Политическая элита

При В.Путине в правящей элите значительно  возрос удельный вес людей в погонах: каждый четвертый представитель  элиты стал военным (при Б.Ельцине  доля военных в элите составляла 11,2%, при В.Путине – 25,1%). Такая тенденция  совпала с ожиданиями общества, так  как репутация военных как  честных, ответственных, политически  не ангажированных профессионалов выгодно  отличала их от других элитных групп, имидж которых связывался с воровством, коррупцией, демагогией. Массовое привлечение военных на государственную службу было вызвано также отсутствием кадрового резерва. Главными отличительными чертами путинской элиты стали снижение доли «интеллектуалов», имеющих ученую степень (при Б.Ельцине – 52,5%, при В.Путине – 20,9%), уменьшение и без того крайне низкого представительства женщин в элите (с 2,9% до 1,7%), «провинциализация» элиты и резкое увеличение числа военных, которых стали называть «силовиками» (представители вооруженных сил, федеральной службы безопасности, пограничных войск, министерства внутренних дел и т.д.).

Для последней волны правящей элиты  также характерно увеличение доли земляков главы государства (с 13,2% при Б.Ельцине  до 21,3% при В.Путине) и рост доли бизнесменов (с 1,6% при Б.Ельцине до 11,3% при В.Путине).[16]  

 Бюрократия (от фр. bureau — бюро, канцелярия и греч. κράτος — господство, власть) — под этим словом подразумевают то направление, которое принимает государственное управление в странах, где все дела сосредоточены в руках органов центральной правительственной власти, действующих по предписанию (начальства) и через предписание (подчинённым); также под бюрократией подразумевают класс лиц, резко выделенный из остального общества и состоящий из этих представителей центральной правительственной власти.

Развитие

Иностранный термин «бюрократический» вполне соответствует русскому слову «приказный». В Западной Европе возникновение и усиление бюрократии шло параллельно возникновению и усилению государственной власти. Рядом с политической централизацией развивалась и централизация административная, как орудие и подспорье первой она была необходима для того, чтобы вытеснить феодальную аристократию и старые общинные власти из всех, по возможности, сфер управления и создать особый класс должностных лиц, непосредственно и исключительно подчинённых влияниям центральной власти.

С упадком  и вырождением местных корпораций, союзов и сословий появились новые  задачи управления, круг деятельности государственной власти расширялся непрерывно, пока не сложилось так называемое полицейское государство (XVII—XVIII века), в котором все отправления жизни духовной и материальной одинаково подчинялись опеке государственной власти.

В полицейском  государстве Бюрократия достигает  высшего развития, и здесь же с  наибольшей отчетливостью выступают  её невыгодные черты — черты, которые она сохранила и в XIX веке в странах, управление которых по-прежнему построено на началах централизации. При таком характере управления правительственные органы не в состоянии совладать с обширным материалом и обыкновенно впадают в формализм. Благодаря своей значительной численности и сознанию своего могущества, чиновничество принимает особое исключительное положение: оно чувствует себя руководящим центром всей общественной жизни и образует особую касту вне народа.

В общем, дают себя чувствовать три невыгоды подобного административного строя: 1) общественные дела, требующие вмешательства государства, ведутся чаще дурно, чем хорошо; 2) управляемые вынуждены терпеть вмешательство власти в такие отношения, где в этом нет надобности; 3) соприкосновение с органами власти редко обходится без того, чтобы не страдало личное достоинство обывателя. Совокупностью этих трёх невыгод и отличается то направление государственного управления, которое обыкновенно характеризуется одним словом: бюрократия. Средоточием её являются обыкновенно органы полицейской власти; но там, где она укоренилась, она распространяет своё влияние на все чиновничество, на власть судебную и законодательную.

Ведение всякого сложного дела в жизни, частной  ли, или общественной, неизбежно  требует соблюдения известных форм. С расширением преследуемых задач эти формы умножаются и «многописание» современного управления является неизбежным спутником развития и усложнения государственной жизни. Но тем именно отличается Бюрократия от здорового строя администрации, что при последнем форма соблюдается ради дела и в случае нужды приносится в жертву делу, тогда как бюрократия соблюдает форму ради неё самой и ей приносит в жертву существо дела.

