Особенности «новой» русской литературы 18 века. Периодизация. Главные художественные достижения. Связь с древнерусской традицией и европе

не случайны: они заранее определены местом его рождения. Леон родился  в

«маленькой деревеньке», расположенной  у слияния Свияги с Волгою, в

старинном русском крае, отмеченном в памяти веков немаловажным

событием. Эпитет «маленькая» показывает отсутствие большого дворянского

гнезда, удаленность от крупных  русских городов. Одно из значений эпитета

«маленькая» указывает на близость к народной культуре. Здесь, «как известно

по истории Натальи, боярской дочери, - пишет Н.М.Карамзин, - жил и умер

изгнанником невинный боярин Любославский…» [9, 585]. Тут же родился

прадед, дед и отец героя, участник турецкой и шведской компаний, тут же по

соседству родилась и выросла его  мать. Все эти исторические упоминания

немаловажны, равно как и историческая связь героев известной и любимой

читателями повести Н.М.Карамзина  «Наталья, боярская дочь» с

действующими лицами его романа. Писатель предстает перед нами не только

художником, но и историком, не упускающим возможности соединить нитью

единой исторической хроники события, разбросанные в столетиях. Леон

становится героем этой полувымышленной, но правдоподобной хроники, а его будущее, характер, тип, внутренний мир становятся частью отечественной

истории на ее новейшем витке. Личная жизнь героя должна стать составной

частью исторической жизни и  оцениваться с этой точки зрения.

Не только личными, но и характерно историческими обстоятельствами

становятся и природное окружение, в котором протекает детство  героя,

человеческая среда, в которой  он вырастает и народные поверья, обычаи и

нравы, отразившиеся на его судьбе. Так, в рамках сентиментальной повести

можно выделить не только черты романтизма, но и реализма, которые были

нами очерчены в повестях.

Леон родился в мае, когда  земля оделась весенними цветами  и зазеленела

молодой листвой. Обо всем этом говорится  в романе несколько риторически  и

нарочито приподнято в стилистике сентименталистского противопоставления

неестественности искусственной  красоты и прекрасной естественности самой

природы: Леон родился «в то время, когда природа, подобно любезной

кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее

платье; белилась, румянилась весенними  цветами, смотрелась с улыбкой в

зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных…»

[9, 585]. Но уже продолжение незаконченной  фразы переносит нас в иную

атмосферу, атмосферу народных примет, верований и предсказаний судьбы.

Леон родился во время, когда  природа уподобилась кокетке, «то  есть в мае

месяце, и в ту самую минуту, как  первый луч земного света коснулся до его

глазной перепонки, в ореховых кусточках  запели вдруг соловей и малиновка, а

в березовой роще закричали вдруг  филин и кукушка: хорошее и худое

предзнаменование, по которому осьмидесятилетняя повивальная бабка,

принявшая Леона на руки, с веселою усмешкой и с печальным вздохом

предсказала ему счастье и несчастье  в жизни, ведро и ненастье, богатство  и

нищету, друзей и неприятелей, успех  в любви и рога при случае. Читатель

увидит, что мудрая бабка имела  в самом деле дар пророчества… Но мы не

хотим заранее открывать будущего» [9, 585]. Таким образом, уже первые

минуты вхождения героя в  мир овеяны фольклором.

Изменение тона повествования в  сравнении с предыдущей цитатой  из одного

и того же абзаца связано с переносом  акцента со стилистики сугубо

литературной, на стилистику, вобравшую  в себя влияния фольклорной

культуры. Меняющейся интонации соответствует  и смысл второго из

приведенных отрывков, начинающих тему судьбы героя. Характерно, что эта

тема открывается обращением к  миру народной культуры, с которым

соприкасается карамзинский герой, так как духовный мир Леона

сформировался под ее воздействием, в «маленькой» деревеньке, сохранившей

традиционное мировоззрение старой деревни.

Народные приметы, поверья, отраженные хотя бы в пословицах и

поговорках, отмечают май как наделенный несчастливой для разного рода

добрых ожиданий судьбой. Роковая  роль мая как начала жизни или  семейной

жизни здесь особенно характерна. Май как недобрый для новорожденных и

молодоженов срок подчеркивается как  бы по контрасту с порою ожиданий,

расцвета природы, появления первой травы после зимнего и весеннего

оскудения и бескормицы. За радостью расцвета скрывается роковая угроза.

«Хотя и повторяют деревенские краснословы, замечает по этому поводу

А.А.Коринфский, - что «Майская трава  и голодного кормит» («Апрель  с водою

– май с травою»), хоть и замечают погодоведы завзятые, что: «Май холодный

– год хлебородный!», «Март сухой  да мокрый май – будешь кушать каравай!»,

«Коли в мае дождь – будет  и рожь» и т.д., но они же гуторят и: «Захотел ты в

мае добра!», «Захотел ты в мае у  мужика перепутья (хлебом-солью на

перепутье подкрепиться)», «Живи, веселись, да каково-то будет в мае!». Да и

не только для одних деревенских  хлебоедов тяжеленек месяц май: с чего-

нибудь, откуда ни на есть да взялись привившиеся к нашему суеверию

крылатые слова: «В мае родиться – век маяться!», «Женишься в мае –

спокаешься, всю жизнь промаешься!», «Рад бы жениться, да май не велит!» …В старые годы все сватовства приканчивались с последним днем апреля» [82,

54-55].

