Особенности «новой» русской литературы 18 века. Периодизация. Главные художественные достижения. Связь с древнерусской традицией и европе

Второй период. 1790-1793. Начинается после возвращения  Карамзина из путешествия. Главное  предприятие тех лет — “Московский журнал” (1791–1792), где и помещены важнейшие сочинения этого времени — части “Писем русского путешественника”, повести “Фрол Силин”, “Бедная Лиза”, “Наталья, боярская дочь”. Карамзин предстает в них художником зрелым, с продуманной программой, со своим взглядом на литературу.

«Письма русского путешественника» писались долго, полностью  были опубликованы в 1801 г., но основные фрагменты появились на страницах «Московского журнала».

Не может  не броситься в глаза подчеркнутая противоречивость этого произведения: в тексте легко обнаружить пересечения разнонаправленных тенденций, в результате чего возникает даже своеобразная их решетка. Так, внешние происшествия, тщательно выписанные картины увиденного (причем автор, стремясь к объективности, постоянно опирается на многообразные источники) соединяются с поэтически-тонким воссозданием переживаний путешественника, с бережным изображением внутреннего его мира. Возможными оказываются, поэтому, противоположные оценки “Писем…”: и как произведения, информативного в высшей степени, и как сочинения, обращаемого прежде всего на душу автора. Контрастно, в постоянных наложениях друг на друга развиваются и темы возвышенного и, напротив, мелкого, приземленного. Особенно это проявляется в описаниях природы. Еще одно пересечение подобного типа — сочетание мелкого, деталей самой обыденной жизни, с событиями значительными, с описаниями людей, выходящих из ряда вон. Ночное путешествие с юной девушкой, разговоры самых незаметных попутчиков и тут же — Кант или Лафатер. В результате присутствия подобных узлов, связывающих далекие друг от друга тематические линии, семантическая структура текста оказывается предельно напряженной, а потому — динамической. Внутренняя заряженность “Писем…” полюсной энергией и позволяет этому, казалось бы, несобранному произведению постоянно сохранять целостность и единство.

В “Письмах…” Карамзин поставил и отчасти разрешил целый ряд проблем, насущно важных для русской культуры. Среди них  — взаимоотношение Европы и России, увиденное как литературная проблема, или структура образа положительного героя, благодаря субъективности–объективности являющегося образцовым, идеальным  и, одновременно, жизненно убедительным.

Все это и  делает “Письма русского путешественника” главным карамзинским произведением этого периода. Впрочем, и повести в своем роде не менее важны. В них явственно зазвучала проблема, которая всегда волновала писателя, к которой постоянно он обращался — проблема счастья.

В начале 1790-х гг. данный вопрос разрешался Карамзиным довольно просто: будь добродетелен, и будешь счастлив. Добродетельны герои повести “Наталья, боярская дочь” — и сама Наталья, и её отец — боярин Матвей Андреев, и Алексей Любославский. Результатом их общего следования высоким нравственным законам и здесь является счастье: “Супруги жили счастливо и пользовались особенно царскою милостию… Благодетельный боярин Матвей дожил до глубокой старости и веселился своею дочерью, своим зятем и прекрасными детьми их”.

Прекрасный  настрой душевной жизни приводит человека к счастью, к жизни в Золотом Веке. И напротив, отсутствие добродетели обрекает человека на страдание и беды — трагедия Эраста (“Бедная Лиза”) ясно это иллюстрирует. Очень глубоко в повести вскрыты последствия того зла, которое совершает герой. Не только все окружающие страдают от него, но не менее других страдает и он сам. “Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею”. Тема обращенности зла на самого его носителя, изображение того, как негативные поступки приводят к страданию человека, их совершившего, до Карамзина показывались лишь в трагедии. Писатель же сделал это предметом повествовательных, погруженных в конкретную обстановку жанров, поставив их тем самым на то почетное место, что ранее занимала в литературном процессе трагедия.

Третий период. 1793-1796 гг.

