Невьянская башня

Итак, пока все сведения, которыми мы располагаем, позволяют считать  наиболее реальной датой появления  Невьянской башни 1725 год. Может быть, со временем появится новая информации, которая позволит уточнить датировку. Но едва ли отклонения будут слишком  велики.

А пока 1725 год — это наш ориентир. Он удобен еще и тем, что позволяет  делить повествование как бы на две  «эпохи» — добашенную и башенную. В 1725 году умирает Никита Демидов, и  вся власть над заводами переходит  к Акинфию Никитичу. Время же его  правления не похоже на предыдущее.

1725 год также год смерти Петра  I и завершения Петровской эпохи  в истории России. После нее  начинается время, которое в  советской историографии назвали  «периодом дворцовых переворотов». И потому Невьянская башня стала как бы рубежом между двумя эпохами.

Сначала обратимся к «добашенной  эпохе» и постараемся ответить на вопрос — зачем, с какой целью, для чего построили Невьянскую башню?

Зачем?

Смысл и назначение каждого архитектурного сооружения - польза и красота. О  внешнем великолепии Невьянской башни мы уже говорили. Зодчий сумел  воплотить в ней завет старых русских мастеров, возводивших еще  деревянные храмы: «...рубить высотою, как  мера и красота скажет». И потому башня до сих пор радует глаз своей  гармонией.

ну а зачем понадобилась Демидовым  высокая каменная башня? Каково ее назначение?

Чаще всего каменные башни строили  для обороны. Таково, например, первоначальное назначение кремлевских башен Москвы. Но Невьянский завод уже окружала деревянная крепость с семью деревянными  же башнями. А новую, каменную, поставили  внутри острога совсем отдельно, независимо от других строений. Ее самостоятельность, гордое одиночество были замыслом зодчего, давшего башне соответствующее  архитектурное решение: широкие  восьмерики как бы удваивали число  фасадов и, обращаясь к зрителю  тремя или четырьмя гранями одновременно, словно приглашали обойти вокруг.

Нет. Невьянская башня вовсе не являлась оборонительным сооружением.

Иногда ее называют сторожевой колокольней. Мол, для Демидовых очень важно  было следить за дорогами, что бы вовремя заметить приближение ревизоров  и других нежеланных гостей.

Наверное, башню использовали и  для надзора. Но это отнюдь не являлось главной ее функцией. Сторожевую вышку  целесообразнее было бы поставить на другом берегу Нейвы — на горе. Там  даже с башни небольшой вы соты открывался отличный обзор окрестностей Невьянска.

Это подтверждается и документально. В «Описании» 1827 года после перечисления колоколов и музыкальной «махины», что размещены па втором ярусе  восьмерика, отмечено, что там же «посменно находятся три караульщика  для звону в известное время  в одно колоколо, служащее сигналом рабочим людям время вступления в заводскую работу и окончания  оной: по утру, в обед и в вечеру, и смотрения между тем с  балюстрад днем и ночью за благосостоянием  всего обывательского строения, и  в случае появления несчастного  случая в ту же минуту бьют тревогу. На каковый единственный предмет  и здание сие построено...» 

В последней фразе составители, конечно, слукавили. От них по императорскому указу требовали указать назначение этого старинного строения. Но на многое указывать было неудобно... И вовсе  не на тот «единственный предмет» возвели башню.

Но тем не менее и в описании заводских строений 1848 года прямо  значится «каменная сторожевая башня». А затем записано: «Наверху квадратной части устроена кругом галерея, выстланная чугунными плитами и обнесенная чугунною решеткою. На этой галерее  постоянно находятся караульные, которые наблюдают за селением и  в случае пожара бьют в набат в  подвешанный тут колокол...» 

В том же описании 1848 года отмечается и далеко не романтическое назначение башни:

«Под первым сводом производится ныне обжиг, толчение и промывка алебастра.

Под вторым находится сторожевая палатка, в которой содержатся мастеровые за наказание под караулом. Под  третьим сводом была прежде пробирная, ныне пустая...» 

И уж совсем прозаически стали использовать башню в начале ХХ века: «Первый  этаж со сводчатой перекрышей разделен на два отделения, служащих для склада земляных материалов; «под первой площадкой (очевидно, первого восьмерика.—  И. Ш.) на балках из двутаврового железа, скрепленных между собой угловым  железом, установлен в 1906 г. водонапорный бак...» 

Вот такая «романтика» у старинной, овеянной легендами башни.

