Трансформация власти в 1917 году

    Между тем именно тогда, в конце августа 1917 г., события вышли из-под правительственного контроля на другом фланге. Воспользовавшись отвлечением государственных средств на левый фланг, правые спокойно отмобилизовали силы и бросили их на столицу. Основным воинским соединением, составившим ядро мятежников, стал 3-й конный корпус с генералом А.М. Крымовым во главе. Именно он был двинут на Петроград 25 августа 1917 г. Одновременно подтягивались контингенты войск к Москве, Киеву. Воронежу и другим крупным городам Центральной России. Активизировались сторонники военного путча на юге страны. Их лидером стал атаман Войска Донского Каледин. Почувствовав реальную угрозу своей власти, Керенский объявил Корнилова мятежником, отстранил его от должности Верховного главнокомандующего и обратился к народу с призывом подняться на борьбу с военщиной. С такими же воззваниями выступили лидеры леворадикального лагеря. Перед угрозой реставрации монархии и установления буржуазно-милитаристской диктатуры объединились центристский и леворадикальный лагери в единый народный фронт. Сложилась политическая ситуация, близкая к той, которая существовала в первые недели революции 1917 г. Подавляющий перевес сил оказался на стороне народного фронта, и этот факт определил провал военного путча.

    30 августа движение корпуса Крымова  прекратилось на подступах к  столице, и казаки стали переходить  на сторону народа. 1 сентября  солдаты Могилевского гарнизона  арестовали Корнилова и его  ближайших помощников и заключили  их в тюрьму. Чуть

позже в Быховскую тюрьму доставили  еще группу сообщников Корнилова - Деникина, Мартынова, Эрдели и пр. Мятеж на правом фланге был подавлен.

    Корниловщина  еще больше сдвинула политически  активную часть народа влево, и это  обстоятельство обеспечило подавляющий  перевес леворадикального лагеря над остальными общественно-политическими течениями. В ходе корниловщины, полагает М.В. Вишняк, в обществе произошел огромный психологический и политический сдвиг: большевики выдвинулись на положение защитников демократии, а правый лагерь предстал как ее враг. "Козырь, который Корнилов дал в руки Ленину, тот уже не выпустил", - делал вывод Вишняк.

    После провала корниловщины социально-экономическая  обстановка в стране осложнилась  еще больше. Россия вступила в полосу всестороннего и глубокого кризиса. Одной из главных его причин продолжала оставаться война. Как говорилось в  Манифесте РСДРП(б), она, "точно огромный вампир, высасывала все соки, отнимала все силы"". Вторая причина кризиса заключалась в том, что усилия правительства оставались неадекватными тем колоссальным проблемам, которые стояли перед обществом. Оно полностью провалило народную программу, не выполнив ни одного ее пункта. В резолюции, принятой рабочими Брянского завода, прямо говорилось, что правительство не способно справиться с разрухой. О несостоятельности властей еще резче говорилось в Обращении ЦК РСДРП(б) к народу: "Нет топлива, нет сырья, нет хлеба. Призрак голода стал гулять по городам, по квартирам бедноты. Бездонная пропасть гибели разверзлась перед страной".

    В такой обстановке народ все более  настойчиво требовал передать власть Советам. В условиях прямого военного столкновения леворадикальных сил  с правыми Советы проявили себя самым  эффективным общественно-политическим институтом. Они приводили в боевую готовность воинские части, брали в  свои руки средства связи, переподчиняли себе вооруженные силы на местах и энергично подавляли открытые очаги реакции. Советы оказались в центре борьбы против корниловщины.

    Помимо  Советов на местах действовали также  общественные исполнительные комитеты и комиссары Временного правительства. Однако резкое полевение масс в ходе военного путча окончательно ослабило общественные исполнительные комитеты. На политической арене остались и  активно действовали две системы  управления - Советы и комиссары  Временного правительства. Но разница  между ними заключалась в том, что по мере радикализации общества Советы все больше укрепляли свое положение и решительно брали на себя осуществление народной программы, а комиссары теряли опору в народе, сбивались на авторитарные методы управления и тем самым сталкивали рабочих, солдат и крестьян в левый лагерь.

    Заметные  сдвиги происходили тогда и на правительственном уровне. "Демократическая  диктатура", сложившаяся в ходе июльских событий, заметно трансформировалась в режим единоличной власти. Получив  после отставки кн. Львова два крупнейших государственных поста - главы правительства  и военного и морского министра, Керенский сосредоточил в своих  руках огромную, но не всеобъемлющую  власть. Перед ним открылись новые, как ему казалось, ослепительные  перспективы и небывалые шансы, упустить которые он, разумеется, не мог. Сползание к режиму единоличной  власти началось в стране сразу же после июльских событий. По утверждению  эсера С. Мстиславского, после того, как Керенский подписал ордера на аресты виднейших политических деятелей леворадикального лагеря, он «перестал  уже стесняться перед нами. В беседах он зло кривил губы: "Чернь!"» Ясно, что политик с таким комплексом презрения к значительной части общества был просто не в состоянии делать для народа нечто позитивное. Определяющими в его деятельности были собственные интересы, и прежде всего политические амбиции, стремление к созданию твердой личной власти.

