«Дело врачей». Медленное начало следствия

АРЕСТ ГРУППЫ ВРАЧЕЙ-ВРЕДИТЕЛЕЙ

Некоторое время  тому назад органами Государственной  безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить  жизнь активным деятелям Советского Союза.

В числе участников этой террористической группы оказались: профессор Вовси М.С., врач-терапевт; профессор Виноградов В.Н., врач-терапевт; профессор Коган М.Б., врач-терапевт; профессор Коган Б.В., врач-терапевт; профессор Егоров П.И., врач-терапевт; профессор Фельдман А.И., врач-отоларинголог; профессор Этингер Я.Г., врач-терапевт; профессор Гринштейн A.M., врач-невропатолог; Майоров Г.И., врач-терапевт.

Документальными данными, исследованиями, заключениями медицинских  экспертов и признаниями арестованных установлено, что преступники, являясь  скрытыми врагами народа, осуществляли вредительское лечение больных  и подрывали их здоровье.

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение  врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски  подрывали здоровье последних, умышленно  игнорировали данные объективного исследования больных, ставили им неправильные диагнозы, не соответствовавшие действительному  характеру их заболеваний, а затем  неправильным лечением губили их.

Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища А.А. Жданова, неправильно  диагностировали его заболевание, скрыв имеющийся у него инфаркт  миокарда, назначили противопоказанный  этому тяжелому заболеванию режим  и тем самым умертвили товарища А.А. Жданова. Следствием установлено, что преступники также сократили  жизнь товарища А. С. Щербакова, неправильно  применяли при его лечении  сильнодействующие лекарственные  средства, установили пагубный для  него режим и довели его таким  путем до смерти.

Врачи-преступники  старались в первую очередь подорвать  здоровье советских руководящих  военных кадров, вывести их из строя  и ослабить оборону страны. Они  старались вывести из строя маршала  Василевского A.M., маршала Говорова Л.А., маршала Конева И.С., генерала армии  Штеменко СМ., адмирала Левченко Г.И. и  других, однако арест расстроил их злодейские планы, и преступникам не удалось добиться своей цели.

Установлено, что  все эти врачи-убийцы, ставшие  извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, - состояли в  наемных агентах у иностранной  разведки.

Большинство участников террористической группы (Вовси М.С., Коган Б.Б., Фельдман А.И., Гринштейн A.M., Этингер Я.Г. и другие) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт", созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах. На самом же деле эта организация проводит под руководством американской разведки широкую шпионскую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и Советском Союзе. Арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву «об истреблении руководящих кадров СССР» из США от организации «Джойнт» через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса.

Другие участники  террористической группы (Виноградов В.Н., Коган М.Б., Егоров П.И.) оказались  давнишними агентами английской разведки.

Следствие будет  закончено в ближайшее время.

Сталин не участвовал 9 января в обсуждении этого «Сообщения ТАСС» и привязанного к нему текста передовой статьи «Правды». Но опубликовать подобные материалы в советской  прессе без личного разрешения Сталина  было, конечно, невозможно.

Профессора М.Б. Коган  и Я.Г. Этингер оказались в списке «террористической группы» посмертно. «Сообщение ТАСС», как я мог наблюдать это и лично, произвело очень тяжелое и тревожное впечатление на московскую интеллигенцию и породило множество слухов. Особого удивления не было, особенно среди биологов, разные репрессивные кампании не были забыты. Гонения на генетиков и цитологов, а в физиологии на эндокринологов «антипавловцев» все еще продолжались. В «деле врачей», в той форме, как оно отражалось в прессе, был слишком очевидный антисемитский уклон. Именно это распространяло его далеко за пределы медицины и науки вообще.

Публичное сообщение  такого рода могло означать только одно — готовился открытый показательный  суд. Последняя фраза сообщения  о том, что «следствие будет закончено  в ближайшее время», означала, что  суд будет очень скоро. Но, как  показывают документы, ставшие известными лишь в последнее десятилетие, до суда было еще очень далеко. В  начале января 1953 года следствие по «делу врачей» по существу только начиналось. Наибольшее число арестов  приходилось на январь и февраль.