Вообще чисто утилитарное назначение башни — одна из ее тайн. Не ради же заводской «архивы» казначейской палаты да пробирного горна — что, по Мемориальной книге Махотина, размещались  па разных ярусах башни в середине Х V III века — создавалось столь  сложное сооружение?

О назначении так называемой «звуковой» (или слуховой) комнаты, в которой  каждое слово, шепотом сказанное  в одном из углов, отлично слышно в противоположном, нам вообще ничего не известно (не считая самых фантастических догадок).

А вот идейный смысл Невьянской башни для нас, пожалуй, более  понятен. Первые Демидовы создали памятник самим себе. Это символ их могущества.

Надо сказать, что и потомки  первых Демидовых старались поставить  себе разного рода памятники. Они  щедро жертвовали на строительство  университетов в Москве и Томске, но при этом заботились и о том, чтобы их имена начертали на мемориальных досках. Например, в актовом зале Московского университета висела мраморная  доска с именами Прокопия, Григория и Николая Акинфиевичей Демидовых. В Ярославле было основано «демидовское высших наук училище». Кстати, для Московского  университета Демидовы жертвовали не только золото, но и демидовское  железо, которое применяли при  строительстве главного университетского здания на Моховой.

В ХIХ веке Академия наук учредила Демидовские премии для ученых и  литераторов. (Одну из таких премий чуть было не получил Гоголь.) А Академия художеств награждала Демидовской  медалью за успехи в механике.

Первый же памятник в прямом смысле поставили в Нижнем Тагиле на центральной  площади правнуку Никиты Демидова Николаю  Никитичу. Этот памятник создали итальянские  скульпторы. Его можно назвать  памятником чрезмерного тщеславия. На обширном основании четырехстороннего  пьедестала поставлены четыре группы. Первая представляет сидящую женщину  в древне греческом костюме с  крылышками на голове. Возле нее  стоит мальчик с раскрытой  книгой и указкой — это маленький  Демидов учится мудрости. Во второй группе юный Демидов уже высыпает плоды из рога изобилия. Третья группа изображала печальную женщину и  Демидова в военном мундире. В  четвертой группе пожилой Демидов  покровительствует наукам, художествам  и торговле. На самом же пьедестале статуя Н. Демидова, украшенного орденами, покровительственно протягивающего руку помощи коленопреклоненной перед ним  коронованной женщине — России.

Нет, не страдал избытком скромности правнук Никиты Демидова.

Кстати, самому Никите Демидовичу дважды собирались поставить памятник, но оба намерения так и не осуществились. Первый инициатор памятника сам  Петр I , который пожелал поставить  статую Никиты Демидова на одной из площадей Петербурга. Затем Акинфий  Никитич в последние годы своей  жизни готовился поставить бюст отца на Невьянском заводе. По приказу А. Н. Демидова отлили огромный чугунный столп, на котором должен был быть установлен бюст. Но довести это дело до конца Акинфий не успел, а его сын Прокопий продал Невьянские заводы Савве Яковлеву. Кончилось тем, что на чугунном пьедестале воздвигли бюст Саввы Яковлева. Вот такой парадокс.

Но, как уже говорилось, памятник самим себе Никита и Акинфий все-таки поставили. Башня как памятник —  это собственно идеи уже петровского  времени. Помните Сухареву башню? Ведь это памятник поставленный по указу  Петра, в честь заслуг полковника Лаврентия Сухарева. Петр поставил ему не часовню, не церковь, как велел  старинный обычай, а именно башню. Никита и Акинфий, конечно, знали  о возведении Сухаревой башни  и о ее назначении. Знали они  и о других аналогах.

Невьянская башня это попытка  первых Демидовых победить безжалостное время, а победить время можно  только памятью. И надо сказать, что  попытка Демидовых удалась. Уже  ничего не осталось в современном  Невьянске от тех времен, кроме  башни. Так что, глядя на нее, хочешь или не хочешь, но вспомнишь о  Никите и Акинфии.

Конечно, для нас Невьянская башня  — это прежде всего памятник труда  и таланта старых уральских мастеров, которые и сегодня вызывают восхищение и уважение. Но полезно понять и  первых Демидовых. И не только понять. Еще Павел Петрович Бажов призывал: «Пора оценить деяния — именно деяния!» первых Демидовых.

А потому обратимся к «деяниям»  Никиты и Акинфия, и тогда, может  быть, станет понятнее, зачем же они  построили Невьянскую башню.

Кто?

Так кто же творец знаменитой Невьянской башни? Кто этот зодчий, по проекту  которого создан один из шедевров русской  архитектуры?