    Постепенно  Керенский выходит также из-под  влияния эсеровской партии, сформировавшей его как политика и обеспечившей ему головокружительную карьеру. По мере усиления авторитарных замашек Керенского сама партия начинала дистанцироваться от него. Известно, что III съезд этой партии за издание весьма жестоких приказов по армии провалил Керенского на выборах в состав ЦК. Да и сам Керенский все чаще заявлял, что он действует, "не считаясь ни с партийными доктринами, ни с партийными интересами".

    Однако  и после июльских событий на пути к единоличной власти стояло несколько  серьезных барьеров. Первый из них - контроль ЦИК Советов над правительством. Конечно, в июльские дни Советы утратили влияние на государственную власть, и в этом смысле можно говорить о прекращении двоевластия в  стране. Тем не менее какие-то остатки прежнего контроля не только сохранились, но даже были подтверждены официально: 9 июля в резолюцию совещания ЦИК Советов и представителей политических партий был включен пункт, обязывавший министров-социалистов регулярно отчитываться перед ЦИК Советов^. Было бы ошибкой полагать, что это решение связало руки Керенскому. Отнюдь нет, но на психику этого человека оно, безусловно, влияло. Между тем ему нужна была абсолютно бесконтрольная и ничем не ограниченная власть. Второй барьер на пути к личной власти - отсутствие у главы правительства права лично подбирать министров и проводить реорганизацию кабинета.

    Обе эти задачи Керенский решил одним  ударом, применив откровенно непарламентские  приемы борьбы. Переселившись в покои  Зимнего дворца, он провел несколько  ловких политических комбинаций, рассчитанных на резкое усиление своей власти. 21 июля совершенно неожиданно он заявил министрам, что уходит в отставку и тут же отправился в Финляндию  на отдых. Одновременно покинули правительство  несоциалистические мини¬стры^. В письме своему заместителю Некрасову Керенский писал, что делает это потому, что не может пополнить состав Временного правительства так, чтобы это "отвечало требованиям исторического момента, переживаемого страной"^. Практически он предъявил ультиматум и правительству, и лидерам ЦИК Советов. В ответ состоялось срочное собрание ЦИК Советов и представителей ведущих политических партий, кроме леворадикальных. Заседание длилось всю ночь с 21 на 22 июля. М.В. Вишняк писал: "Керенский отсутствовал, но политически продолжал быть в центре всех планов. предложений и контрпредложений". Участники совещания усердно проводили мысль о том, что только Керенский "способен и правомочен спасти страну'"^.

    Это совещание оказалось поворотным в процессе трансформации государственной  власти. Под давлением Некрасова, Винавера, Милюкова и др. были упразднены последние остатки контроля Советов над правительством. По мнению Церетели, такая самоизоляция правительства от Советов серьезно ослабила его социальную базу и ликвидировала какую бы то ни было "возможность реального укрепления власти"^'.

    Совещание решило в пользу Керенского и второй чрезвычайно важный вопрос: ему было предоставлено неограниченное право  формировать кабинет министров, выводить из его состава неугодных  ему лиц и производить любую  реорганизацию правительства^. Оба эти вопроса были тесно связаны между собой, поскольку наиболее авторитетные министры-социалисты являлись одновременно видными деятелями партийных фракций Советов и были сторонниками тесного взаимодействия между ЦИК Советов и правительством (И.Г. Церетели, В.М. Чернов, М.И. Скобелев и др.). Да и сам Керенский имел звание заместителя председателя Петроградского Совета и не упускал случая заверить общественность в своей приверженности демократии и Советам.

    На  деле же Керенский тяготился и  зависимостью, пусть мизерной, от Советов, и такими весьма авторитетными его  членами, как Церетели, Чернов и др. А потому он тут же воспользовался правом "составить правительство  по личному выбору" и решил все вопросы в свою пользу. 23 июля правительство было сформировано. Большинство в нем принадлежало представителям социалистических партий. Однако среди министров уже не оказалось Церетели - самого влиятельного человека в составе первого коалиционного правительства. Чернов утверждал, что Керенский последовательно удалял из состава правительства «одну за другой все крупные и красочные фигуры, заменяя их все более второстепенными, несамостоятельными и безличными. Тем самым - полагал Чернов, -создавалась опасность "личного режима", подверженного случайности и даже капризам персонального умонастроения». Но главным действующим лицом в верхнем эшелоне власти по-прежнему оставался Керенский. Чтобы он ни делал, какие бы указы ни издавал, в конечном счете, все сводилось к одному - сделать свою власть всеобъемлющей, безграничной и бесконтрольной. Керенский вышел на финишную прямую, которая должна была вознести его на вершину единоличной власти. «В конце концов, - писал Чернов, - его роль стала сводиться к балансированию между правым, национал-либеральным, и левым, социалистическим крылом правительства. Нейтрализуя то первое вторым, то второе - первым, Керенский, казалось, видел свою миссию в этой "надпартийной" роли в качестве центральной оси власти». Яркую зарисовку нового состояния власти, ее персонификации в лице Керенского дал адмирал А.Д. Бубнов, "Все почему-то обращались тогда к нему за разрешением самых разнообразных вопросов и буквально разрывали его на части", - с удивлением отмечал Бубнов.