Подчинённые органы власти видят свою задачу не в том, чтобы с пользой действовать  в указанных ей пределах, а в  том, чтобы исполнять требования, предъявляемые свыше, то есть отписаться, выполнить ряд предписанных формальностей и тем удовлетворить высшее начальство. Административная деятельность сводится к письмоводству; вместо фактического исполнения довольствуются написанием бумаги. А так как бумажное исполнение никогда не встречает препятствий, то высшее правительство привыкает ставить своим местным органам требования, фактически невыполнимые. В результате получается полный разлад между бумагой и действительностью.

Вторая  отличительная черта бюрократии заключается в отчужденности  чиновничества от остального населения, в его кастовой исключительности. Государство берёт своих служащих из всех сословий, в одной и той же коллегии оно соединяет сыновей дворянских родов, городских обывателей и крестьян; но они все чувствуют себя равно отчуждёнными от всех сословий. Им чуждо сознание общего блага, они не разделяют жизненных задач какого-либо из сословий или классов в отдельности.

Как участник реальной власти, которую государство  распространяет на всех без изъятия, чиновник претендует на положение исключительное в сравнении с населением. Но так как именно в бюрократическом государстве притязание это не находит себе достаточной опоры ни в выдающемся образовании, ни в политическом такте, ни в общественных заслугах чиновников, то оно и не принимает тех достойных форм, которые присущи истинному превосходству, умственному и нравственному. В отношениях служебных царит суровое обращение со средними классами и грубое — с низшими; в отношениях общественных замечается или полная отчужденность, или презрительное снисхождение к робкому обывателю.

Бюрократ — плохой член общины; общинные связи ему кажутся унизительными, подчинение общинным властям для него невыносимо. Он вообще не имеет сограждан, потому что не чувствует себя ни членом общины, ни гражданином государства. Эти проявления кастового духа бюрократии, от которого вполне отрешиться могут только натуры исключительные, глубоко и гибельно влияют на отношения массы населения к государству.

Когда масса  видит представителя государства  только в лице чиновничества, которое  чуждается её и ставит себя на какую-то недосягаемую высоту, когда всякое соприкосновение с органами государства грозит только неприятностями и стеснениями, тогда и само государство становится для массы чем-то чуждым или даже враждебным. Сознание своей принадлежности государству, сознание, что составляешь живую часть великого организма, способность и стремление к самопожертвованию, одним словом, чувство государственности слабеет. Но ведь, между тем, именно это чувство делает государство сильным в дни мира и устойчивым в минуты опасности.

Существование бюрократии не связано с определенной формой правления; оно возможно в  государствах республиканских и  монархических, в монархиях неограниченных и конституционных. Побороть бюрократию крайне трудно. Новые учреждения, если только они вводятся в жизнь под покровом бюрократии, немедленно проникаются её духом. Даже конституционные гарантии здесь бессильны, ибо никакое конституционное собрание само не управляет, не может даже давать управлению устойчивое направление. Во Франции бюрократические формы управления и административная централизация получили даже новую силу именно после переворотов, создавших новый порядок вещей.

Провозглашение  начала народного самодержавия не только не привело к развитию учреждений местных, но разрушило остатки старых союзов, усилило значение центральной власти, как органа «народной воли». Формы правления менялись, одно правительство сменяло другое, но характер управления оставался всё тот же бюрократический, и это до самого последнего времени, когда законодательство Третьей республики сделало несколько шагов в другом направлений. В Пруссии постепенное преобразование местного управления на началах децентрализации и самоуправления началось только четверть века спустя после событий 1848 года. Децентрализация и самоуправление единственные средства к ослаблению бюрократии: они суживают район её деятельности и поражают её кастовый дух.

Родоначальником бюрократии в России часто считают Петра I, а её утвердителем и окончательным организатором — графа Сперанского. На самом деле уже одно «собирание Русской земли» необходимо требовало централизации в управлении, — а централизация порождает бюрократию. Только исторические основы русской бюрократии — другие в сравнении с бюрократиями западноевропейскими.

На Западе (за исключением Англии и Швейцарии) чиновничество сыграло видную историческую роль: оно соединило в одних руках раздробленную верховную власть и служило сплочению национальностей и государств. Бюрократия набиралась там из среднего класса, заключившего в своё время союз с королевской властью для низложения феодализма. Французский легист был человек «худородный», враждебно относившийся к гордой провинциальной аристократии, которую он должен был обессилить. Не то было в России: наше дворянство вышло из среды бюрократии и было сословием по преимуществу служилым. Проследить влияние кровной связи между дворянством и чиновничеством на характер управления возможно только при изложении истории местного управления в России.

