Философия и ее предмет

Пессимизм Шопенгауэра все же имеет свои пределы: он полагает, что человек способен вырваться из тисков воли. Емуможет помочь в этом искусство. В искусстве мы созерцаем вещи не заинтересованно, без корысти.

Мы уже не хотим поглотить объект, мы сливаемся с ним;

противостояние субъекта объекту исчезает. Человек превращается в «единое мировое око, которое смотрит из всех познающих существ».

Особенное внимание Шопенгауэр уделяет возвышенному. Возвышенное -- это сложная гамма чувств, возникающих при встрече с чем-то безграничным. Субъект уже не ощущает себя центром мира. В то же время у нас появляется предчувствие единства с миром, и это не подавляет, а возвышает человека. Возвышенное приближает нас к первооснове мира. Существует два вида возвышенного -- математически возвышенное и динамически возвышенное. Математически возвышенное -- это эстетическое восприятие пространства и времени, переживание вечности и бесконечности. «Я» мира и мое собственное «я» -- одно. Динамически возвышенное -- это переживание природных стихий. Эстетический эффект возникает в результате осознания двойственности человека как выразителя воли и одновременно -- созерцания мира как представления. Когда мы видим борьбу возмущенных сил природы, пишет Шопенгауэр, «в невозмутимом зрителе этой картины двойственность его сознания достигает предельной отчетливости: он чувствует себя индивидом, бренным явлением воли, которое может быть раздавлено малейшим ударом этих сил; ...и вместе с тем он чувствует себя вечным спокойным субъектом познания, который в качестве условия объекта является носителем всего этого мира»1. Отделяя себя от собственных волевых импульсов, созерцая мир в его обобщенных характеристиках, человек как бы прозревает «тайную историю воли», он видит общность, родственность «чистого» созерцания и «чистой», необъективированной воли. Мировая воля приобретает неожиданные черты, нечто человеческое обнаруживается в самой основе мира. Человек оказывается способным открыть другое, . «человеческое» лицо воли.

,.,, Различные виды искусств по-разному воплощают эту идею. .Архитектура выражает идею природных сил. Над архитектурой, скульптурой, живописью, поэзией возвышается искусство трагедии. Трагедия объективирует волю: в ней изображается страдание, коварство, бессмысленный случай с его губительной силой, гибель невинных. С помощью трагедии происходит очищение воли. Самым глубоким видом искусства является музыка, которая выражает саму «чистую» волю, а не ее объективации. Чистая воля, лишенная возможности объективации, трансформирует энергию обладания, хотения в энергию творчества. Однако искусство как средство очищения воли -- удел многих.

Путь человеку к его освобождению открывает сама жизнь. Первый шаг на пути к спасению -- это обычное чувство справедливости, признание других равными себе. Однако прежде, чем утвердиться в этом чувстве, человек должен пройти все стадии эгоизма, доведя его до состояния озлобленности. Когда человек хотел бы овладеть всем, доведя до предела свой эгоизм, он начинает ощущать, что всякое удовлетворение -- призрачно. Можно изменить форму желания, но оно продолжает терзать душу человека. Наконец, безуспешно пытаясь облегчить собственное страдание, человек ищет зрелища чужого страдания. Но именно в этот момент, когда эгоизм достигает своей высшей точки, мучитель начинает осознавать, что он еще и мученик. Человек начинает чувствовать себя и субъектом, и объектом воли. В другом, в мученике, он начинает узнавать себя. Чувство справедливости рождает более глубокое чувство -- сострадание. Плач по умершему -- это и плач по себе, и по всему страдающему человечеству. Однако сострадание только открывает дверь в свободу. Для окончательного поворота воли необходим путь аскетизма -- безбрачия, добровольной нищеты, ухода из мира.

В своей философии Шопенгауэр разрушает все барьеры между необходимостью и свободой, человеческим и нечеловеческим, желанием и разумом, которые служили каркасом классической философии нового времени. Философия утрачивает черты академической дисциплины, философ начинает больше походить на пророка и поэта, нежели на ученого.

