Погребальный культ. Формирование представлений о душе, духе и загробном мире

Глиняная обмазка не подвергалась обожжению, после снятия предмета она почти вся отслоилась от основы, а сама модель, изготовленная из металла плохого качества, рассыпалась на фрагменты. Длина железного лука составляла 14 см, наибольшая ширина - 3 см. Форма кибити выпуклая, в поперечном сечении прямоугольная, плечи равные. Концы кибити модели, предназначаемые у реальных луков для крепления тетивы, отогнуты наружу, в противоположную от нее сторону, загнутые концы различаются по длине, и по сравнению с луком нормативных размеров они в пропорции несколько увеличены. При начальном рассмотрении лучка, найденном в описываемом захоронении, первой возникает версия об использовании его как игрушки. Однако против этого говорит возраст ребенка, мало соотносимый с подобными игрушками. Вторая версия, интерпретирующая миниатюрную модель в погребении ребенка как символическое снабжение его луком нормативных размеров, необходимо для «взрослой» жизни в мире мертвых, -не верифицируется. Младенческий возраст умершего, факт покрытия лучка слоем глины, а также масса этнографических свидетельств, связанных с представлениями о миниатюрных луках и стрелах, делает более аргументированной третью версию: миниатюрная модель из детского погребения определяется как сакральный предмет - амулет (оберег), который должен был уберечь ребёнка от опасностей потустороннего мира. (Беликова О. Б., 1984. С. 249). Исходя из этого, можно отметить, что мир мёртвых считался небезопасным даже для самих мёртвых, что сближало его с полным опасностей миром живых.

В одной из своих работ В.В. Бартольд приводит сообщение турецкого историка XVI в. Сейфи, рассказывающего о погребальном обряде киргизов: «Они не кафиры и не мусульмане. Умерших они не зарывают в землю, но кладут в гробах на высокие деревья; кости их остаются там, пока не сгниют и не рассеются» (Бартольд В.В. 1963. С. 97.). В то время киргизы действительно еще не были мусульманами – ислам они приняли между 1630 и 1750 гг., когда были вынуждены откочевать на территории Ферганской долины и современного Таджикистана. Обычай же хоронить покойников на ветвях деревьев также можно встретить у многих народов Сибири, Севера и Дальнего Востока.

В целом, для киргизов в XVII – XX вв. было характерно хоронить покойников в земле, иногда даже в родовых мавзолеях. Могила (кор) — квадратная. Боковая камера находится в западной стенке. Тело кладут в нее ногами вперед, а затем уже туловище (молитвы перед опусканием тела в могилу нет). Положив тело в камеру, развязывают саван на голове и ногах. Тело лежит на спине, как в кибитке, головой на север. Копавшие могилу получают плату Баиат баши — могильная насыпь. Сагана — родовой мавзолей. В песнях о Манасе (герой киргизского эпоса) говорится, что его мавзолей был сложен из кирпича, сделанного на молоке, масле. Могила: передняя яма - чара, ниша — казна. Зимой хоронили также в земле ( Ф. А. Фиельструп., 2002. С. 116-117).

Кроме того, в XVIII – XIX у киргизов сохраняется обычай хоронить некоторых покойников на деревьях, явно принесённый ими с более северных территорий. По сообщениям некоторых киргизов, на ветвях деревьев хоронили казненных преступников, причем еще сравнительно недавно – в XIX в. Существует вариант такой легенды: раньше преступников не хоронили, а бросали со скал – считалось, что «земля их не примет», при этом они могли попадать и на ветви росших внизу деревьев. Хотя на данный момент трудно сказать, насколько эти данные соответствуют действительности (Ситнянский Г.Ю. 2001. С. 175.). Скорее всего, киргизы, как и некоторые северные тюркские кочевники практиковали обычай воздушного захоронения, когда проживали в лесистой местности. По мере перемещения маршрутов их кочёвок на юг, этот обряд исчезал.

Сохранность традиционных шаманистских верований наблюдалась тем более полной, чем менее продолжительным и интенсивным было воздействие ислама на тот или иной народ, или иначе, чем дальше тот или иной этнос находился от направлений распространения мусульманской религии. В отдельных случаях исследователи XIX века отмечали захоронение покойника с личными вещами, оружием, животными (Риттер К. 1887, С. 344.). Это, несомненно, указывало на существование представлений о существовании мира мёртвых, аналогичному с миром живых, где духу умершего могли пригодиться все те вещи, которыми он владел при жизни. Так, например, согласно исследованию А.П. Дульзона, у чулымских тюрок было принято хоронить покойников с ножом, топором и иглой за поясом – необходимыми для каждого охотника предметами (Дульзон А.П. 1952, С. 98-100).

