Новый курс Горбачева: перестройка или катастрофа

           Также неправомерно называть «нереформируемыми» 19 миллионов рядовых членов коммунистической партии. Большинство из них мало чем отличалось от беспартийных советских граждан, и в «перестроечные» годы    

члены КПСС вели себя по-разному. К середине 1991-го около 4 миллионов человек вышли из партии. Среди оставшихся было «молчаливое большинство», но были и активные сторонники политики Горбачева, которые поддерживали его с самого начала и вели на местах борьбу против партаппарата. Помимо этого многие стали социальной базой для антиперестроечного движения, формировавшегося внутри партии и за ее пределами.

           Действительно важным является вопрос о том, могла ли на основе КПСС  возникнуть полноценная, конкурентоспособная парламентская партия как часть реформированной советской системы. За широким понятием «партия» в разные периоды ее 80-летней истории скрывались совершенно разные предположения: подпольное движение в царской России; успешная, пользующаяся поддержкой народа партия в революционном 1917 году; диктатура; запуганная бюрократия в сталинские 1930-е; милитаризованная структура в годы войны; набирающий силу орган олигархического правления в послесталинские 1950—1960-е годы и неотъемлемая часть бюрократической государственной системы к началу 1980-х.                                                              

            После всех этих трансформаций, Горбачеву понадобилось, чтобы партия или значительная часть ее, стала «нормальной политической

 

 

                                                        11

организацией», способной побеждать на выборах «строго в рамках демократического процесса». Достижение этой цели повлекло за собой последствия, которые он не вполне предвидел, но которые принял. Это означало политизацию советской компартии, которую Горбачев начал делать в 1987 году, когда призвал к демократизации КПСС, сделавшей возможным возникновение и развитие в ее недрах зародышей других, возможно оппозиционных, партий. Это означало конец мифа о «монолитном единстве» и вступление в «эру раскола». Неожиданно прерванный событиями конца 1991 года, процесс этот тем не менее протекал бурно и стремительно.

            Уже в начале 1988 года раскол в партии зашел так далеко, что вылился в беспрецедентную полемику между двумя наиболее влиятельными периодическими изданиями ЦК: газет «Советская Россия», которая выступила против перестройки Горбачева и «Правда», выступившая в защиту демократических реформ. На Всесоюзной партийной конференции, состоявшейся два месяца спустя, делегаты впервые публично спорили между собой. Заседания ЦК превратились «в поле битвы между реформаторами и консерваторами». В марте 1989-го коммунисты по всей стране боролись друг с другом за делегатские мандаты на Съезд народных депутатов. И хотя 87 процентов делегатов были членами одной партии, политические взгляды их были настолько различны, что Горбачев заявил, что единой партийной линии

больше  не существует.¹

            Никто не знал, сколько партий может появиться на свет, но только две имели значение. Возможность формального «размежевания» и «расставания» вовсю обсуждалась уже в 1990 году, но тогда ни одна из сторон не была к этому готова. У консерваторов не было достаточно сильного лидера, способного объединить их в масштабах всей страны. Так же они опасались влияния Ельцина и испытывали к нему такую же ненависть  как к Горбачеву. Некоторые из советников Горбачева побуждали его выйти из КПСС вместе со своими сторонниками, исключить из партии оппозиционеров и создать таким образом подлинно социал-демократическое движение, но он колебался, не желая раскалывать свою партию и страшась лишиться союзного партийного аппарата с его связями с органами безопасности и его противниками. Только летом 1991 года стороны «созрели» для официального «развода». Он должен был состояться на внеочередном съезде партии в ноябре—декабре, но пал очередной жертвой августовского путча.

           Раскол гигантской компартии на две оппозиционных был бы самым надежным и быстрым способом создания в СССР многопартийной системы. При цивилизованном «разводе» обе партии немедленно стали бы                                                                крупнейшими и единственными общенациональными советскими партиями. Возможно, что оба крыла бывшей КПСС стали бы влиятельными структурами, которые могли бы рассчитывать на значительную поддержку 

   

¹ Елисеева Н.В. Советский проект реформирования СССР. Перестройка. // Вест. Моск. Ун-та. – Сер.12.-Политические науки.-2005.-№5.- С.6.

