Религиозная философия в контексте современной европейской культуры

Следует отметить, что в самой персоналистской литературе истоки личностной философии не проанализированы сколько-нибудь полно и систематически. По свидетельству Лакруа, Мунье незадолго до своей смерти задался целью составить своего рода антологию, куда вошли бы фрагменты трудов великих мыслителей, посвященные разработке проблем личности и личностного существования, однако проект так и не был осуществлен. Стремясь восполнить этот пробел, Лакруа в 1972 голу публикует книгу пол названием «Персонализм: Истоки. Основания. Актуальность», где кратко анализирует философские позиции наиболее значимых предшественников персонализма.

Говоря о том, что  персонализм при своем зарождении испытал двойственное влияние –  греческое (философское) и христианское (религиозное), Лакруа сосредоточивает внимание именно на его философских истоках. При исследовании начал личностной философии он обращается к древности, стремясь показать, что именно персонализм является «самым подлинным» и «самым глубоким» истоком человеческой цивилизации. Вслед за Мунье, в Сократе он видит идеал личности, живое воплощение принципа «субъективной интериорности». Диалоги Сократа Лакруа расценивает как напряженную работу самопознания, в результате которой человек признает и познает себя, исходя из более высокого знания, нежели его собственное. Это более высокое знание, являющееся глубинной предосновой и сущностью разума, сознания, интеллекта, божественно по своей природе. Сократ осуществлял себя как субъект непосредственно личностного откровения божества, обнаруживаемого в качестве внутреннего голоса, всегда бодрствующего и бдительного, готового указать на то, как должно вести себя. Позиция Сократа связана с разлитой в вечности трансценденцией; цель диалогов Сократа заключалась в том, чтобы сделать из тех, с кем он вступал в общение, личностей, поскольку греческий мудрец, предполагая присутствие в каждом человеке божественно-законодательного, побуждал его к саморазвитию. Иными словами, Сократ, обнаружив в сердце и разуме каждого человека то, что ведет его к развитию, высказал идею об имманентности трансцендентного и о трансцендентном как центре внутреннего мира индивида. Для Лакруа именно персонализм Сократа стал источником человеческой истории, предписав ей идеал «человеческого поведения как восхождения», сформулировав понятие о «личностном порыве, ведущем человека за его собственные пределы».

В основе всех построений Мунье лежит понятие личности, трактуемой не как средство, но как  цель. Для Мунье личность не есть нечто данное; личность – это  завоевание и восхождение человека, усилие, направленное на самопреодоление, постоянный поиск себя, рождение нового, жажда бесконечного. Личностное существование всегда протекает на пересечении двух противоборствующих тенденций – экстериоризации и интериоризации, вовлечения и выхода из вовлечения; личность – «это внутреннее, нуждающееся во внешнем»; личности необходимо сохранять свободу внутри вовлечения и оставаться открытой для постоянных изменений; высвобождаться из вовлечения нужно лишь для того, чтобы непременно снова вовлекаться; и здесь необходима соотнесенность с трансценденцией. Вместе с тем любое существование есть со-существование: личность открыта миру, другим и Богу и в этом плане она может быть охарактеризована словом «диалог».

Революция, о которой  говорил Мунье, должна пониматься в двух смыслах. Прежде всего речь идет о личностной революции, которая должна вершиться человеком без конца, до самой смерти. Личность всегда незавершена, ей постоянно надо себя создавать. Но существует и иного рода революция, которая не должна длиться без конца, – она носит социально-политический характер. Существуют моменты, когда обстоятельства становятся трагическими, а общество разрушительным по отношению к личностям. Тогда нужно изменить общество, чтобы обеспечить личностям возможность для развития. Сегодня (имеются в виду 70-е годы XX века – И.В.), как и в 30-е годы, необходима революция второго типа, потому что мир покрылся плесенью. Имя этой плесени – капитализм, и его справедливо называют обществом потребления. Опаснейшим пороком нашего общества является то, что существование сведено к материальной жизни.

