Статья Вежбицкой

Самое очевидное различие между «правдой» и «истиной» такое, что у «истины» нет противоположного понятия: «не-истина». С этой точки зрения русское слово истина больше похоже на английское слово truth, чем на русское слово правда. Истина больше похожа на truth также тем, что, как было сказано выше, она более связана со знанием, чем с речью. В самом деле, обычно нельзя даже сказать по-русски говорить истину (хотя, как указывается в [Mondry, Taylor 1992], о пророке или ясновидце можно сказать: он сказал истину). В этом слово истина отличается от слова truth, потому что говорить truth, конечно, можно (и это могут делать все).

«Истина» связана со знанием, но не с любым знанием, а со знанием, которое скрыто от многих людей, хотя оно также для многих людей  важно, и которое людям стоит  искать. Итак, я предлагаю для истины следующее толкование:  

 

Истина

Хорошо, если люди могут знать некоторые  вещи о некоторых вещах 

многие люди не знают этих вещей 

люди знают, что когда кто-то думает что-то о чем-то, это может  не быть правда₁

хорошо, если люди могут знать о некоторых вещах, что эти вещи - правда₁  

 

В этом толковании не упоминается  о речи, потому что истина не связана с речью (как уже было сказано, нет устойчивого словосочетания говорить истину, в отличие от говорить правду). Истина связана более со знанием действительности, но слово действительность в толковании тоже не употребляется, потому что оно сложно и неуниверсально. (Оно обсуждается подробно в работе [Wierzbicka 2002]). Контраст между действительностью и мнениями, которые ей не соответствуют, представлен здесь в виде контраста между понятиями «думать» и «знать»: то, что люди думают, может и не быть правдой, но то, что они знают, обязательно правда.

В «Новом объяснительном словаре» истина определяется как «прежде всего, верное изображение неких общих законов бытия» [В. Апресян 2000: 223]. «Общий» характер истины противопоставляется более узкому характеру правды, которая прежде всего - «верное отражение фактов».  

 

И. Б. Левонтина говорит, что «истине  служат жрецы религии и науки» [Левонтина 1995: 33], а философ Николай Бердяев противопоставлял друг другу «философскую истину» и «интеллигентскую правду» (см. [Mondry, Taylor 1992]). В предложенном мною толковании более общий характер истины отражен в компоненте «хорошо, если люди могут знать некоторые вещи о некоторых вещах». Этот компонент содержит намек на что-то важное, что хорошо людям знать; он также объясняет, в некотором смысле, сочетания поиски истины, приближаться к истине, путь к истине и т. п.

В статье И. Б. Левонтиной говорится также, что «правда, в отличие от истины, связана не столько с соответствием высказывания действительности, сколько с искренностью, т. е. намерениями человека» [Левонтина 1995]. Понятия «соответствие», «действительность» и «искренность» весьма сложны и далеко не универсальны, и поэтому я не могу употреблять их в толковании, но главная идея вполне совместима с идеей предложенного здесь толкования: правда связана с тем, что кто-то хочет сказать другому человеку, тогда как истина связана с тем, что хорошо людям знать.

В работах, посвященных истине, авторы говорят иногда, что истина для людей непостижима и что «в каком-то смысле истину знает только Бог» (ср. [Булыгина, Шмелев 1997: 481]). Что-то похожее на эту идею изображено в компоненте «многие люди не знают этих вещей».

Я думаю, что идея, что истину знает  только Бог и что для людей  она непостижима, не совсем верна, как  показывает, например, следующее предложение  из романа «В круге первом» [Солженицын 1968]:  

 

И щемящее одиночество  охватило его – взрослые мужчины, толпившиеся рядом, не понимали такой простой истины!  

 

Ясно, что мальчик, о котором  здесь идет речь, знает истину, тогда  как многие другие, взрослые мужчины, ее не знают. Компонент «многие люди не знают этих вещей» здесь более  уместен, чем что-то вроде «люди не могут знать этих вещей».

Булыгина и Шмелев [Булыгина, Шмелев 1997] делают также интересное замечание  о том, что так как свидетели  в суде клянутся говорить правду, суд  стремится установить истину, и что мать, которая сердится из-за разбитой чашки, хочет узнать правду о том, кто разбил эту чашку. Возникает вопрос: почему нельзя сказать, что мать хочет установить истину о том, кто разбил чашку?

