служилые люди, подвергающиеся особо сильной эксплуатации в  небольших поместьях крестьяне, остатки разгромленных войсками Годунова казаков, поднявших под  руководством атамана Хлопка восстание, наконец, множество беглых, собравшихся  здесь в голодные годы. Именно эти  недовольные массы, а не польская помощь помогли Лжедмитрию дойти  до Москвы и воцариться там.

В Москве Лжедмитрий тоже не превратился в польского ставленника. Он не торопился выполнять свои обещания. Православие оставалось государственной  религией; более того, царь не разрешил строить в России католические церкви. Ни Смоленск, ни Северскую землю  он не отдал королю и предлагал  только заплатить за них выкуп. Он даже вступил в конфликт с Речью  Посполитой. Дело в том, что в Варшаве  не признавали за русскими государями царского титула и именовали их только великими князьями. А Лжедмитрий стал называть себя даже цесарем, т.е. императором. Во время торжественной аудиенции  Лжедмитрий долго отказывался даже взять из рук польского посла  грамоту, адресованную великому князю. В Польше были явно недовольны Лжедмитрием, позволявшим себе действовать самостоятельно.

Раздумывая над возможной  перспективой утверждения Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать  его самозванство: монархическая  легитимность не может быть критерием  для определения сути политической линии. Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой  культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить  Россию Речи Посполитой. Но этой возможности  тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный  смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист – человек, который ставит перед  собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь  успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком. /175/

Средства же. которыми располагал Лжедмитрий, были в самом деле не адекватны его целям. Надежды, которые  возлагали на него разные силы, противоречили  одна другой. Мы уже видели, что он не оправдал тех, которые возлагали  на него в Речи Посполитой. Чтобы  заручиться поддержкой дворянства, Лжедмитрий щедро раздавал земли и деньги. Но и то и другое не бесконечно. Деньги Лжедмитрий занимал у монастырей. Вместе с просочившейся информацией  о католичестве царя займы тревожили  духовенство и вызывали его ропот. Крестьяне надеялись, что добрый царь Дмитрий восстановит право  перехода в Юрьев день, отнятое  у них Годуновым. Но, не вступив  в конфликт с дворянством, Лжедмитрий не мог этого сделать. Поэтому  крепостное право было подтверждено и лишь дано разрешение крестьянам, ушедшим от своих господ в голодные годы, оставаться на новых местах. Эта  мизерная уступка не удовлетворила  крестьян, но вместе с тем вызвала  недовольство у части дворян. Короче: ни один социальный слой внутри страны, ни одна сила за ее рубежами не имели  оснований поддерживать царя. Потому-то он так легко и был свергнут с престола.

На импровизированном  Земском соборе (из случайно находившихся в Москве людей) царем был избран («выкликнут», как говорили презрительно тогда) князь Василий Иванович Шуйский. Трудно найти добрые слова для  этого человека. Бесчестный интриган, всегда готовый солгать и даже подкрепить ложь клятвой на кресте, – таков был «лукавый царедворец» (Пушкин), вступивший в 1606 г. на престол. Но независимо от личных качеств царя Василия его царствование тоже могло стать началом хороших перемен в политическом строе Русского государства. Дело в тех обязательствах, которые он вынужден был дать при вступлении на престол.

Шуйский впервые в истории  России присягнул подданным: дал  «запись», соблюдение которой закрепил целованием креста. Эту «крестоцеловальную запись» иногда трактуют как ограничение  царской власти в пользу бояр и  на этом основании видят в Шуйском  «боярского царя». Начнем с того, что  противоречия между «верхами» и  «низами» господствующего класса были вовсе не так значительны, как  представляется традиционно. В самом  же ограничении самодержавия, хотя бы и в пользу бояр, нет ничего дурного: ведь именно с вольностей английских баронов начинался английский парламентаризм. Вряд ли /176/ необузданный деспотизм  лучше, чем правление царя совместно  с аристократией. Но в «крестоцеловальной записи» вовсе не было реального  ограничения власти царя. Вчитаемся  в нее.

Прежде всего, Шуйский  обещал «всякого человека, не осудя  истинным судом с бояры своими, смерти не предати». Таким образом, создавались законодательные гарантии против бессудных опал и казней времени  опричнины. Далее новый царь клялся не отнимать имущества у наследников  и родственников осужденных, если «они в той вине невинны», такие  же гарантии давались купцам и всем «черным людям». В заключение царь Василий обязывался не слушать ложных доносов («доводов») и решать дела только после тщательного расследования («сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи»).