Наивно-оптимистический  взгляд на жизнь сменяется тревогой и отчаянием. Причины: смерть друга (А. А. Петрова), перемены в окружении  писателя, но главное – события  Французской революции. Якобинский террор раскрыл утопичность просветительских построений. “Мелодор к Филалету”, “Филалет к Мелодору”, “Афинская жизнь”, “Остров Борнгольм” и “Сиерра-Морена” свидетельствовали о кризисе. Прежде всего усложняется понимание добродетели. Оказывается, в жизни встречаются ситуации, когда трудно понять — добродетельно ли поведение человека, или нет. Об этом — “Остров Борнгольм”. Скорее всего, тайна гревзенского незнакомца и девушки из замка — тайна кровосмесительной страсти. Но писатель не случайно не говорит об этом прямо, все время сохраняет атмосферу недомолвок и полунамеков. Не причины несчастья героев, а сами их страдания — вот предмет данного сочинения. Страдают и почтенный старец, и юноша, и “молодая бледная женщина в черном платье”. При этом все они привлекательны и внутренне, и внешне, располагают к себе читателя. Нигде не звучит осуждающий авторский голос. Всем своим повествованием “Остров Борнгольм” говорит о невозможности ясно и однозначно оценить жизнь и, тем самым, понять ее полностью.

Колеблется  и вера в разумность мироздания, в его справедливость. Ведь трагедия может ворваться в жизнь человека не только тогда, когда поведение его этически двусмысленно. Страдание подстерегает и людей ни в чем не повинных, таких, как герои “Сиерра-Морены”. Эльвира, Алонзо, путешественник поступают в согласии с высокими моральными нормами. А в результате — Алонзо закалывает себя, Эльвира уходит в монастырь, душа путешественника — мертвая пустыня погибших надежд. “Хладный мир! Я тебя оставил! — Безумные существа, человеками именуемые! Я вас оставил! Свирепствуйте в лютых своих исступлениях, терзайте, умерщвляйте друг друга! Сердце мое для вас мертво, и судьба ваша его не трогает”. Жизнь подчиняется законам, непонятным и враждебным человеку. И в любой момент спокойный её ход может нарушиться, и человек очутится в безбрежном море страдания и слез. Не справедливость, но рок оказывается ведущей силой бытия.

Четвертый период. 1796–1803 гг, последний собственно беллетристический этап творчества Карамзина.

Постепенно  безысходность и пессимистический взгляд на возможность счастья начинают пропадать. Эти годы заполнены (как обычно у Карамзина) напряженной работой: издания и переиздания произведений, выпуск “Вестника Европы” (1801–1803) и, конечно, сочинения. Именно в те годы написаны “Юлия”, “Моя исповедь”, “Рыцарь нашего времени”, “Чувствительный и холодный. Два характера”. Все глубже постигает писатель сложность и противоречивость жизни. Почти всякое явление может быть оценено по-разному, и дело здесь не только в тех комбинациях, в какие вступает это явление, как было прежде. Оно само по себе внутренне противоречиво; во всем, наряду с положительным содержанием, присутствует и начало отрицательное. Прекрасно быть чувствительным, однако, исследуя характер Эраста, “чувствительного” из “Чувствительного и холодного”, Карамзин обнаруживает в нем и нелепое, смешное — необдуманность поступков и суетливость, и опасное, граничащее с преступностью, легкомыслие; увлеченный своей чувствительностью, он влюбляется в жену “холодного” своего друга Леонида, и лишь вмешательство последнего спасает их от падения. Но, с другой стороны, сам Леонид, часто оказывающий на высоте, лишен теплоты и живого чувства, производит впечатление ожившего монумента. Поступки его всегда правильны, но в них нет чувства, и он не вызывает любви. “Государь и государство уважали его заслуги, разум, трудолюбие и честность, но никто, кроме Эраста, не имел к нему истинной привязанности. Он делал много добра, но без всякого внутреннего удовольствия, а единственно для своей безопасности…”. В данном образе Карамзин, пожалуй, наиболее явно выразил важнейшую для него мысль: без любви к людям добро будет очень плоским, добром, но не благом.

И чувствительный Эраст, и холодный Леонид плохи и хороши в одно и то же время. Они сложны, как все, что окружает человека. Ведь одна и та же идея может привести к результатам весьма различным: воспитание под руководством женевца (намек на педагогические принципы Ж.-Ж. Руссо) сделали из графа NN (“Моя исповедь”) человека, начисто лишенного совести. И подобное же по духу воспитание Леона (“Рыцарь нашего времени”) сотворило его нежной и тонко чувствующей натурой.

Пятый период, с 1803 г. до 22 мая (3 июня) 1826 г., до дня смерти писателя.