Ответить на эти вопросы пытались многие историки, писатели, краеведы. Конкретного  ответа пока нет, только зыбкие гипотезы и легенды.

Легенда об итальянцах, которых якобы  Акинфий Демидов выписал «из-за моря», родилась наверняка по простой  аналогии: наклонную башню в Пизе строили итальянские мастера, они, мол, создали и наклонную башню  в Невьянске. Как уже отмечалось, письмо Акинфия Никитича о найме  итальянцев — вымысел писателя Евгения  Федорова, который документально  не аргументирован. Подхватил эту  легенду и писатель Павел Северный. Он же придумал судьбу строителей башни  и ее зодчего. Этот вымысел в романе «Куранты Невьянской башни» автор вложил в раздумья «старшины башни» Саввы, которому Акинфий Демидов поручил  «стеречь все башенные тайны».

«Как вчерашний день помнит Савва  стройку башни. Вьюжившие на ней  каменщики, работники и сам иноземный  зодчий в благодарность за труды  награждены хозяином по-демидовски: этих людей цепями приковали к тачкам и тайком сгноили в рудниках Урала  и Колывани.

Савва понимал: не будь под башней тайных подземелий, хозяин не пожалел  бы золота умелым строителям. Но люди, осведомленные о подземельях, были опасны хозяину. Языки у них не на привязи, могут, совсем невзначай, проговориться  о тайном устройстве башни: потому вместо золота строители, все до единого, получили наградой медленную смерть».

Пожалуй, единственное, хотя и очень  смутное, упоминание о создателях башни  имеется у академика Иоганна  Георга Гмелина, который побывал  на Невьянском заводе в 1742 году, дав  краткое описание башни, он замечает: «Очень жалко только, что здешние  строители не есть самые наилучшие  к подобного рода зданиям, потому что большинство сводов после  короткого времени имеют обыкновение  рушиться. И вышеупомянутая колокольня тоже стоит не строго вертикально, а  немного наклонена от «Нейвы».

Судя по смыслу, своды, которые «имеют обыкновение рушиться», относятся  к какому-то другому сооружению. Ведь башня прочно стоит вот уже  третье столетие, хотя и находилась несколько десятилетий в таких  условиях, что, пожалуй, другое строение давным-давно рухнуло бы. На башню  навалилась (в буквальном смысле) котельная  и передает ей свою вибрацию, создает  перепады температуры и высокую  влажность, губительную для любого кирпича. В нескольких шагах от башни  проходят железнодорожные пути, которые  вызывают постоянное сотрясение почвы.

Поэтому упрек Гмелина «здешним строителям» башни, наверное, несправедлив. Современные специалисты восхищаются  прочностью, красотой и даже изяществом кирпичной кладки башни. По мнению кандидата  искусствоведения А. А. Берсеневой, башня  — «оригинальный, высокий образец  кирпичного строительства. Ее мощные (около 1,8 метра толщиной) степью, включавшие открытые и скрытые металлические  связи и чугунные архитектурные  детали, в кирпичном зодчестве  первой половины ХVIII века представляют редкостную страницу... Хороши у башни  и ее кирпичные детали, особенно кирпичные кронштейны, ромбическая  плетенка и т. п. Кстати, эти детали весьма близки деталям Троицкого  собора в Верхотурье, ведь Демидов  мог воспользоваться и услугами мастеров, строивших там.

Современные архитекторы единодушны в стилевой оценке башни. Не находя прямых аналогов ни в Сухаревой башне, ни в башнях Московского Кремля, они видят в Невьянской башне  традиции русской архитектуры.

И все-таки, кто зодчий?

Я шел по следам поисков предшественников, рылся в разных архивах страны, чтобы найти хоть какой-то намек, хоть что-нибудь б этом человеке. Но архивы молчали. И вдруг у И.Э. Грабаря нахожу сноску на биографию  петербургского архитектора Александра Филипповича Кокоринова:

«Он родился на сибирских заводах  Демидова, где отец его, Филипп Петрович, был архитектор же (на котором именно заводе, точно указать не можем)...» 

Ура! Нашелся! А.Ф. Кокоринов родился  в 1726 году, и родился в Невьянске. В это время архитектора Акинфий  Демидов мог держать лишь на Невьянском заводе — своей тогдашней горной столице. Но едва ли держал не сколько  архитекторов. Это было бы излишеством. Итак, зодчим Невьянской башни является отец знаменитого русского архитектора  и тоже архитектор — Филипп Кокоринов!