Семиосфера культуры

Аналогичные процессы могут развертываться не только в пространстве, но и во времени, в движении от наброска к окончательному тексту. Многочисленны случаи, когда предварительные варианты, как в живописи, так и в поэзии, смелее связаны с эстетикой будущего, чем «нормированный» и прошедший автоцензуру окончательный текст. Например, несмотря на то, что в своё время Бетховен был несомненным новатором в музыке, в его предварительных набросках появлялись элементы, опережающие даже его собственные нововведения. Возможно, такая особенность может быть вызвана осознанием автором того факта. Что некие «новшества» ещё недостаточно разработаны и не могут органично вплестись в культурный контекст эпохи. А возможно, что интуитивные наброски просто опережали представления автора, которые были основаны на текущей реальности.

Существует даже вероятность сдвига центра семиосферы. В случае, когда семиотическая деятельность на периферии не просто вступает в конфликт с семиотикой центра, а создаёт в результате этого конфликта принципиально новый язык культуры, подавляющий семиозис центра. Фактически в любой культуре такая конкуренция центра и периферии превращается в какой-то момент в сосуществование параллельных центров, постоянно конфликтующих между собой, то сближающихся, то расходящихся систем.

Как уже было отмечено выше, семиосферой можно назвать то пространство, которое уже описано, желательно путём самоописания. В таком пространстве уже созданы нормы и правила существования культуры, есть «грамматика» языка культуры. Семиосфера имеет пространственные границы. Но и внутри себя, семиосфера имеет пространственные разделы, не только противопоставление центр-периферия. Даже внутри центра или центров культуры создаётся определённый ландшафт. Примером такого ландшафта могут служить многочисленные современные путеводители по достопримечательностям городов или музеев. Причём создаются такие «карты» совершенно разных, существующих параллельно систем: путеводитель по барам города N соседствует с путеводителем по детским игровым площадкам того же города N. Оба эти путеводителя существуют в одной и той же семиосфере, но в разных слоях её.

Отсюда и проекты создания городов “с нуля». В таком случае город появляется не естественным путём разрастания небольшого поселения, образованного в месте удобном топологически для существования, искусственным путём создания города в месте, представляющемся создателю такого идеального города наиболее подходящим для осуществления его\её планов. Ярким примером такого проекта является Санкт-Петербург.

Наиболее активными точками проявления и жизни семиосферы являются её границы. Именно на границе возможна двунаправленность семиотического пространства. Направленность внутрь создаёт напряжение, которое является первоосновой любого действия и развития. А направленность вовне позволяет, путём перевода своего в чужое и чужого в своё, обновлять элементы семиосферы, помогая им выстраиваться в новые сущности.

При переводе художественной литературы, а тем более стихов, всегда наиболее остро стоит вопрос о том, можно ли создать на своём языке произведение, написанное на чужом, сохранив присущую ему национальную окраску. Очевидно, что такая задача выполнима не в полной мере. Можно достаточно близко сопоставить два различных языка и найти максимально близкое соответствие всем понятиям исходного текста в своём языке. Но практически невозможно перевести всю полноту семиотических ассоциаций иной системы символов. Легко увидеть это, прочитав одно и то же произведение в двух разных переводах. Нередки случаи, когда одни и те же произведения не производят на читателя никакого впечатления в одном переводе, но потом затрагивают его до глубины души в другом. Также следует сказать, что использование средств родного языка для перевода с чужой, переводчик уже изменяет семиосферу своего языка, вводя в неё определённые понятия из чужой семиотической системы, и интерпретировав их в себе самом. В результате этого процесса возникает уже третья, пограничная семиосфера. Закономерен вопрос, чья личность важнее для воспринимающего субъекта, личность истинного автора или личность переводчика. Та же ситуация возникает и при интерпретации «чужой» (не собственного сочинения) музыки или при игре актёров. Но даже восприятие произведения в оригинале не будет полным, если субъект не погружен в семиосферу, совпадающую с семиосферой автора художественного произведения. Например, если человек воспринимает текст, написанный на родном для него языке, но написанный автором, прожившим всю жизнь в иной культуре и наоборот.