Другая существенная сторона народных представлений, связанных с

рождением человека и отраженных в романе, заключается в обиходных

верованиях, согласно которым судьба человека определяется случайными

событиями, встречными происшествиями, обстановкой, природными

явлениями, совпадающими по времени  с рождением и сопутствующими ему,

попадающими в поле зрения роженицы, окружающих ее людей и самого

новорожденного. А.Н.Веселовский, наиболее разносторонне и полно

исследовавший идею судьбы в фольклоре и народных верованиях, отмечает

этот момент в качестве исторического  этапа развития народных представлений

о судьбе-доле, участи, счастье и  несчастье. В дополнение представлений  о том,

что доля является прирожденной и  дается матерью через акт рождения или о

том, что долю человеку нарекают в  качестве приговора роженицы

(западноевропейские фильгьи) является позднее взгляд на судьбу-долю как

результат встречи, случая, неожиданного постороннего влияния. «Новым

моментом в развитии идеи судьбы, - пишет А.Н.Веселовский, - явился мотив,

устранивший представление унаследованности и неотъемлемости: момент

случая, неожиданности, счастья или  недоли, навеянных со стороны, ни весть

откуда» [82, 55]. Этот этап развития народных верований в судьбу-долю,

навеянную со стороны и, что важно, в сопоставлении с мотивами романа,

особенно со стороны природных  сил и влияний широко отражен не только в

пословицах и поговорках, но и в народной лирической песне. Так одна из

тематических групп имеет характерное  начало: у героини жизнь складывается

печально и безрадостно, так  как мать родила ее в недобрый час, когда

разливалась вешняя вода, затопившая луга и калину с малиною, или когда

калина с малиною зацвели  слишком рано:

Калинушку с малинушкой вода поняла;

На ту пору матушка меня родила.

Или:

Калинушка с малинушкой рано расцвела;

В ту пору-времячко мать дочку родила. [82, 55-56].

Согласно А.Н.Веселовскому, на этой стадии народных представлений о  доле

появляется возможность противопоставить ей сознательную человеческую

волю. Судьбу можно переработать, от нее можно уйти. «Когда к

представлению прирожденной доли примешалась  идея случайности, доли,

навеянной со стороны, но и отводимой, само понятие судьбы должно было

расшириться по разным направлениям. Долю можно было изменять, добиться

другой…» - пишет А.Н.Веселовский [82, 56]. Такая возможность выхода из

роковой предопределенности для романа и романтического героя очень  важна,

так как обнаруживает действенное  начало мысли героя, его чувства  и волевого

душевного импульса, противопоставленных так или иначе складывающимся

обстоятельствам.

Восьмидесятилетняя повивальная  бабка, принимавшая роды, выступает  в

контексте приведенного отрывка в  двойной роли: она толкует природные

предзнаменования, но и как бы отчасти, подобно роженице, нарекает судьбу

(родильный обряд). Первая роль  вполне народная, вторая – скорее

литературная, она могла возникнуть у Н.М.Карамзина не без влияния

западноевропейских литературных персонажей, в частности из сказок

Ш.Перро («Спящая красавица») и следовательно в основании тоже имеет

фольклорные корни. Первая роль важнее. Предзнаменующие природные

образы должны не только предупредить будущего героя, но и приблизительно

наметить будущие сюжетные линии  самого романа (счастливая и несчастливая

любовь, измена, богатство и бедность, разочарования). «Читатель увидит, что  мудрая бабка имела в самом деле дар пророчества», - говорит Н.М.Карамзин

[9, 585].

Само же пророчество, его формы, символика природных образов  выступают

в двойном плане: фольклорном и  литературном, причем первый имеет

преобладающее значение в романе.

Природные предзнаменования группируются по признаку кричащая или

поющая птица и место, где  это происходит (роща, кусты): «в ореховых

кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали

вдруг филин и кукушка: хорошее  и худое предзнаменование!» [9, 585]. С

точки зрения фольклора, соединение примет или символов в единой картине  –

черта традиционная. Фольклорное символическое  песенное значение образа

орешника Н.И.Костомаров определял  как женское начало, связанное  с

призывом любви. «К женским символам, - писал он, - принадлежит лещина

(орешник), встречается в песнях, хотя и не часто. В одной  песне лещина

противопоставляется дубу, который  сообразно своей постоянной символике,

здесь явно означает молодца… Орех –  символ приглашения к любви» [82, 57].

Образ соловья в народной русской  и вообще восточнославянской песне  –

символ мужской любви, молодого человека, не нашедшего или ищущего

постоянной привязанности и  страдающего от этого. «В целом образ соловья

символизирует холостого парня, не желающего брака или молодого мужчину,

несчастного в браке», - пишет Т.А.Бернштам [82, 57]. Пение соловья, по

народным приметам, связано с  маем и началом майского цветения. «Второе

мая – соловьиный день; с него в  средней полосе соловьи запевают… Поют

соловьи перед Маврой (накануне 3 мая) – и весна зацветет дружно!» [82, 57].

Следовательно, с фольклорной точки  зрения, мы видим здесь контрастное

соединение символических образов.

Контрастно соединяются также  и образы кукушки и филина, с  одной

стороны, с символическим образом  березы и березовой рощи – с другой.

Береза в народной песне –  женский образ, связанный со счастливой или несчастной любовью. Интересно, что исследователи определяют особый его

оттенок, когда береза – это  мать. В свадебной лирике береза – это символ

девушки, а, более всего, замужней женщины, матери [92, 196]. Это особенно

примечательно потому, что мать Леона  играет исключительную роль в его