    Именно  это правительство развернуло широкомасштабные репрессии против леворадикального лагеря и тем самым создало условия для вызревания корниловщины. Восстание военных еще больше усилило власть Керенского. 27 августа, в самый разгар путча, распалось второе коалиционное правительство: в знак протеста против правительственных мер, направленных на подавление корниловщины, из его состава вышли представители кадетской партии, идейные вдохновители и пособники Корнилова. А остальных министров Керенский сам попросил уйти в отставку и стал самостоятельно распоряжаться всей государственной властью. "Таким образом, - делал вывод Чернов, - в момент конфликта существовала лишь единоличная власть министра-председателя, фактическая персональная диктатура".

    Спустя  несколько дней, 1 сентября 1917 г., такое  невиданное положение высшей власти Керенский слегка закамуфлировал опять  же необычным для России органом - так называемой Директорией. Он приблизил  к себе четырех невзрачных в политическом отношении лиц, которые ни в коей мере не могли ограничить его единовластие. Это были М.И. Терещенко, занявший пост министра иностранных дел. А,И. Верховский - военный министр, Д.И. Вердеревский - морской министр и А.М. Никитин - министр почт и телеграфа. Они, по словам историка Д. Сверчкова, "должны были маскировать собой его единоличную власть"^. К тому же, как и прежде, правительство действовало абсолютно бесконтрольно. Как писал товарищ министра юстиции А. Демьянов, оно "никому не давало отчета в своем управлении".

    Таким оказался результат огромной политической деятельности, которую проводили  социалистические партии в течение  всей революции 1917 г. Под назойливый и слаженный хор политиков  и публицистов о свободе, равенстве, братстве, в конечном счете, они дали народу персональную диктатуру, вручив всю полноту власти психически неуравновешенному человеку. О безграничных правах и необъятной власти Керенского говорили тогда во всех слоях общества, в самых различных партиях, организациях и учреждениях. Тот же Демьянов утверждал, что "колоссальная популярность Керенского давила всех... С мнением Керенского все должны были так или иначе считаться. Идти против Керенского никто не хотел"^. Даже сподвижники Керенского оценивали его власть как антинародную, авторитарную, диктаторскую. И.Г. Церетели всю свою последующую жизнь пытался доказать, что Керенский по природе своей был "беспартийным индивидуалистом" и что антидемократический характер его власти ни у кого не вызывал сомнения. Совершенно очевидно, что такая форма правления не могла сохраняться продолжительное время и неизбежно должна была скоро развалиться.

    После создания Директории высшей государственной  властью бесконтрольно распоряжался Керенский. Без каких бы то ни было консультаций, по существу, самостоятельно он издавал указы и постановления  по самым различным вопросам государственной  и общественно-политической жизни. Он запрещал или ограничивал деятельность политических партий, закрывал газеты и журналы, вносил изменения в законы о вывозе денег за границу, разрешал или запрещал съезды и совещания. Керенский легко и просто раздавал своим приближенным крупные должности, самолично назначал послов. Причем в расчет принималось главным образом личное знакомство и преданность ему самому. Бубнов писал, что «вокруг Керенского, где бы он ни находился, носились какие-то растерзанные типы обоих полов; все это в революционной экзальтации галдело, ожидая от Керенского каких-то "чудес"». Кампания славословия и восхваления Керенского достигла апогея. Его изображали единственным спасителем отечества, национальным героем, ни с кем несравнимым и незаменимым государственным деятелем.

    Все это. по словам А. Демьянова, быстро "избаловало его", вскружило ему голову и стало сказываться на самой деятельности правительства. У многих складывалось впечатление, что осенью 1917 г. Керенский утратил способность к критическому самоанализу и правильной оценке событий. Он был просто ослеплен головокружительной карьерой и не желал вносить каких бы то ни было перемен ни в политику, ни в структуру власти. А та чрезвычайно суетливая и нервозная деятельность, которой он занимался денно и нощно, оказалась простой видимостью, имитацией работы по укреплению государственного аппарата.