Данный пример относился к сравнительно небольшой единице семиосферы – языку, как средству выражения. Но данная ситуация будет характерна для перевода и сопоставления любых более крупных сегментов семиотического пространства в ещё большей степени. Для того, чтобы межкультурный диалог – перевод был возможен, должны создаваться общие для разных культур образы – эквивалеты, как слова и понятия в словарях-билингвах. Однако такие образы могут часто превратиться в стереотипы мышления, которые потом будут мешать при восприятии того же объекта культуры во время изменения или развития его. Такое часто случается с восприятием искусства. В молодости многие деятели искусства создают себе определённый образ, который сливается в сознании воспринимающих результаты их деятельности с самим производимым человеком искусством. И в дальнейшем, изменение такого образа воспринимается «зрителями» как предательство по отношению к искусству. Если сам деятель искусства, получив определённые импульсы извне, изменился, то не каждый зритель успел измениться вместе с ним. Фактически человеком были выделены и подчёркнуты определённые черты собственного характера и внешности. Эти черты и стали центральными в восприятии человека окружающими. Остальные черты человека воспринимаются как периферийные, незначительные и несуществующие. Затем, путём, описанным ранее, центральные и периферийные черты человека могут поменяться местами или прийти в иное соотношение. А в восприятии ничего не поменялось, тем самым создаётся ощущение подмены. Это соотносится с центром и периферией всей семиосферы. То, что выходит за рамки самоописания, игнорируется, не существует, и может быть «вдруг» обнаружено потом. Подобное явление наблюдается и при сознательном смешении жанров создателем художественного произведения. Довольно распространён  композиторский приём смешения жанров, когда элементы одного жанра являются «чужими» в другом и привлекают повышенное внимание именно за счёт ощущения вторжения чужого.

Фактически, в таком случае, семиосфера не является неделимым, замкнутым внутри единой границы, пространством. Она является многослойной структурой, пронизанной множеством пересекающихся друг с другом границ. Внутри семиосферы могут создаваться отдельные семиотические пространства или группы пространств. Практически, единство семиосферы будет достигаться не за счёт единой границы, а за счёт единого способа кодирования информации и ясной иерархичности различных кодов, которая позволит воспринимать иерархию отдельных семиотических пространств и объединять их путём отождествления подчинённых положений.

Поскольку семиосфера немыслима без воспринимающего субъекта, и существует только через восприятие субъекта, то очень важным становится вопрос о том, что в данной системе считается субъектом, как может трактоваться понятие «личности» в данной системе. Ситуация возмущения и бунта возникает при столкновении различных способов кодирования понятия «личность»: когда социально-семиотическая структура описывает данного индивида как часть, а он сам себя осознает автономной единицей, семиотическим субъектом, а не объектом. Во время «сталинских» репрессий субъектом репрессий, единой «личностью» часто становилась вся семья репрессированного. Даже маленькие и ещё неродившиеся дети автоматически становились «врагами народа», разделяя ответственность со всей семьёй. При этом группа, которая в одной системе кодирования может быть единой личностью,  в другой может быть воспринимаема, как несколько отдельных субъектов и наоборот.

Каждое сообщение внутри семиотического пространства становится многозначным и бесконечно переводимым с одного языка на другой, с одновременным генерированием новой информации, и такой процесс бесконечен и необратим. Функция любой границы - разграничение проникновения, фильтрация и адаптирующая переработка внешнего во внутреннее. В контексте семиосферы это разделение всего объёма поступающей информации на своё и чужое, фильтрация чужого и перевод чужого на свой язык, с одновременным приписыванием этому статуса своего, и следовательно, изменением семиотического пространства..