Сегодня как никогда  важны те устремления, которые Мунье  называл «потребностью в творчестве». Особенно молодежь хотела бы жить в  обществе созидания, где каждый человек  мог бы стать «своего рода художником». Из сказанного следуют три главные политические идеи: об общностных институтах, об экономике на службе человека, о персоналистском общественном устройстве. Институты, называемые общностными, прежде всего предполагают плюралистическое общество. Хотя плюрализм не есть сам диалог, но он делает диалог возможным. Плюрализм ведет к повышению роли местных властей, обеспечивает средства для защиты граждан от государства, habeas corpus, ограничение власти полиции. Необходим федерализм, которого требовал Прудон. Мунье, надеясь ослабить роль государства, говорил о правах личности – духовной личности и личности-труженицы, о политическом порядке, повышающем значение различных групп людей, образующих нацию. Здесь обнаруживается – пусть и относительная – связь между персонализмом и анархизмом, стремящимся разрушить государство и, что главное, содействовать углублению непосредственных связей граждан. Однако ошибкой анархизма быт его идеализм. Доведенный до предела, такой персонализм не содержит в себе ни грана безличного, он содействует упрочению свободных межличностных отношений, отвергая любые приказания, любое внешнее принуждение. Семья сводится к свободной любви, социальное остается, и ему надлежит свободно все объединять, политическое полностью отменяется. Для Мунье, напротив, в целях общего блага нужна определенная политическая власть – чтобы в случае необходимости ограничивать власть Государства. У мыслителей-анархистов свой идеал, они мечтают о совершенном обществе, основанном исключительно на непосредственных и свободных отношениях между личностями, они не очень-то считаются с реальностью: они отвергают все, что являет собой «вертикаль», и поддерживают одну лишь «горизонталь». Мунье четко различал авторитет (autoritè), власть (pouvoir) и господство (puissance). Авторитет трансцендентен по отношению к власти, но никогда полностью не отделяется от нее. Если власть отвергает любой авторитет, она вырождается в господство: право просто уступает место отношениям силы. Вполне нормально, если авторитет приобретают личности, которые, в силу своих качеств, осуществляют подлинное восхождение. Слово «авторитет» происходит от латинского «augēre», означающего «увеличивать»: оно говорит не о господстве, а о подлинной силе. Политическая власть должна исходить от личностей, содействуя их восхождению на благо всех. Однако властвование, доминирование над людьми, как бы необходимо оно ни было, всегда опасно. Оно вырождается в господство и превращает последнее в наслаждение. Здесь необходим строгий контроль.

Далее, персонализм должен построить социализм с человеческим лицом, который поставит всю экономику на службу этике. Капиталистическая экономика деструктивна по отношению к личности. Она управляет политикой, в то время как политика должна управлять ею. Основной порок капитализма коренится в его трактовке труда, так что марксистская критика капитализма справедлива. Необходимо создать строй с частичной коллективной собственностью. Эта точка зрения особенно развита в книге Мунье «От капиталистической собственности к собственности человеческой» («De la propriété capitaliste à la propriété humaine). Один из главных пороков капитализма состоит в подчинении духовной жизни потреблению, потребления – производству, а производства– прибыли. Естественная и единственно приемлемая иерархия прямо противоположна этому. Разумеется, собственность может существовать, но собственностью должно называться лишь то, что наличествует как таковое, что не произведено трудом и не имеет своего владельца. В основе движения мысли Мунье лежит борьба против двух врагов: богатства и нищеты (об этом уже говорил Прудон, проводя различие между двумя видами нищеты) – и реформы должны привести к уничтожению их обоих. Главное заключается в том, что труд уже является не товаром, а творчеством: творчество есть уникальный, собственно личностный и продуктивный фактор экономической деятельности. Школьное и семейное образование, а также персоналистски трактуемая политика должны быть увязаны друг с другом. Ничто не имеет такого прямого отношения к учению о личности, как понимание труда. При персоналистском строе «всюду царят ответственность, творчество, сотрудничество». Создание политического строя, основанного на федерализме, полнее всего учитывает интересы различных групп нации.

И, наконец, немыслима  идея персоналистских обществ, фактически отделенных друг от друга или воюющих друг с другом. Постижение подлинной природы человеческой личности с необходимостью подводит к персоналистскому интернационализму, иными словами, к созданию сообщества, отвечающего требованиям всеобщего блага. Любая деятельность в международной сфере должна иметь своей целью общее благо этого универсального сообщества. Такая позиция со всей очевидностью нацелена на окончательное установление Мира между людьми. Уже Кант в своей работе «К вечному миру» с персоналистских позиций предлагал заключить в каждом государстве нечто вроде «социального договора» на уровне народов, которые общались бы со всеми другими, учредить право наслаждаться свободным мирным существованием вместо того, чтобы подчиняться беззаконию, варварству, постоянно испытывать угрозу войны.

Из вышесказанного следует, что существенным измерением человека является измерение политическое и  именно оно направляет человека к  реализации способности жить в обществе с себе подобными. Человеку по природе свойственно быть историческим существом. Люди хотят писать историю, а политика как раз и есть такого рода творчество. Обладающее длительностью человеческое развитие предполагает и историческое развитие, направленное на изменение истории. Такой проект долгое время создавали отдельные нации. Поэтому каждая нация старалась конкурировать с другими, чтобы обойти их и даже колонизировать. Война многие годы была и все еще остается главным двигателем истории – до такой степени, что порой политику определяют как чувство врага.

Война считалась лучшим средством для писания истории. Маркс верил в исторический прогресс человечества, он признавал, что путь прогресса пролегал через множество  ошибок и злодеяний, что буржуазия  пришла к власти и за два столетия сделала для исторического развития больше, чем все человечество с момента своего зарождения; однако, находясь у власти, буржуазия превратилась в господствующую силу и ее стала заботить одна лишь собственность, стремление владеть всеми и вся, и пролетариату надо лишить ее власти, чтобы построить коммунистическое общество, которое сплотит все человечество и приведет ко всеобщему равенству.