Карамзин  задумывается над вопросом, что же все-таки управляет жизнью, и приходит к окончательному убеждению: ответы на вопросы о счастье человека и человечества, о причинах тех или иных деяний и об их результатах надо искать в истории.

Жанр повести  начинает становиться слишком узким, как и другие малые жанры, и все свои силы писатель посвящает “Истории государства Российского”. “История государства Российского” — центральное произведение Карамзина. Процесс истории в конечном счете примиряет крайности, позволяет в свете нравственного опыта человечества оценить прошлое и рассудить его. Но перед нами литературный (не только исторический текст), так как нравственное, т.е. художественное, начало сохраняет в «Истории…» ведущее положение. Историк остается верен фактам, не фальсифицируя и не присочиняя, но он группирует их так, что в результате добивается художественного эффекта. Достаточно указать на карамзинского Годунова — мудрого правителя, радеющего о благе Отечества, знающего, что и как делать. Но между ним и троном — человеческая жизнь, всего лишь одна — царевича Димитрия. Не лучше ли пожертвовать ею ради сотен тысяч подданных? Годунов решается на это. Казалось бы, разумный поступок, однако же нет — преступление. И оно сводит к нулю все успехи царя Бориса. Пролитая им кровь взывает к небесам; результатом преступления оказывается зло, которое он, стремившийся к добру, теперь несет людям.

“История  государства Российского” вообще стала  кладезем нравственных и художественных сокровищ для многих позднейших писателей, художников, музыкантов. С первых зрелых своих сочинений до последнего грандиозного труда Карамзин неизменно оказывался автором, притягивающим к себе многие поколения русских литераторов. Его творения, преодолев “веков завистливую даль”, навсегда остаются точкой отсчета для дальнейшего  литературного движения, а имя  Карамзина остается одним из самых  значимых имен русской культуры.

Одна  из важнейших заслуг Карамзина перед  русской культурой – это произведённая  им реформа русского литературного  языка.

  Карамзинская реформа была подготовлена усилиями его предшественников.

Карамзин  чувствовал, что новые задачи, поставленные им перед собой как литератором, не могут быть воплощены в формах старого языка, недостаточно гибкого, лёгкого и изящного. Он выступил против церковной ориентации «высокого  штиля» литературы восемнадцатого века, видя в ней, с одной стороны, реакционную  церковно - феодальную тенденцию и  провинциальную оторванность от западной языковой культуры, с другой – патетику гражданственности, слишком радикальную  для него (тип использования славянизмов  у Радищева). Решившись создать  новый литературный стиль, Карамзин не захотел обратиться и к источнику  народной, живой, реалистической речи.

Эстетизация мира у Карамзина была способом набросить на действительность покров искусства, покров красоты, измышлённой и не выведенной из самой действительности. Изящно – жеманный язык Карамзина, изобилующий округлыми и эстетическими перифразами, заменяющий простое и «грубое» для него название вещей эмоциональными узорами слов, чрезвычайно выразителен в этом смысле.

Карамзин  в своей реформе был европейцем, западником, стремившимся насытить русскую  речь достижениями западной культуры притом культуры передовой.

Строя свой стиль, Карамзин обильно использовал  французские конструкции, фразы, французскую  семантику. Он сознательно подражал на первых порах иностранцам, не считая грехом сближения с ними. В языке  Карамзина исследователи установили немалое количество элементов французского происхождения. В его произведениях  начала 1790 годов много варваризмов. Варваризмы совсем почти исчезают в «Истории Государства Российского», где Карамзин возвратился и к элементам славянизации речи, и к некоторой сознательной архаизации её.

Карамзин  добился от языка лёгкости, свободы  выражения, гибкости. Он стремился сблизить литературный язык с живой разговорной  речью дворянского общества. Он стремился  к произносимости языка, лёгкому и приятному звучанию его. Он сделал созданный им стиль широкодоступным и читателям, и писателям. Он радикально переработал русский синтаксис, пересмотрел лексический состав литературной речи, выработал образцы новой фразеологии. Он успешно боролся с громоздкими конструкциями, работая над созданием естественной связи элементов фразы. Он «разрабатывает сложные и узорные, но легко обозримые формы разных синтаксических фигур в пределах периода». Он отбросил устаревший словарный балласт, а на его место ввёл много новых слов и словосочетаний.

Он строил русский слова вновь иногда по принципу так называемого калькировния , переводя, например, французское слово семантически аналогичным построением, иногда творя слова западного образца.