Образ Италии в романе Э. Т. А. Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра»

 

„Житейские воззрения  кота Мурра вкупе с фрагментами  биографии капельмейстера Иоганнеса  Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах” считают вершиной творческого  пути Э. Т. А. Гофмана. Писатель начал  писать роман в 1819 году. Первые две  части были закончены в 1821 году. Третья часть, которая упоминалась в  послесловии ко второму тому, так  и не увидела свет. Произведение осталось незаконченным. Задумка великого произведения, связанного с Крейслером, - возникла еще во время пребывания Гофмана в Бамберге. Произведение должно было называться « Светлые  часы одного сумасшедшего музыканта». Осуществление этой задумки осуществилось, но намного позже.

Высокую оценку роману дал  Белинский : « … ни в одном из своих созданий, - писал он, - чудный гений Гофмана не обнаруживал  столько глубокости, юмора, саркастической желчи, поэтического очарования и деспотической, прихотливой, своенравной власти над душою читателя» [13]³.

Роман был в своем роде попыткой синтезу элементов сатирической сказки и эпического описания. Как  замечает Д. Наливайко, « тут нашли  развитие характерные гофмановские темы и мотивы, особенности поэтики  и стиля, и одновременно есть  в романе кое-что новое для  творчества этого писателя.»  «  Житейские воззрения кота Мурра» является наиболее «реалистическим» романом  Гофмана,  в том смысле, что  в нём, за исключением некоторых  побочных эпизодов, отсутствует фантастика, тут оба мира, филистерский и поэтический, совмещаются в одной, реально-жизненной  плоскости.

     Необычная  композиция книги представляет  собой биографию кота и историю  придворной жизни в карликовом  немецком княжестве  Зигхартсвейлере,  которые поданы параллельно   с помощью интересного приёма  смешивания аккуратно сохраненных  мемуаров кота и макулатурных  листков « какого-то капельмейстера  Крейслера» перемешанных и забытых.  Кот использовал брошенных на  чердаке записки уже умершего  музыканта и на обратной стороне  листов создал собственное произведение. Фрагментарность  записок   Иоганнеса Крейслера  придает  роману объемность, ощущение множества  измерений, тем более что в  макулатурных листах содержатся  сразу несколько сюжетных линий.  В  дневнике кота Мурра оборванная  запись продолжается с того  же места, на котором она оборвалась, в листах из биографии Крейслера – нет: кот не думает  об их последовательности, для просушки чернил подойдет любой из листов. 

По жанру это сатирический, иронический, философский, автобиографический, музыкальный роман-пародия, в котором  соединились реализм и романтизм.

Гофмановский герой не витает в сферах возвышенных утопий, но он и не слился до неразличимости с другими людьми, не растворился  в безымянном народном потоке. Гофмановский синтез – далеко не гармония. Он резче, чем кто-либо другой, акцентирует  дисгармонию, разрыв.

«Романтическое двоемирие» - противоречие между реальной жизнью и идеалом декламировалось и  до него. Во всей своей бытийной весомости  и во всей конкретности художественного, образного, воплощения оно впервые  предстало у Гофмана. «Двоемирие»  у Гофмана уже не просто подразумевается, а прямо воплощается в конкретных образах и ситуациях; две сферы  – идеала и реальности – постоянно  сталкиваются друг с другом. Нам  дают понять, что эти «филистеры» - не исчадия ада, а люди.[7,стр. 51]

Двоемирие Гофмана – это  возвышенный мир поэзии и пошлый мир житейской прозы, и если гении  страдают, то во всем виноваты филистеры.

Гофман стремится слить  все три вида искусства, создал оригинальный стиль.

Основная тема – взаимоотношения  искусства и жизни, основные образы – художник и филистер.