                                                          12

избирателей на грядущих выборах как на местном, региональном, так и на общенациональном уровнях. В то время как большинство советских граждан считало компартию виновной во всех прошлых и нынешних бедах страны, обособившись, обе половины могли бы снять с себя часть ответственности за

счет  перекладывания ее друг на друга. Обе унаследовали бы избирательные преимущества КПСС — организационный опыт, подготовленные кадры, опыт использования СМИ, финансовые ресурсы и даже преданность избирателей. По данным исследований, проведенных в 1990 году, 56 процентов советских граждан не доверяли КПСС, но другим партиям не доверяло еще больше людей — 81 процент. Избирательная база социал-демократической партии под руководством Горбачева объединила бы миллионы советских граждан, которые желали политических свобод. Скорее всего туда вошли бы профессиональные и другие слои среднего класса, квалифицированные рабочие, интеллигенция прозападной ориентации и вообще все те, кто остался социалистом, но при этом не считал себя коммунистом. Как показывают результаты выборов в России и в странах Восточной Европы в конце 1980—1990-х годов, коммунисты-демократы и бывшие коммунисты были вполне способны организовать избирательную

кампанию  и выиграть выборы.¹

            Большой ошибкой Горбачева было то, что он не сумел создать президентской партии, вычленить из состава КПСС ту часть, на которую можно было бы опереться. Если бы он воспользовался удобным моментом и сделал это на уже расколовшемся XXVIII съезде КПСС в июле 1990 года, он не оказался бы в политической изоляции впоследствии. Если бы он в свое время проявил инициативу, то он сохранил бы многих сторонников, даже таких как Ельцин.

           И снова мы должны обратиться к термину «реформа». Если он обозначает, в данном случае, переход к полностью приватизированной и стопроцентно рыночной капиталистической экономике, то тогда советская экономическая система, конечно, была нереформируемой; ее можно было только полностью заменить. Некоторые самозваные западные советники еще в 1991 году настаивали на необходимости сделать это и потом не могли простить Горбачеву, что он к ним не прислушался. Но среди советских политиков и политических аналитиков, включая радикальных реформаторов, в то время было очень мало сторонников такой идеи. Подавляющему большинству из них гораздо ближе была цель, провозглашенная Горбачевым и неоднократно и настойчиво (к 1990 году) им повторяемая: смешанная               

экономика с регулируемым, но при этом «современным полнокровным рынком», которая предоставила бы экономическую свободу гражданам и равные права всем формам собственности, но по-прежнему могла бы называться социалистической. Разногласия, возникавшие между советскими

 

¹ Коэн С. Можно ли было реформировать советскую систему.// Свободная мысль.-2005.-№1.-С.10.

 

                                                          13

реформаторами в связи с этим вопросом, в большинстве  своем касались темпов и методов  преобразований.

           Предложенная Горбачевым идея смешанной экономики стала предметом многочисленных насмешек на Западе. Замечания, типа сделанного Ельциным, о том, что советский лидер хочет соединить несоединимое или, как выразился один западный историк, «скрестить кролика с ослом», вызывали аплодисменты. Но это тоже было несправедливо. Все современные капиталистические экономики были и

остаются  в разной степени смешанными и  регулируемыми, сочетающими в себе частную и государственную собственность, рыночные и нерыночные методы регулирования, соотношение которых со временем неоднократно меняется.

            Ни в одной из них никогда не было по-настоящему полностью «свободного рынка», идею которого проповедуют их идеологи. Кроме того, сочетание в экономике крупных государственного и частного секторов было

традиционным  для России — как царской, так  и советской, за исключением периода  после окончания нэпа в 1929 году.¹

           Мы должны помимо прочего задаться вопросом, действительно ли экономические реформы Горбачева «полностью провалились», поскольку это означало бы, что советская экономика не отреагировала на его инициативы. Как и во многих других случаях, это утверждение также является результатом ретроспективного взгляда. Даже в 1990 году, когда уже было очевидно, что политика Горбачева породила целую вереницу неблагоприятных обстоятельств                                 

 — росли бюджетный дефицит, инфляция, нехватка потребительских товаров и падение производства, — некоторые западные экономисты тем не менее полагали, что он движется в правильном направлении. Один из них, к примеру, писал, что «последовательное проведение экономических реформ разумно: у Горбачева отличное чувство стратегии». В таком случае, однако, нас будут интересовать более глобальные вопросы.