Проблема смысла индивидуального человеческого существования в мире, утратившем незыблемость, находится в центре внимания датского философа Серена Кьеркегора (1813-- 1855). Для Шопенгауэра крайне важно было отстоять возможность человека противодействовать слепой силе «хотения». Кьеркегор отстаивает свободу человека перед «общим» -- миром культуры, отстаивает радикальное одиночество человека. Как возможно решить задачу философу, который живет в мире всеобщего? Надо изменить внешний и внутренний облик философии, из философии общих правил превратить ее в философию исключений. Философские идеи излагаются не в форме научных трактатов, философия сближается с искусством. Дневник, переписка, эссе -- вот, по мнению Кьеркегора, более подходящая форма для философии. Молчание постоянно присутствует в его работах. Загадка, намек, ирония -- необходимый элемент философствования. Один из псевдонимов Кьеркегора -- Иоханнес де Силенцио -- «молчание». Основные работы С.Кьеркегора -- «Или -- или», «Страх и трепет», «Болезнь к смерти», «Повторение».

По мнению Кьеркегора, философия -- это не наука. Наука абстрагируется от субъекта, это мышление без мыслящего человека. Философию нельзя знать, в ней можно быть или не быть. Культ системосозидания в философии, сложившийся по отношению прежде всего к гегелевской системе, внутренне безнравствен. Единичному предлагается раствориться во всеобщем. Современная культура несет в себе зерна фальши: свою «тоску по всеобщему» философ удовлетворяет за письменным столом и за университетской кафедрой, индивидуальные склонности -- в свободное время. Такая философия несет гибель индивиду; безумие -- обратная сторона рационализма. Философия должна быть экзистенциальной.

Экзистенция -- индивидуальное человеческое существование. Термин этот прочно вошел в философию XX века. Основные параметры человеческого существования -- это свобода, возможность выбора, страх и отчаяние. Страх характеризует отношения человека с миром, он неотделим от человеческой жизни. Прежде всего это страх перед возмездием за содеянное, страх за собственное несовершенство, боязнь греха и ощущения его неизбежности. Отчаяние -- это взаимоотношения человека с самим собой. Сомнение -- это отчаяние мысли, отчаяние же -- это сомнение личности. Отчаяние нужно уметь «захотеть». Отчаяние -- это состояние разочарования в себе как существе греховном, эмпирическом, это состояние вины, состояние внутреннего неприятия себя. Отчаяние -- это основа для свободного выбора, только через отчаяние человек может «выбрать» себя в своем высшем значении. «...Предайся отчаянию, и легкомыслие уже не в состоянии будет довести тебя до того, чтобы ты стал бродить, как не находящий себе покоя дух среди развалин потерянного для него мира; предай' ся отчаянию, и мир приобретет в твоих глазах прелесть и красоту, твой дух не будет более изнывать в оковах меланхолии и смело воспарит в мир вечной свободы»'.

Кьеркегор выделяет три основных формы человеческого существования и три типа личности, соответствующие этим формам. Первая форма человеческого существования -- непосредственно-эстетическая. Такой эстетик живет мгновением, в погоне за чувственными удовольствиями. Более утонченный эстетик стремится к красоте -- иллюзии свободы. Для эстетика основным является понятие иронии; говоря «да», эстетик одновременно говорит «нет». Ироник реальность воспринимает как игру, ничего не принимает всерьез, не выбирает, показывает сам себе язык в минуты священного экстаза. Ироник погружен в настоящее: он отрицает прошлое, иронизирует над ним; к будущему он относится как к неопределенному спектру возможностей. Образцом иронического мироощущения были для Кьеркегора идеи немецких романтиков. Ирония -- необходимая составляющая эстетического мироощущения, обращение к ней помогает понять, что эстетически жить нельзя. Ирония для художника -- это недовольство достигнутым, это превосходство творца над творением. Однако ирония легко перерастает в самодовольство: не дело мое превосходно, но я сам как господин, создатель, творец. Я наслаждаюсь собой, превращая себя в единственную цель, не принимая окружающее всерьез. Эстетизм ведет к утрате человеческой индивидуальности. Эстетик готов все принять и понять, не имея собственной точки зрения: ведь эстетик не выбирает, он лишь иронизирует, играет, оставаясь в стороне. Легко признать за реальность то, в соответствии с чем не приходится действовать:

признать Христа, ничем не жертвуя, превратиться в древнего грека, не принимая его обязанностей перед полисом. В такой всеохватной точке зрения растворяется без остатка человеческая индивидуальность, утрачивается чувство «я». С точки зрения мелькающих перед глазами эпох, народов конечное человеческое существование начинает казаться незначительным, человек оказывается затерянным в истории, в культуре, в собственных чувственных пристрастиях. Начинаются бесконечные поиски себя, бесконечная рефлексия, «меланхолия». Возникает чувство страха, потерянности, несвободы. Такова непосредственная личность императора Нерона, который исчерпал все, что мог дать ему мир, и пытается утвердить себя в бытии через его разрушение. Мнимая свобода эстетика приводит его к отчаянию, он решается на акт выбора, выбирая одну из жизненных возможностей.