Персоналисты, даже не разделяя идей коммунизма (и здесь они не одиноки), вслед за Мунье считают, что сегодня (по крайней мере со времен Канта и его учения) политика должна стремиться к окончательному построению человеческого общества и она может сделать это только в условиях мира. Если та или иная нация действительно хочет предоставить каждому гражданину возможность стать полностью общественным существом, созидающим историю, то очевидно, что надо построить более гуманное общество, углубить само представление о социальном, связав национальные проекты со всемирным проектом; для превращения планов в действенный фактор существует единственное средство: всеобщая человечность должна стать целью каждой отдельной личности. Настало время строить политику без образа врага. Роль политики в персоналистском обществе будет состоять исключительно в том, чтобы, подчинив насилие разуму, обратить насилие против самого насилия.

Чтобы глубокое и постоянное взаимодействие людских волений  было эффективным, нужен авторитет. Во-первых, авторитет принадлежит  обществу в целом, тому целостному сообществу, которое Ревувье называл общей  волей, а схоластики – tota multitudo показывая тем самым, что первейшим источником авторитета должен быть весь народ. Omnis potestas a Deo per populum – таковой была томистская формулировка, выводившая авторитет из всего народа, мужчин, женщин, детей, из общего блага. Таким образом, авторитет воплощается в людях, избранных всем народом и обязанных служить ему.

Мунье, будучи оптимистом, в конечном счете выводит авторитет  из основ персонализма. Однако он знает, что этот оптимизм столкнется с трудностями, и не забывает о них. Человек довольно скоро погружается в эгоизм, его любовь превращается в себялюбие, персонализм так или иначе вырождается в индивидуализм. Но это не заставило Мунье свернуть со своего пути. Он только углубил понимание проблемы и вполне определенно высказался по этому поводу: идти к успеху следует, руководствуясь мыслью о «трагическом оптимизме», который всегда стремится к цели, даже тогда, когда сталкивается с постоянно возрождающимися трудностями; подлинная личность – это по существу диалог духовного и политического, а сегодня – это личностная и социально-политическая революция.

Продолжая говорить о  связи между персонализмом и  анархизмом, Лакруа указывает, что в  некоторых идеях философов-анархистов можно обнаружить подлинный персонализм. Может быть, иногда анархисты заходят слишком далеко, свобода людей порой приобретает у них чрезмерное значение, та или иная их позиция заслуживает критики. И тем не менее их первейшее утверждение основывается на подлинном осмыслении человека, и с анархизмом в целом стоило бы согласиться, если не доводить его идеи до крайности. В основе любого анархизма лежит разграничение политического и социального. В современном западном обществе политика – это государство, и оно изобличается анархистами как радикальное зло. При этом необходимо разрушить не только авторитет государства, но и любой (в том числе и политический) авторитет вообще. Отвергая сам феномен политического, анархисты главную роль отводят социальному: именно социальному надлежит осуществить объединение людей, их взаимопонимание, союз и согласие. Цель человеческого общества заключается в том, чтобы способствовать наиболее полному развитию тех, кто объединен в ассоциацию. Наилучшим средством для этого является ненасильственное преобразование труда. Подлинно человеческий труд не должен быть деятельностью ни homo faber, ни homo sapiens, a homo ludens – проявлением творческих сил каждого индивида. Способность к творчеству является подлинной свободой. Анархисты лучше других показали, что искусство не только свободно и привержено творчеству, но что оно способно реализовать подлинное единение людей. Анархизм стремится разорвать порочный круг насилия, противопоставляя революции, которая не в состоянии избежать террора, бунт, опирающийся на силу морали, свободу и человеческое братство. Благо для человека – это подлинное общество, свободное и автономное: позитивная анархия – это самоуправление и федерализм.

В последнем разделе  главы, где речь идет об истоках личностном философии Лакруа останавливается  на двух фигурах: Антонио Розмини (1797-1855) и Жак Ксиро (1895-1946); первый является представителем итальянского персонализма, второй – испанского.

А.Розмини принадлежит  к числу мыслителей-персоналистов, стремившихся развивать личностную философию, «основываясь на слове Божием и теологии». Розмини, выступая против учений, основывающих познание истины на природе человеческих способностей (картезианство, кантианство и др.), и традиционалистских доктрин, опирающихся на здравый смысл, признавал примат бытия над познанием. Бытие является нормой человеческого познания и вместе с тем – правилом поведения индивида; моральность человека заключается в любви к бытию. Чтобы действовать нравственно, он должен соотносить себя с порядком, ведущим к Богу. То, что создает и наиболее глубоко выражает человека, – это диалектика двух полюсов морального акта: закона и воли. Воля должна реализовать устремленность человека к бытию. Бытие обобщает себя в человеке; при помощи самосознания личность открывает, проявляет и реализует структуру бытия как такового. На основе персоналистской онтологии Розмини разработал этику и герменевтику политического.