По меткому наблюдения исследователя Ботниковой, « мир у Гофмана един, но ему свойственна двойственность (Duplizität) и вообще принципиальная множественность…художник призвании вобрать в себя и передать эту, почти не постигаемую разумом, сложность открывшегося ему мира»[2,стр. 487]

И еще: « Гофман одинаково  ощущает и засасывающий характер тины повседневности, и очарование обыкновенной жизни. Сила земной тяги всегда ощутима у Гофмана. Зная высочайшие страдания человеческой души, бесстрашно заглядывая в бездны отчаяния, он не остается глух  и к успокоительной устойчивости банального…»[2, стр. 493]

Как заметил Виллибальд  Алексис, немецкий писатель нового поколения, «проживи Гофман подольше, его субъективный пламень превратился бы в тепло  объективности.»[23, стр. 173]

Романтики были убеждены, что  человек создан для мира светлого и гармоничного, что человеческая душа с ее вечной жаждой прекрасного  постоянно стремится к этому  миру. Они утверждали, что этот идеал, бесконечно далекий от уныло-деловой  повседневности буржуазного века, может  осуществиться лишь в творческой фантазии художника – в искусстве. В творчестве Гофмана этот мир  более всего воплотится в образе Италии. .[25, стр.206]

 

 

 

 

II.ОБРАЗ ИТАЛИИ И СПОСОБЫ ЕГО ИЗОБРАЖЕНИЯ В РОМАНЕ Э.Т.А. ГОФМАНА «ЖИТЕЙСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ КОТА МУРРА»

II.1 Гектор – романтический злодей

Действие «крейслерианской»  части романа Гофмана происходит в карликовом княжестве Зигхартсвейлере. Образ Крейслера в романе является носителем творческого начала в  жизни. В противовес спокойному и  ровному течению жизни Мурра  показаны метания Крейслера между  княжеской резиденцией и монастырем, между любовью к Юлии  и творческими  исканиями, между взрывами юмора  и приступами меланхолии. В рефлексиях Крейслера на темы о романтической  любви, творчестве, иронии, подлости и  никчемности филистеров раскрывается основная проблематика творчества Гофмана. 

Именно  в частях, посвященных  жизненному пути Крейслера, и так  небрежно использованных котом Мурром, при написании своего собственного произведения, в большей степени  проявляются образы Италии. Наиболее ярким представителем Италии в произведении Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра» является Гектор.  По его поведению  можно представить себе в общих  чертах и особенности поведения  итальянцев  как нации: «Prinz Hektor entfaltete nun vor der Prinzessin den bunten prahlenden Pfauenschweif seiner Galanterie, sie, beinahe verletzt durch den Ungestüm seiner süßlichen Verzücktheit, fragte nach Italien, nach Neapel.»(И вот принц Гектор распустил перед принцессой пестрый  павлиний хвост своей хвастливой любезности; почти оскорбленная неуместностью его слащавых комплиментов, она расспрашивала его об Италии и Неаполе.)[5, стр.188].

Также принц Гектор дает нам неплохое представление об  итальянцах как об умелых любовниках: Der Prinz gab ihr die Beschreibung eines Paradieses, in dem sie als herrschende Göttin wandelte. Bei einer der vielen Verschlingungen, die der Tanz gebot, drückte der Prinz die Holde stürmisch an die Brust, aber in demselben Augenblicke sank auch Hedwiga entseelt in seinen Armen zusammen. Der Fürst meinte, eine unschicklichere Störung eines Hofballes könne es nicht geben, und nur das Land entschuldige vieles.»( Принц нарисовал перед нею рай, где она будет царить как богиня. Во время одной из многочисленных сложных фигур принц страстно прижал к груди свою прекрасную даму, но в то же мгновение Гедвига поникла и без чувств упала ему на руки. По мнению князя, нельзя было допустить большего неприличия на придворном бале, и только итальянские нравы принцу могли служить некоторым извинением). [5, стр.188-189]. И опять же, зная о горячем пыле итальянцев, ему прощались его вольности в плане отношений с противоположным полом. «Er bedeckte Julia's Hände mit feurigen Küssen, er schwor, daß kein Gesang jemals so sein ganzes Wesen durchdrungen, und bat Julien, es zu verstatten, daß er einen Kuß auf die Himmels-Lippen drücke, über die der Nektarstrom der Paradieseslaute geflossen. Julia wich scheu zurück.»(Он покрывал руки Юлии пламенными поцелуями, клялся, что никогда еще пение не потрясало так всю его душу,  и умолял Юлию позволить ему запечатлеть поцелуй на божественных устах, из которых лился нектар этих райских звуков. Юлия испуганно отступила назад). [5, стр.210]  Об итальянском происхождении принца также говорит его настойчивость и нетерпение. А позже – и желание отомстить:  «Will man ihn darum hassen, weil in den ersten Augenblicken, da der Zufall ihn in eine neue Region geworfen, das Leben feindlich auf ihn zutrat, weil das Verbrechen ihn bedrohte, weil  ein italienischer Bandit ihm nachschlich?» (Принц как бешеный проносится мимо, даже не замечая меня.  У самого дворца его встречает адъютант, они с жаром о чем-то между собою говорят, потом, насколько я понимаю, принц дает адъютанту какое-то очень важное поручение, потому что в то время как принц направляется во дворец, адъютант стремглав бежит  в отведенный им павильон. Разве можно его ненавидеть лишь за то, то когда волею случая он попал в новый для него круг, жизнь встретила его немилостиво, лишь за то, что ему угрожал преступный замысел  и за ним крался итальянский бандит? Что ж вы скажете теперь о весьма лаконичном рассказе об итальянском приключении в загхартсгофском парке?) [5, стр.230].