В определённом смысле, граница может быть воспринимаема и как непосредственно пространственная граница. Почти в любом ограниченном чем-либо пространстве (город, государство или даже один двор) всё население делится на определённые социальные группы, территориально отделенные друг от друга. Социальные группы располагаются на горизонтально различных уровнях (снова отношения центр - периферия). А также и на вертикально различных, определённые группы людей селятся на чердаках, в подвалах, известна распространённая у «богемы» мода проживать на мансардах. Определённые культурные элементы, находящиеся вне основного поля семиосферы, пространственно располагаются вне общего поселения. За чертой поселения должны жить в деревне — колдун, мельник и (иногда) кузнец, в средневековом городе — палач. Также и во временном пространстве такие группы людей отделены. В антипространстве живет разбойник: его дом — лес (антидом), его солнце — луна («воровское солнышко», по русской поговорке), он говорит на анти-языке, осуществляет анти-поведение (громко свистит, непристойно ругается), он спит, когда люди работают, и грабит, когда люди спят, и т. д.

Ранее уже отмечалось, что периферия семиотического пространства стремится стать центром его, тогда текущий центр становится, в свою очередь, периферией. Когда после октябрьской революции 1917 года в России беднота из сельских поселений массово вселялась в «буржуазные квартиры», а крестьянки наряжались напоказ в дамские туалеты, то это явление было в очень большой степени символическим манифестом противотоков центра и периферии. Такое движение является движением от яркости, бунта периферии к обесцвечиванию, нормированию центра. Периферия всегда ярче, заметней, чем центр именно потому, что она отличается от общепризнанных норм, в то время как центр наоборот, утверждает эти нормы. Примером может служить изменение моды в одежде. Многие модные тенденции вначале появляются как протест против определённых канонов, создают напряжение, конфликт различных социальных групп. А затем, преодолев определённые шаги, такие тенденции становятся нормой, классикой и в дальнейшем сами оказываются в ситуации конфликта с «новым» стилем.

Пока определённое культурное явление остаётся ненормальным, оно движется от периферии к центру, пытаясь вписаться в систему норм, а затем оно преобразуется в нормальное и уже само противостоит новым веяниям.

Усиление интенсивности семиотических процессов в пограничной полосе семиосферы связано с тем, что именно здесь происходят постоянные вторжения в нее извне. Граница даёт возможность для самоопределения некой культуры, поскольку только на границе реально существует двойственность – мы и они. Именно на границе можно увидеть различие языков и именно на ней становится необходимым процесс перевода, который, как уже было сказано ранее, является основным генерирующим процессом семиотического пространства. Граница необходима семиосфере для воплощения образа «чужого», уже созданного и подразумеваемого в культуре. Граница не только отделяет семиосферу от «неупорядоченного» внешнего мира. Она разделяет различные семиосферы, не обязательно воспринимающие друг друга, как таковые. На границе, из создания общего языка, позволяющего сосуществовать в состоянии конфликта или договорённости, возникает создание новой пограничной семиосферы.

Механизмы диалога.

Основной механизм формирования семиотического пространства - это перевод. В то же время основной механизм перевода есть диалог. В данном случае основной значит не «главный» механизм, а механизм, являющийся основой, причиной развития.

Для возникновения диалога необходимо соблюдение нескольких условий. Это асимметрия семиотической структуры (языка) участников диалога и асимметрия направленности сообщений. Участники диалога попеременно переходят с позиции «передачи» на позицию «приема» и, следовательно, передача ведется дискретными порциями с перерывами между ними. Однако асимметрия семиотической структуры не может быть абсолютной, тогда диалог просто невозможен, но и не может переходить в абсолютную симметрию, потому что тогда не создаётся прецедента, импульса к началу диалога. Асимметрия диалога может быть только инвариантной, тогда она является основой для диалога и перевода. Следующее необходимое условие: взаимная заинтересованность участников ситуации в сообщении и способность преодолеть неизбежные семиотические барьеры. Джон Ньюсон, исследовавший ситуацию диалога грудной матери с младенцем отметил следующую особенность: для выработки общего языка каждый из участников ситуации стремится перейти на «чужой» язык: мать произносит звуки, воспроизводящие звуки детского «гульканья». Ещё более поразительно то, что заснятая на пленку мимика грудного ребенка при замедленном просмотре показывает, что он подражает мимике матери, то есть также старается перейти на ее язык.