Дело, конечно, не в том, что никто  не знает, кто разбил чашку, потому что  ребенок-то это знает - точно так же, как убийца знает, кто убил жертву. Я думаю, что ответ содержится в компоненте «хорошо, если люди могут знать некоторые вещи о некоторых вещах». Людям (многим людям) хорошо знать, кто убийца, но им вовсе не нужно знать, кто разбил чашку (это нужно только матери).

Здесь может быть полезным еще один пример, из того же романа:  

 

Десять пистолетных  дул, уставленных на него, не запугали бы Рубина. Ни холодным карцером, ни ссылкою  на Соловки из него не вырвали бы истины. Но перед партией? – он не мог утаиться и солгать в этой черно-красной исповедальне [Солженицын 1968].  

 

Здесь идет речь не об общих законах  бытия, а о весьма конкретных фактах. Но эти факты представляют собой  что-то, что некоторые люди хотят  знать, что-то, что им важно знать, и что-то, чего многие люди не знают. Это и объясняет, почему слово истина подходит в этом контексте.

5. Правда и верно

Перед тем как обратиться к обозначенному  выше культурному скрипту, нам необходимо рассмотреть другое русское слово, которое могло бы претендовать на роль русского экспонента универсального понятия «правда», - слово верно (и прилагательное верный). Как мы видели, «Новый объяснительный словарь» определяет слово неправда через прилагательное неверный («неверная передача фактов»), и у читателя может возникнуть вопрос, почему именно слово правда (в его предикативном употреблении), а не слово верно должно считаться русским показателем универсального понятия «true».

В сущности, ответ на этот вопрос очень  прост: слово верно может быть истолковано через слово правда₁, тогда как толкование в обратном направлении невозможно. Если читатель в этом сомневается, пусть попробует. Моя задача показать, что возможно истолковать верно через правда₁.

Верно связано со словами верить, уверять и уверен, а также со словом проверить, и хотя морфологические связи не доказывают (синхронных) семантических связей, они тем не менее очевидны: грубо говоря, верно утверждает о чем-то не только, что это правда (и что в это можно верить), но еще и что это - «объективная правда», то есть что-то, что можно проверить и в чем можно быть уверенным, тогда как неверно утверждает о чем-то, что в это не нужно верить, потому что это (как можно доказать) ошибочно. Кроме того, и верно, и неверно предполагают оценку: в случае верно - «хорошо», в случае неверно - «нехорошо». Более точно мы можем представить эти семантические связи следующим образом:  

 

Это верно =

это правда₁

люди могут это знать 

потому, если кто-то это говорит, он говорит хорошо  

 

Это неверно =

это неправда₁

люди могут это знать

потому, если кто-то это говорит, он не говорит хорошо  

 

Семантический компонент «люди  могут это знать» указывает, что  данное предложение - не только правда₁, но и еще что это можно обосновать, проверить, доказать. Даже оценочное предложение, как Чеховское: «Прекрасный ребеночек, это верно» («Три сестры») дает понять, что данное суждение не просто субъективно, а основано на фактах.

В том, что верно претендует на доказуемость, оно похоже на английское слово right; и в самом деле, в английских переводах русских романов и пьес иногда употребляют right для перевода верно. Вот пример из романа Солженицына «В круге первом»:  

 

– Молодец! – одобрил  он. – Так и надо рассуждать! Интересы государства! – а потом остальное. Верно?

– Так точно, товарищ министр!  

 

Однако в других контекстах невозможно перевести верно словом right. Например, в том же романе во внутреннем монологе Сталина появляется следующее предложение:  

 

Народ-то его любил, это  верно, но сам народ кишел очень  уж многими недостатками.  

 

В английском переводе книги это  выглядит так:  

 

It was true that people loved him, but they were still riddled with faults.  