Лаконичнее всего о  характере итальянца говорят  слова Юлии: «…der arme Johannes fallen sollen von der Hand des rachsüchtigen Italieners…»(…бедный Иоганнес должен был пасть от руки мстительного итальянца…).[5, стр.294] А о страстном характере Гектора мы узнаем из фразы, сказанной Гедвигой: «Prinz Hektor liebt dich, dich, Julia, mit all der wilden Leidenschaft, die seiner Nation eigen.» (Принц Гектор любит тебя, тебя, Юлия, со всей дикой страстью итальянца). [5, стр.299] И сам он подтверждает это своими действиями: «Затем он стал уверять ее в выражениях, какие могли быть подсказаны только неистовством самой пылкой страсти…». В своем письме к князю Зигхартсвейлера Гектор также говорит о своем пылком характере: « … для кого пылает страстный жар в моей воспламененной груди…». В этом письме Гофман также вставляет небольшое стихотворение на итальянском языке:

Что слаще и прекраснее на свете

Огня любви, что жжет нас  и возносит?

Какие цепи трепетней, чем  эти,

Надетые Амуром, смертный носит?

Да разгладит он умысел в навете,

У духов тьмы совета да не спросит,

Да не взрастит то дьявольское  семя,

Что ревностью зовут, что  правит всеми!⁴         

 

     Столь безумное  поведение итальянца не было  понятно при дворе князя: 

«Verse, italienische Verse an ein fürstliches Haupt, an einen gekrönten

Schwiegervater, statt deutlicher vernünftiger Erklärung? -- Was soll das! -- Es ist kein Verstand darin.» ( Итальянские вирши к державному главе, венценосному тестю, вместо ясного и разумного объяснения?... Какая-то бессмыслица).  [5, стр.374].

Гектор является наилучшим  представителем итальянской культуры и жизни и произведении Гофмана: «Nicht lange dauerte es so trat Prinz Hektor herein, in Gala-Uniform glänzend gekleidet, schön, kräftig, stolz wie der fernhintreffende Götter-Jüngling.»(Гектор вошел в блестящей, парадной форме, красивый, сильный, гордый, словно юный бог-дальновержец). [5, стр.378]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

II.2. Итальянская красавица Кьяра

Еще одной представительницей итальянской культуры в произведении Гофмана « Житейский воззрения  кота Мурра» является девушка- невидимка  под именем Кьяра. От этой девушки, играющую роль оракула, мы узнаем уже больше не о поведении итальянцев,  а  о внешности. О том что эта  девушка итальянка свидетельствую ее первые слова,которые были сказаны  на итальянском языке: « Пощадите меня хоть сегодня, отец! Не истязайте так жестко, ведь вы уже умерли».  Ее внешность в  романе предопределено описать маэстро Абрагаму: « Ohne mich weiter mit meinem Erstaunen aufzuhalten, faßte ich die Kleine sanft bei den Schultern, zog sie aus dem abscheulichen Gefängnis, und ein zart gebautes, liebliches Ding in der Größe eines

zwölfjährigen Mädchens, nach der körperlichen Ausbildung zu urteilen aber wenigstens sechzehn Jahre alt, stand vor mir. Schaut nur dort in's Buch hinein, das Bild ist ähnlich, und Ihr werdet gestehen müssen, dass es kein lieblicheres, ausdrucksvolleres Antlitz geben kann, wozu Ihr aber rechnen müßt, daß das wunderbare, das Innerste entzündende Feuer der schönsten schwarzen Augen in keinem Bilde zu erreichen. Jeder, der nicht auf eine Schneehaut und Flachshaar erpicht ist, mußte das Gesichtlein für vollendet schön anerkennen, denn freilich war die Haut meiner Chiara etwas zu braun, und ihr Haar glänzte im brennenden