Заключительным циклом погребального обряда являются поминки. Непременным атрибутом поминок у казахов являлись обжаренные в жиру лепешки (шельпек). Шельпек носит характер ритуальной пищи. Он отведывается всеми присутствующими со словами «псмля, кабыл (или иман) болсын». Смысл данного обычая, по-видимому, заключался в «кормлении души или духа умершего», остаточные явления которого прослеживаются у казахов и узбеков Хорезма (Снесарев Г.П. 1962, С. 117-121; Толеубаев А.Т. 1991, С. 118). Считалось, что в дни поминок дух умершего возвращается домой, прилетая на запах жареной пищи. Накормить духов считалось обязательным правилом, дабы не разгневать их и дабы «сытые» духи в конце поминок покинули жилище. Интересно, что как считалось, духи питались самим запахом ритуальных лепёшек, причём тот же запах, согласно узбекским верованиям, отпугивал злых духов.

Примечательно, что в случае поминок дух умершего уже не считался столь опасным как в первые дни после смерти. Предполагалось, что дух уже «привык» к своему новому состоянию, а потому не может «случайно» нанести вред живым. Опасным теперь считались духи природы и злые духи, которые вместе с духом умершего могли «прилететь» на поминки, дух умершего словно приводил их с собой, поскольку был уже «полноправной» частью потустороннего мира.

В дни поминок родственники ходили на могилу, ели рядом с ней и оставляли на ней еду. Считалось, что если кто-то ее возьмет, это будет хорошим признаком, будет "полезно" умершему. По-видимому, предписание оставлять часть поминальной еды несъеденной является частью обряда кормления духа умершего. Вообще, традиция снабжать покойника пищей имеет древние корни. По материалам казахстанских археологов, уже в эпоху бронзы захоронение сопровождалось, наряду с одеждой, оружием, орудиями труда и украшениями, пищей. Спустя некоторое время, к могиле приносили дополнительную пищу, зарывая ее около ящика у плит ограды или в насыпи кургана, что, по всей вероятности, свидетельствовало о появлении в это время обычая поминок.

По мнению С.И. Руденко, основными моментами погребально-поминального комплекса казахов, связанными с пищей, являются: вера в посещение духом умершего в течение сорока дней после смерти своей юрты, выставление для него чаши с кумысом; требование выноса пищи из юрты, в которой умер человек; запрет на приготовление пищи в юрте умершего в течение трех дней; запрет вдове принимать участие в приготовлении пищи (особенно в первые три дня); поминальные трапезы в третий, седьмой, сороковой дни смерти и через год; обряд перенесения счастья с умершего на какой-либо пищевой продукт; "удержание" счастья дома; закапывание верхового коня умершего на годичных поминках; обряд кормления духа умершего (Руденко С. И., 1995. С. 55). Как видно, элементы шаманизма в поминальном ритуале преобладают. Дух умершего наделяется чертами живого существа (умение потреблять пищу, использовать для своих «загробных нужд» коня, передвигаться с кладбища в юрту и т.д.), а загробный мир, соответственно, представлялся схожим миру живых.

У башкир также существовало представление о том, что смерть - это иное состояние жизни, другая жизнь. Человек не исчезает бесследно, а душа его переходит в новое качество. Умерший покидает этот свет, чтобы переселиться на тот. Поэтому к смерти люди относились спокойно. Верили в судьбу, в то, что смерти избежать нельзя. Поминальная обрядность башкир, как и других групп тюркоязычных кочевников, включала несколько поминальных циклов: посмертные поминки на 3, 7, 40, 52 день и годовщину; поминание всех предков в пятницу (жомга, жомга кон); поминальные обряды во время праздника жертвоприношения корбан бэйрэм. Поминки были не только памятью о покойном, они должны были обеспечить нормальный переход души в новое обиталище. Поминки у различных локальных групп башкир в каких-то деталях отличались, но в целом проводились по строго регламентированному правилу. Нарушение положенных обычаев могло привести к несчастьям. Например, умерший, по которому вовремя не справили поминки, мог превратиться в опасное и злое существо – злой дух убыр, вредящий людям.