Интересной чертой диалога является дискретность передачи информации. Но дискретность проявляется как черта диалога только при описании или самоописании. Для субъектов, находящихся внутри процесса, диалог представляется непрерывным потоком информации, курсирующим по каналу передачи. В момент получения информации, адресат также задействован в движении информации, как и адресант. Однако при фиксации этого процесса извне, в момент получения информации адресант будет восприниматься, как неподвижный объект. Соответственно возникнет ощущение дискретности процесса.

При описании различных культурных процессов возникает подобная ситуация. В момент «получения информации», культурный процесс воспринимается со стороны, как застывший, внутренние процессы, происходящие в недрах его, не видны. Тогда следующий затем подъём культурного феномена, наполненного токами полученной информации, воспринимается и описывается, как возникновение нового, после остановки предыдущего, а не как продолжение текущего. Фактически, это тоже процесс смены центра и периферии культурного пространства, о котором говорилось выше.

В этом процессе выделяются следующие этапы:

1. Поступление в культуру новых языков или семиотических кодов. Такие новые явления воспринимаются носителями культуры как высшие по отношению к существующим.
2. Своя культура и чужое начало взаимно обогащаются, адаптируются друг к другу и развиваются за счёт этого.
3. Возникает ощущение гармоничности вписывания нового в существующую систему. В этой ситуации культура – прародитель нового становится ненужной и отбрасывается, как чужеродное тело.
4. Нововведения полностью теряют свою функцию чужого, растворяются в существующей системе и воспринимаются как свои – органически существующие в данной системе.
5. Культура-приемник перестаёт быть таковой и сама становится культурой-передатчиком иного.

Конечно, для того, чтобы культура пережила такое «преображение», необходимо, чтобы она ждала его. Диалог на любом уровне, начиная с диалога двух людей и кончая диалогом двух семиосфер, должен быть обусловлен взаимным желанием или желанием с одной стороны. Такое желание может быть обусловлено некоей стагнацией культуры, когда развитие собственных имеющихся исходных данных приводит к цикличности, замыканию круга. Отсюда возникновение в культуре, например, различных течений «нео» - необарокко, неоромантизм и т.д. В отсутствии токов извне, культура ищет обновления внутри самой себя, обращаясь к наследию прошлого, как к новому и «ненормальному» на текущий момент материалу. Следует отметить, что путь циркуляции языков культуры, показанный выше, только схематически отражает реальное движение кодов культуры, представляет собой срез только одного потока. А таких потоков бесконечное множество, и они не параллельны друг другу, а постоянно скрещиваются, оказывая друг на друга влияние. В итоге, результат такого движения может оказаться совершенно непредсказуемым. Одни и те же аспекты семиосферы могут быть одновременно и принимающими, и обогащающими объектами по отношению к другим. В то время как одни культуры более открыты к воздействию окружающего, другие могут быть совершенно замкнуты в своём пространстве, могут питать себя сами. Например, современное развитие Китая вполне открыто происходит за счёт многократного копирования и усвоения западных образцов, которые в какой-то момент органично вплетаются в традиционную культуру и позволяют развивать уже новые качества. Это прекрасно видно на развитии академических, по западному образцу, музыкантов из Китая. Ещё 10-20 лет назад большинство китайских музыкантов, исполняющих западную музыку,  было лишь «играющими роботами» с предельной точностью копировавшими западные образцы, но не наполняющими их своим собственным содержанием. Теперь уже многие китайские музыканты проникают в семиосферу западного исполнительства и играют действительно самобытно и ярко.