Своими корнями понятие "гражданское  общество" уходит к временам античности. В период Нового времени, в последние  два века его начали связывать  с демократическим порядком в  обществе и вслед за А. де Токвилем (1805 - 1859 гг.) стали рассматривать как необходимое условие нормально функционирующей либерально-демократической системы [1]. В нормативном плане гражданское общество призвано описывать желательные отношения между гражданами, с одной стороны, и между обществом и государством - с другой.

Для стран, находящихся в условиях системной  трансформации, сильное гражданское  общество выступает неким идеалом, а независимые от государства общественные организации, многие из которых ранее находились к нему в оппозиции, стали трактоваться в качестве своеобразных школ демократии.

Теоретическое осмысление гражданского общества и  его практическое применение, особенно среди мыслителей шотландского Просвещения, в полной мере относятся к XVIII в. При этом принципиальное значение имеет категория "цивилизованное общество" (civil society). Оно опирается на стихийное развитие взаимоотношений между индивидами, объединенными для достижения общих целей, а также на принципы и традиции в рамках данного сообщества, предполагающие уважение права, или законопослушание.

Гражданское общество в его классическом понимании  не воспринималось как отдельная  от государства сфера. Так, английский философ Дж. Локк (1632 - 1704) приравнивал его ко всему политическому обществу в отличие от царства природы. В XVIII в. шотландский мыслитель А. Фергюсон (1723 - 1816) определил гражданское общество как состояние цивилизованности (civility) и как следствие прогресса цивилизации [2]. При этом термин "гражданское общество" имел также экономическую подоплеку, поскольку цивилизованность противопоставлялась обществам, в которых не было частной собственности (варварским государствам).

В рамках классической республиканской традиции, связанной с именами Ш. Монтескье (1689-1755), А. Смита (1723-1790), И. Канта (1724-1804), Д. С. Милля (1806-1873), А. де Токвиля, гражданское общество наряду с цивилизованностью соотносится также с гражданством или гражданственностью, характеризующей роль индивида в качестве гражданина - члена определенного сообщества, находящегося во взаимоотношениях с государством. Гражданин, как правило, не только пользуется принадлежащими ему правами, но и несет определенные обязательства перед обществом [3].

Разграничение государства и гражданского общества, доминирующее в современной либеральной  политической мысли, сложилось во второй половине XVIII в. в ходе развития рыночного  капитализма и возникновения  государств в Западной Европе. Оно отражает отделение публичного, частного, рыночного от государственного. Данная дихотомия объясняет современную форму гражданского общества в суверенном конституционном государстве и предопределяет необходимость его охраны от деспотизма со стороны государства путем развития самоорганизации общества. В этих условиях государству отводится минимальная роль - обеспечение правовых рамок защиты жизни, свободы и собственности его граждан.

Наиболее  развернутый анализ понятия и  практики гражданского общества, его  взаимодействия и соотношения с государством дает Гегель, рассматривающий его как промежуточный институт между семьей и политическими отношениями в рамках государства.

В "Философии  права" он пишет: "Гражданское  общество есть дифференция, которая выступает между семьей и государством, хотя развитие гражданского общества наступает позднее, чем развитие государства; ибо в качестве дифференции оно предполагает государство, которое оно, чтобы пребывать, должно иметь перед собой как нечто самостоятельное. Гражданское общество создано, впрочем, лишь в современном мире, который всем определениям идеи предоставляет их право. Если государство представляют как единство различных лиц, как единство, которое есть лишь общность, то имеют в виду лишь определение гражданского общества. Многие новейшие специалисты по государственному праву не сумели прийти к другому воззрению на государство. В гражданском обществе каждый для себя - цель, все остальное для него ничто. Однако без соотношения с другими он не может достигнуть своих целей во всем их объеме: эти другие суть поэтому средства для цели особенного. Но особенная цель посредством соотношения с другими придает себе форму всеобщего и удовлетворяет себя, удовлетворяя вместе с тем стремление других к благу. Так как особенность связана с условием всеобщности, то целое есть почва опосредования, на которой дают себе свободу все единичности, все способности, все случайности рождения и счастья, из которой проистекают волны всех страстей, управляемые только проникающим в них сиянием разума. Особенность, ограниченная всеобщностью, есть единственная мера, при помощи которой каждая особенность способствует своему благу.