Тем самым он входит в мир этического. Человек выбрал саму способность отличать добро от зла, он поставил себя в ситуацию «или-или». Различие между добром и злом нельзя познать посредством мышления. В процессе мышления я целиком подчиняюсь необходимости, добро и зло для меня безразличны, для философа не существует абсолютной, непримиримой противоположности. Этический человек в известной степени ограничен, он не стремится к всесторонности, он стремится к добру. Эстетик может сказать себе: «Во мне есть задатки Дон Жуана, Фауста, атамана разбойников; разовью-ка я все эти задатки». Эстетическое развитие личности похоже на развитие растения, благодаря ему человек становится тем, чем его наделила природа. Этик же обязан развивать только те задатки, которые ведут к добру. «Эстетическое мировоззрение, какого бы рода или вида оно ни было, есть в сущности отчаяние, обусловливаемое тем, что человек основывает свою жизнь на том, что может и быть, и не быть, т.е. на несущественном. Человек с этическим мировоззрением, напротив, свою жизнь основывает на существенном, на том, что должно быть»1. Развитие эстетика идет по законам необходимости природы, оно несвободно. Его «я» дробится, у него нет «я», стоящего выше природного многообразия склонностей.

Для этического человека благодаря выбору возникает чувство вины и раскаяния. Он должен каяться «во всем и за всех, и в своих грехах, и в грехах предков, и всего человечества»2. Выбрать себя -- значит взять ответственность за каждое свое дело и слово. Этик, в отличие от эстетика, обладает «жизненной памятью», он даже свои недостатки возводит в ранг свободно выбранных. Человек свою «природность», свои прошлые поступки, свои задатки, их причины и всю бесконечную цепочку предшествующих человеческому действию связей, в которые он включен, в конечном итоге мир в целом превращает в продукт свободной воли. Этик всегда «без вины виноват», его вина непомерна, он отвечает за все. Начиная с отделения себя от мира, этик кончает полным отождествлением с ним* Этик также впадает в отчаяние от сознания непомерности вины и ответственности, лежащих на нем. Долг тяготит его своей общезначимостью.                                    „

Этическое мироощущение не исчезает после акта нравствен-» ного выбора, оно сохраняется в человеке, занимая подчинен^ ное положение. Отчаявшийся этик может превратиться в рефлексивного эстетика. Непосредственное эстетическое чувство вступает в конфликт с началом нравственным, чувственность становится соблазном. Наслаждение Дон Жуана -- это наслаждение от нарушения запрета. «Рассудочным Дон Жуаном» является Фауст, испытывающий удовольствие от нарушения гармонии. Ирония, игра такого эстетика становится опасной. Это игра собой, ибо человек уже знает добро и зло. Либо человек начинает относиться к себе как к Богу, которому все дозволено, либо он обращается к такой вере и к такому Богу, которые сопряжены с вечностью.

Для обращения к Богу, для «подвига веры.» путь лежит через абсолютное отчаяние. Подлинная вера преодолевает требования нравственности с их всеобщностью. Библейский Авраам («рыцарь веры»), принося в жертву Богу своего сына Исаака, выходит за рамки земной морали, повелевающей любить своего сына. В глазах близких Авраам -- преступник и святой, он абсолютно одинок, никто не заплачет вместе с Авраамом. К нему приближаются со священным ужасом. Авраам молчит, ибо не может объяснить происходящего, он дает отчет только Богу. Рыцарь веры не отвергает в себе этика, он борется с ним и преодолевает его. Мораль принимает жертвы ради общего, всеобщее, абсолютное пугает ее. Однако подлинная уникальность человека, его «неприродность» реализуема только во взаимоотношениях со всеобщим, запредельным миру социального, миру общего. «...Единичный индивид в качестве единичного стоит выше всеобщего и единичный индивид стоит в абсолютном отношении ко всеобщему»'. Религиозный выбор опасен, он связан с риском. Авраам порывает все связи с миром. Выбор эстетика несет в себе демоническое начало, нравственный выбор делает человека человеком, выбор религиозный превращает его в сверхчеловека, приближает к Богу. Индивид, единичный Кьеркегора -- это не кантовский мыслитель, ищущий «мосты» между миром природы и миром свободы. Отчаяние заставляет его переходить из одного мира в другой, ирония помогает осуществлять эти переходы. Уникальность человека -- в его неуловимости, постоянных переходах. Человека нельзя «обнаружить», он, как Кьеркегор, скрывается под псевдонимами, это не «вещь в себе», открытая нравственно вооруженному разуму.