 

Русское слово верно переведено здесь как «true» («it was true»), и в самом деле, вряд ли можно было бы перевести его по-другому. Во всяком случае right не подошло бы в данном контексте, так как оно относится к словам и не может относиться к одним мыслям, что для верно вполне возможно. Я не буду останавливаться здесь более подробно на отношениях между русским словом верно и английским словом right и на отношениях между предикативным употреблением слов верно и неверно и разными значениями прилагательных верный и неверный. Я только хочу отметить, что предикативное слово верно действительно можно истолковать через предикативное слово правда (правда₁). Итак, в дальнейшем я буду просто трактовать слово правда (правда₁), а не слово верно, как русский экспонент универсального семантического понятия «true» (то есть понятия, соответствующего английскому слову true).

6. Доводы в поддержку предлагаемого русского скрипта

После того как мы проанализировали смысл слов правда, неправда и истина и отношения между ними, а также отношения между словами правда и верно, мы можем вернуться к предложенному культурному скрипту и сделать краткий обзор доводов в его поддержку.  

 

Прежде всего нужно подчеркнуть  еще раз роль слова неправда в русском языке и его широкое употребление в русской речи. Параллельное употребление слов правда и неправда в таких сочетаниях, как говорить правду и говорить неправду является хорошим примером дуальных моделей мышления в русской культуре, на которые обратили внимание в своей классической работе Юрий Лотман и Борис Успенский [Лотман, Успенский 1994]. Говоря прежде всего о средневековой русской культуре, как и о роли православия в русской культуре вообще, эти авторы обращают внимание на тот факт, что в православии всегда отсутствовало (и отсутствует) понятие чистилища, очень важное для западной, католической культуры, и что в связи с этим жизнь на земле тоже представляется как или грешная, или святая, без промежуточной зоны. Они также указывают, что на Западе промежуточная зона, связанная с понятием чистилища, стала потом (после Реформации) структурным резервом, на основании которого даже в протестантских странах могло развиться представление о нейтральной жизни на земле, в то время как русская культура продолжала развиваться на основании крайне поляризованных, черно-белых моделей.  

 

Специфической чертой русской культуры исследуемой эпохи в интересующем нас аспекте является еe принципиальная полярность, выражающаяся в дуальной природе еe структуры. Основные культурные ценности (идеологические, политические, религиозные) в системе русского средневековья располагаются в двуполюсном ценностном поле, разделённом резкой чертой и лишенном нейтральной аксиологической зоны. (…) Загробный мир католического западного христианства разделен на три пространства: рай, чистилище, ад. Соответственно, земная жизнь мыслится как допускающая три типа поведения: безусловно грешное, безусловно святое и нейтральное, допускающее загробное спасение после некоторого очистительного испытания. Тем самым в реальной жизни западного средневековья оказывается возможной широкая полоса нейтрального поведения (…). Эта нейтральная сфера становится структурным резервом, из которого развивается система завтрашнего дня . (…) Система русского средневековья строилась на подчёркнутой дуальности. Если продолжить наш пример, то ей было свойственно членение загробного мира на рай и ад. Промежуточных нейтральных сфер не предусматривалось. Соответсвенно и в земной жизни поведение могло быть или грешным, или святым» [Лотман, Успенский 1994: 220].  

 

Существование в русском языке  и частое употребление таких экстремальных  слов, как подлец, негодяй или мерзавец (у которых нет эквивалентов в английском языке), и с другой стороны, таких выражений, как прекрасный человек, благородный (благороднейший) человек, чистая душа и т. п., подтверждает правоту тезиса о полярных моделях в русской культуре (см. [Wierzbicka 1992]). Резкое противопоставление «правды» и «неправды», а также «правды» и «лжи» в русской речи тоже это подтверждает.

Правда, понятие «правды» противопоставляется  понятию «неправды» и в других славянских языках, в том числе  в польском, но все же в этом отношении  между русским и польским языком существуют большие различия.

Во-первых, в польском языке нет  слова, соответствующего истине, и польское слово prawda занимает область и правды, и истины. Это значит, что у польского слова prawda есть много употреблений, где оно не противопоставлено слову nieprawda. Например, в польском переводе Евангелия Иисус говорит: Ja – jestem prawda, и Пилат тоже спрашивает: Co to jest prawda?, тогда как по-русски он спрашивает: Что есть истина?

Во-вторых, польское слово nieprawda обычно не употребляется как абстрактное имя существительное, как в следующих русских примерах:  

 

…тогда пришла неправда на русскую землю» (Пастернак, «Доктор Живаго»).