Для поминального обряда изготавливалось два специальных угощения: жэймэ - тонкие лепешки на сале из пшеничной муки и бутка - пшеничная каша на молоке. Главным в приготовлении угощений было создание «сковородного запаха». У башкир также существовало поверье, что запах жареного отгоняет от покойника нечистую силу. Из других блюд на поминках готовили мясной суп, лапшу, бэлеш, баурсак, чай. После угощения на поминках раздавали мотки ниток в 10, 30, 33 или 40 сложений. Обычно эти мотки изготовлялись из остатков нитей, которыми шился саван, назывались они нитки покойного. В первую очередь их получали те, кто караулил и обмывал умершего, затем - остальные. Раздавали нитки как отдельно, так и вместе с нагрудниками, лоскутками ткани или коралловыми бусинами. Завершался поминальный цикл большими годовыми поминками йылы. Наиболее важными считаются поминки третьего, сорокового дня и годовщина (Мастюгина Т. М., 1997. С. 87).

Схожая картина поминальных обрядов наблюдается и у тюркоязычных кочевников Алтая. Согласно этнографическим данным, а также новым фактами, появившимися в результате раскопок алтайских погребений, поминальный обряд тюрков Алтая XVII – XIX вв. представляется в следующем виде. Оградка вокруг могилы, не что иное, как жилище - своеобразное последнее пристанище души (духа) умершего, сооружалось в первую очередь. В центре его ставилось лиственничное дерево (рядом с символическим очагом, вершиной выходившее в отверстие крыши). В качестве жертвы приносилась лошадь или овца, предназначавшаяся для угощения души умершего, шамана и родственников. С северной или восточной стороны оградки-жилища родственники умершего разводили костер. Из него горящие угли переносились к подножию лиственницы, ближе к северной части символического жилища, для второго ритуального костра-очага (Кубарев В.Д., 1984, с.79-80).

Через посредство костров родственниками производилось кормление души умершего, которая, очевидно, в этот момент, по представлениям древних, находилась на лиственнице и питалась дымом (паром) от пищи, брошенной в костер под деревом. У тюркоязычных народностей до сих пор широко распространено поверье о том, что: "Одиноко растущие деревья на отрытых местах имеют своих духов". Известно также, что одиноко стоящие деревья, каменные изваяния и стелы в степи всегда привлекают различных хищных птиц. В этой связи интересны некоторые представления народов Сибири о превращении одной из душ умершего в птицу, которая незримо присутствует во время совершения поминок, а после окончания улетает в потусторонний мир, на землю предков.

Для этой же цели служили специальные жертвенные сосуды, оставленные затем для душ умерших. Душа умершего, согласно анимистическим верованиям древних тюрков, могла быть заключена шаманом и в каменное изваяние. Оно, изготовленное к моменту поминок, устанавливалось у "жилища" и изображало самого умершего, который в таком качестве как бы присутствовал на своих поминках. Одновременно с установкой каменного изваяния, на восток от жилища вкапывался ряд символических каменных коновязей, к которым во время ритуальных действий привязывались кони сородичей и гостей, принимавших участие в поминальном обряде. По окончании первых поминок голова и шкур жертвенного коня (его чучело) вывешивалось на верхушку дерева или специально установленные жерди. Очаг под лиственницей в жилище духа закладывался плитами и камнями. По окончании последних поминок жилище, устроенное для умершего, сжигалось. Изваяние разбивалось с целью высвободить из него душу умершего. Сгоревшее жилище, от которого оставалось только основание из каменных плит (т.н. оградка), сразу же забрасывалось камнями (Кубарев В.Д., 1979, с.96).

На материале археологических раскопок алтайских захоронений можно заключить, что в основе ритуальных действий у поминальных оградок тюрков были положены черты шаманизма, тесно связанные с древнейшим культом предков. К числу заключительных действий поминального обряда, происходивших в оградках, наверное, относилось и преднамеренное разрушение каменного изваяния. Причем наиболее поврежденной оказывалась голова фигуры, в иных случаях она вообще была сбита сильным ударом, нанесенным с затылка. У многих алтайских изваяний головы отбиты по плечи, но найдены здесь же при раскопках при тщательном поиске у оградок. Следы ударов, произведенных каким-то острым орудием, патинизированы, т.е. повреждения изваяния нанесены еще в древности. Характерны в этом отношении и каменные фигуры, найденные в земле. Они также были частично разбиты и повалены сразу же после сооружения поминальной оградки, о чем свидетельствуют раздавленные керамические сосуды, найденные под обломками изваяний. Опираясь на этнографические материалы, в умышленной порче изваяния можно увидеть, прежде всего, проявления шаманистских воззрений тюрок, связанные с желанием высвободить душу умершего из изваяния (Евтюхова Л. А. 1948. С. 108; Шер Я. А. 1966. С. 43-44).