Философия Фридриха Ницше (1844--1900) всегда вызывала крайне противоречивые оценки. Ницше клеймили за аморализм, биологизм, волюнтаризм, антидемократизм, субъективизм, пангерманизм. Возможность сближения идеи гармонической личности и ницшевского сверхчеловека казалась кощунственной. Увлечение ницшеанством таких мыслителей и деятелей культуры, как А.Швейцер, М.Горький, Т.Манн, Ст.Цвейг, В.Вересаев, Г.Ибсен, рассматривалось как досадное недоразумение, сильно осложнившее их творческое развитие.

Одна из наиболее существенных причин притягательности Ницше для современного человека -- это его способность ввести читателя в мир мятущегося, ищущего, рефлексирующего духа, наделенного обостренным нравственным чувством и одновременно стремящегося разрушить ставшие тесными рамки традиционной системы ценностей. Постоянный дух обновления, тотальный скептицизм, зачастую трагическое восприятие жизни -- доминанты духовной жизни нашей эпохи.

Исследования творчества Ницше достаточно противоречивы. Со страниц различных книг, статей, эссе встает то образ тихого интеллектуала, кабинетного мыслителя, то страстного проповедника, то эстета или моралиста.

Периодизация творчества Ницше также вызывает разногласия. Для Ст.Цвейга путь Ницше -- это «путь всепожирающего огня», постоянной духовной эволюции, приобретающей «кинематографический темп»; бессмысленно искать этапы там, где они не успевают оформиться. Напротив, для известного русского ученого Ф.Зелинского ядро концепции Ницше не изменялось на протяжении всей его жизни1. Обычно все же выделяют три основных этапа в его творчестве. Первый этап проходил в рамках осмысления идей античной культуры, творчества Р.Вагнера и философии Шопенгауэра. В этот период написаны «Рождение трагедии из духа музыки», «Философия в трагическую эпоху Греции», «Несвоевременные размышления» (1871--1876). Второй этап знаменует разрыв с предыдущей философской традицией (1878--1882). Написаны «Человеческое, слишком человеческое», «Веселая наука», «Утренняя заря». Третий этап начинается с 1883 года. В этот период создаются «Так говорил Заратус-тра», «По ту сторону добра и зла» и другие работы.

Философия Ф.Ницше лишена качества системности. В его творчестве можно выделить несколько ключевых тем: это «жизнь», «воля к власти», «нигилизм», «имморализм», «вечное возвращение», «смерть Бога».

Облик нового типа философствования, «новой породы философов», философов «опасного может быть» Ницше связывает с осознанием особой реальности -- жизни. Следуя поразившему его воображение Шопенгауэру, Ницше понимает жизнь как слепое иррацональное начало мира, слитое с «волей власти». Всякое расширение, усвоение, рост предполагают устремление к тому, что сопротивляется. Человек, ставший господином природы, господином своей собственной дикости и разнузданности (желания научились его слушаться), в сравнении с «недочеловеком» представляет колоссальное количество власти. «Жизнь только средство к чему-то: она есть выражение форм роста власти»1. Однако для Ницше жизнь как выражение воли к власти далека от примитивной борьбы за существование. Для Шопенгауэра воля к жизни -- это природное начало. Ницше отдает дань биологической трактовке жизни в ее основах лишь с целью разрушить барьеры, которые классическая философия возводила между человеческим миром, миром «для нас» и миром в его первозданности. Философия ограждала человека от столкновения с миром, внушала ему мысль о самодостаточности. Самодовольная гипертрофированная человеческая субъективность возомнила себя господином мира, нигде не встречая сопротивления в ей же самой созданном мире. Нужно почувствовать «неподатливость» мира, остро ощутить опасность, почувствовать, что человеком быть рискованно. Нет двух миров -- мира в себе и мира для нас, есть один мир -- мир жизни, борьбы и поражения, столкновения с неизвестным. Жизнь в ее «человеческом» исполнении для Ницше находится как бы между природой и культурой, это единство природности и духовности. Жить -- это значит быть иным, нежели природа, не подчиняться ни природной, ни человеческой необходимости1. Жизнь как реализация человеком «воли к власти» -- это сфера творения смысла, это сверхжизнь, лишенная устойчивости и нормативности. Так понимаемая жизнь оказывается тем местом, где мир культуры, мир подобий и символов жаждет слиться с абсолютным бытием. Философия сама оказывается проявлением тиранического инстинкта жизни, философия -- это духовная воля к власти, к «сотворению мира».