           Если экономическая реформа есть «переход», состоящий из нескольких обязательных этапов, то Горбачев к 1990 году запустил этот процесс в нескольких важных моментах. Он добился принятия почти всего необходимого для всесторонней экономической реформы законодательства. Он привил значительной части советской элиты рыночное мышление, причем настолько крепко, что даже А. Макашев на президентских выборах 1991 года признал: «Только сумасшедший сегодня может отрицать необходимость рыночных отношений». Более того,                                                        

развенчивая старые идеологические догмы, узаконивая частные предприятия и собственность, а значит, рыночные отношения, и лично  приветствуя «живое и честное  соревнование» всех форм собственности, Горбачев в

 

¹ Коэн С. Можно ли было реформировать советскую систему.// Свободная мысль.-2005.-№1.-С.10.

 

                                                          14

значительной  степени освободил экономику  от тисков запретов и ограничений, которыми сковал ее партийный аппарат. И как непосредственный результат этих перемен начались процессы маркетизации, приватизации и коммерциализации советской экономики.¹

           Последним следует уделить особое внимание, так как сегодня их почти всегда связывают с Ельциным и постсоветской Россией. К 1990 году количество частных предприятий, именовавшихся кооперативами, уже насчитывало 200 тысяч, на них работало почти 5 миллионов человек, и они давали от 5 до 6 процентов валового национального продукта. Вне зависимости от результатов, шел реальный процесс приватизации государственной собственности номенклатурными чиновниками и другими частными лицами. Во многих городах открывались коммерческие банки,

возникли  первые биржи. Параллельно с рыночными  структурами                                                            

формировались и новые бизнес - и финансовые элиты, включая будущий «Клуб молодых миллионеров». В середине 1991 года один американский корреспондент подготовил и опубликовал целую серию репортажей о «советском капитализме». Западные эксперты могут считать политику Горбачева неудавшимися полумерами, но некоторые российские экономисты по прошествии лет убедились: «Именно в годы его пребывания у власти зародились все основные формы экономической деятельности в современной России». И что еще более важно — они родились внутри советской экономики, что явилось свидетельством ее реформируемости.

           При условии проведения правильной политики реформ и наличии                                                              других необходимых обстоятельств этих многочисленных интеграционных элементов вкупе с привычкой жить вместе с Россией, сложившейся до и после 1917 года, хватило бы, чтобы и без диктатуры КПСС сохранить единство большей части Союза. Недаром один американский историк, путешествовавший десятилетие спустя после конца СССР по его бывшей территории, находил «признаки советского чуть не на каждом повороте». В этом плане, даже без учета всех других последствий, десятки миллионов советских граждан многое теряли в случае распада Союза. Понимание этого, без сомнения, помогает объяснить результат мартовского референдума 1991 года, представлявший собой, по определению одного американского специалиста, «голосование подавляющим большинством за Союз».

           Следует признать, что добровольная федерация, предложенная

такого  хода событий, подтверждением чему стал принятый в апреле 1990 года закон  о выходе из СССР. Почти наверняка  предпочли бы вернуться к независимости  небольшие прибалтийские республики — Литва, Латвия и Эстония, насильно присоединенные в 1940 году  Красной Армией, а Западная Молдавия стремилась воссоединиться с Румынией. Выйти из Союза также могли бы одна-две из трех закавказских республик — в зависимости от того,

 

¹ Коэн С. Можно ли было реформировать советскую систему.// Свободная мысль.-2005.-№1.-С.10.

 

                                                       15

стали бы Армения и Азербайджан искать у России защиты друг против друга  и понадобилась бы Грузии помощь Москвы в сохранении единства ее собственного полиэтнического государства.

           Результатом переговоров, известных как «новоогаревский процесс»,