Schwarz» ( Передо мною стояло прелестное создание хрупкого сложения, ростом с двенадцатилетнюю девочку, но судя по развитию, достигшее не менее шестнадцати. Взгляните на ее портрет в книге, он весьма похож, и вы должны признать, что нет на свете личика более выразительного, более лучезарного, чем у нее.  К тому же никакой портрет не в состоянии передать волшебный, освещающий изнутри все ее существо, пламень дивных черных глаз. Всякий человек найдет это личико пленительно-прекрасным, если только он не питает пристрастия к белоснежной коже и льняным кудрям, ибо кожа у Кьяры была действительно несколько смугловата, а волосы – черны и блестящи, как вороново крыло.) [5, стр.169]  Кьяра была по всей видимости образованной девушкой, знала несколько языков: «deutsch, französisch, italienisch, spanisch, wechselnd von Dingen sprach, die sich auf entfernte Personen zu beziehen schienen.» (Перемешивая немецкие,французские, итальянские и испанские слова, она говорила о вещах и людях весьма отдаленных.) [5, стр.170]

 

II.3 Италия в описаниях интерьера и города; символы Италии

Гофман  умело  передает образы  Италии с помощью описаний интерьера  и города: «So wie nun das fürstliche Paar, hinter ihm das Gefolge, aus der Türe des Salons trat, wurde ein kleines pausbackiges Männlein, in die Hausfarben des Fürsten gekleidet, mit zwei brennenden Fackeln in den Händchen, vom Dache des Lustschlosses herabgezogen. Die Puppe war aber zu schwer, und es begab sich, daß kaum zwanzig Schritte davon die Maschine stockte, so daß der leuchtende Schutzgeist des fürstlichen Hauses hängen blieb, und da die Arbeiter stärker anzogen, sich überkugelte. Nun schleuderten die brennenden abwärts gekehrten Wachskerzen glühende Tropfen zur Erde.» (Итак, едва светлейшая чета  в сопровождении свиты переступила порог залы, с крыши увеселительного замка спустили маленького, толстенького, пухлощекого человечка, наряженного  в цвета княжеского дома и державшего два горящих факела в руках. Но кукла оказалась слишком тяжела, и машина, протащив ее шагов двадцать, застопорилась. Освещавший путь ангел-хранитель княжеского дома повис в воздухе, а когда машинисты чуть натянули веревки, опрокинулся вверх ногами. Обращенные вниз факелы роняли на землю расплавленный воск). [5, стр.19] Или «Endlich, nachdem ich bis Mitternacht gewartet, stellte sich Freund Muzius ein, und führte mich fort über verschiedene Dächer, bis endlich auf einem beinahe ganz platten italienischen Dache, uns zehn stattliche, nur ebenso nachlässig und seltsam wie Muzius gekleidete Katerjünglinge mit lautem Jubelgeschrei empfingen.» (Наконец, когда пробило полночь, явился друг Муций и повел меня по крышам соседних домов на итальянскую, почти плоскую крышу …)[5, стр.238].

Упоминание об итальянской культуре также касается описания церкви:  «Aber jeder, der eingetreten, blieb wohl unwillkürlich stehen, überrascht, erfaßt von dem Anblick der Kirche, die mit ihrer prächtigen, im Stil des Palladio erbauten Fassade, mit ihren beiden hohen, luftigen Türmen in der Mitte stand, als Hauptgebäude, an das sich von beiden Seiten Flügel anschlossen.» (Но каждый посетитель невольно останавливался, пораженный, захваченный видом церкви  с великолепным в стиле Палладио фасадом, с двумя высокими, легкими башнями; она была центром аббатства, а к ней с обеих сторон примыкали флигели). [5, стр.270] Палладио Андреа ( собственно – Андреа ди Пьетро да Падова; 1508 – 1580) – выдающийся итальянский архитектор. Его архитектурное творчество, отличающееся гармоничностью и строгостью форм, оказало влияние на архитектуру классицизма и вызвало к жизни «палладианские» течения в зодчестве разных стран.