Многие исследователи Центральной и Средней Азии, осматривая многочисленные каменные изваяния, пришли к выводу о специальном их разрушении. Причины у подобного поведения может быть две. С одной стороны, действия эти приписываются врагам тюрок или объясняются проникновением ислама в кочевническую среду, боровшегося с идолопоклонничеством. Другие исследователи отмечают, что и современные тюркоязычные народы, боясь "сглаза", т. е. как бы каменные бабы не причинили вреда людям, скоту, сбив с них головы, нередко уничтожали или закапывали в землю. Но это суеверие соседствует с другим, когда изваяния, наоборот, становились святынями, а над ними сооружались навесы и приносились жертвоприношения. На Алтае среди местного населения оба суеверия распространены. Исследователям приходилось отмечать, что многие суеверные люди боятся их, так как изваяния непонятны им, но о преднамеренной порче ничего неизвестно. Даже, наоборот, в тех случаях когда археологам приходилось выкапывать отдельные каменные фигуры, алтайцы просили после окончания работ, восстановить все в прежнем виде (Кубарев В. Д. 1997. С. 110).

Обязательной деталью, без которой не совершались ни одни поминки, был костер. По представлениям тюрок, огонь служил средством очищения от скверны, защитой от нападения злых духов и как своеобразный мост от мира живых к миру умерших. У разных этносов бытовали различные, но в целом схожие, традиции, связанные с огнём. В костёр, называя имя умершего, бросали оставшуюся одежду покойного и другие его вещи. Или же родственники приносили понемногу разных продуктов и также бросали в огонь. Все эти действия производились недалеко от могилы. Средством общения живых с душами умерших служили кострища, устраиваемые в уже упомянутых алтайских оградках и рядом с ними. А огонь в этих кострищах, возможно, перед началом поминок переносился из священного родового очага. Как известно, огонь являлся всегда хранителем жизни рода и поэтому в прежние времена, когда род полностью вымирал, тушили огонь и в последнем жилище. Редкие предметы, иногда находимые в древнетюркских оградках, могут быть объяснены такой деталью поминального обряда, бытовавшего до недавнего времени у южных алтайцев. Так, по поверью, душа уже на третий день смерти человека входит в свой аил и ищет те предметы, что забыли по ожить с умершим. Поэтому и в первые поминки (7 день) и во вторые (40 день) шаман снова угощал умершего через костер и при этом выяснял: "Все ли дали умершему с собой для его существования в стране умерших предков и что ему хотелось бы еще взять с собой". Эти вещи приносились и сжигались тут же на костре. Чаще жертвовали старую изношенную одежду и сломанные предметы. Точно также и в древнетюркских оградках многие предметы лежали в золе кострищ или были перенесены сюда из погребальных костров. В одной из оградок с изваянием, железные предметы конского снаряжения (стремена, удила и др.), побывавшие в огне, были аккуратно сложены в углу оградки. В этой же оградке с восточной стороны на "алтаре" из трех плит стоял старый серебряный сосуд. Судя по заклепкам, он неоднократно ремонтировался и вот когда, наконец, нижняя часть ее совсем прохудилась, тогда он и был пожертвован духу умершего (возможно, здесь не случайно наблюдаются параллели между смертью человека и смертью-износом вещи). Остатки деревянных конструкций поминальных жилищ, засвидетельствованные при раскопках алтайских оградок, к тому же оказались обугленными. Конечно же, ритуальные жилища были сожжены, очевидно, сразу же после окончания последних поминок. По древнейшим представлениям алтайских шаманистов, душа умершего после последних поминок должна покинуть землю и мир живых. И здесь в погребальных обрядах алтайцев и других тюрок обнаруживаются поразительные параллели. Так, у алтайцев: "На седьмой день, если умерший жил один, его аил сжигали". Возможно, под влиянием этого распространенного в древнетюркской среде обычая сжигания поминальных храмов-жилищ и возникло известное у алтайцев поверье. Оно заключалось в том, что если сгорело жилище человека во время его отсутствия, то это предвещало большое несчастье или даже близкую смерть хозяина. Подобная примета уже была известна древним тюркам, судя по описанию династийной хроникой Суй шу (581-617 гг. н.э.) случая, происшедшего с каганом Шаболио. Во время охоты он получил удручающее известие о том, что жилище его сгорело. Прервав охоту, он вернулся в ставку, а через некоторое время заболел и умер (Алексеев Н. А., 1980. С. 158).