Закончить следствие  «в ближайшее время» и подготовить  это сложное дело для открытого  суда было практически невозможно. Показательные суды, по примеру 30-х  годов, основанные на лжесвидетельствах  и самооговорах, требовали очень  длительной подготовки, репетиций совместно  с прокуратурой и защитой и  полного психического подавления обвиняемых. По «делу ЕАК», завершившемуся в 1952 году, МГБ после трех лет следствия  не могло обеспечить открытость суда и участие прокурора и защиты. Но если открытый «показательный» суд  был нереален, какую цель могло  преследовать «Сообщение ТАСС»? Зачем  объявлять о скором окончании  следствия, которое в действительности только началось?

Последний этап «дела  врачей». Суд или ОСО?

В «деле врачей» в январе 1953 года возникли два русла — одно на поверхности, открытое, другое тайное, в недрах МГБ. Между ними не было синхронности, обычной для расчленения потоков рек перед их впадением в море. В МГБ в январе-феврале 1953 года шла эскалация арестов и связанное с этим расширение следствия. Публично-пропагандистская линия этого дела, напротив, предполагала скорый суд.

Заключительная  фраза «Сообщения ТАСС» о том, что «следствие будет закончено  в ближайшее время», означала начало пропагандистской кампании и призыв к общественности и всему советскому народу поддержать намеченные карательные  меры. Пропагандистские кампании такого типа организовывались и в прошлом  для разных процессов, но всегда после  окончания следствия и при  наличии так называемого «обвинительного  заключения». Пропагандистский шум  в таких случаях, как и в  спорте, целесообразен только на финише. Долго он просто не может продолжаться. Всего лишь за месяц до этого, в  начале декабря 1952 года, в специальном  решении «О положении в МГБ  и вредительстве в лечебном деле», ЦК КПСС обязало МГБ «до конца  вскрыть террористическую деятельность группы врачей, орудовавшей в Лечсанупре, и ее связь с американо-английской разведкой» [152]. Эта директива не предполагала того, что финиш уже близко. В январе 1953 года началась новая волна арестов, которая не остановилась и в феврале. Были арестованы профессора В.Ф. Зеленин, Э.М. Гольштейн, Н.А. Шерешевский, Я.Л. Рапопорт, СЕ. Незлин и другие. Среди них был второй личный врач Сталина Б.С. Преображенский, который обычно вызывался к Сталину на дачу при горловых заболеваниях. По данным Г.В. Костырченко, основанным на архивах, в «деле врачей» только по «кремлевской медицине» оказалось 37 арестованных [153]. В это же время шли аресты некоторых врачей, не имевших отношения к Лечсанупру Кремля.

Пропагандистская  кампания, наиболее интенсивно проводившаяся  в «Правде» и захватившая все  другие центральные газеты, по своему характеру создавала впечатление  о том, что суд над «убийцами  в белых халатах» уже готовится. До недавнего времени в биографиях Сталина и в работах по проблемам  антисемитизма в СССР можно было встретить заявления о том, что  судебный процесс над врачами был назначен «на середину марта» [154]. В одной из самых недавних биографий Сталина, написанной Романом Бракманом и опубликованной в 2001 году в Англии, утверждается, что Сталин назначил суд над кремлевскими врачами на конец февраля. «В этот год Пурим начинался на закате солнца в субботу 28 февраля. По еврейскому лунному календарю это был 14-й день месяца Адар, 5713 года» [155].

Пурим — это старинный еврейский праздник по случаю спасения еврейского народа от уничтожения в Персидской империи задолго до нашей эры. Бракман хотел показать, что 1 марта 1953 года повторилась история, подобная рассказанной в книге «Эсфирь» в Библии [156].

Пропагандистские  кампании такого рода в СССР никогда  не формируются стихийно. Возникает  какой-то штаб крупных идеологических чиновников, которые заказывают разным «надежным» авторам статьи и очерки. В такой штаб неизбежно должны были войти редакторы «Правды» и  «Известий», глава Агитпропа, редактор журнала «Коммунист» и несколько  идеологических работников из академической  среды. Главой Агитпропа был в  это время секретарь ЦК КПСС Николай  Михайлов. Главный редактор журнала  «Коммунист» Дмитрий Чесноков входил в состав Президиума ЦК КПСС. Шепилов, главный редактор «Правды», возглавлял образованную в 1952 году особую идеологическую комиссию. Можно встретить заявления о том, что Чесноков срочно по поручению Сталина написал книгу, оправдывающую все действия по наказанию и депортации евреев. Эта книга якобы была быстро отпечатана тиражом в миллион экземпляров и лежала на секретном складе МГБ и должна была распространяться «в день X» — то ли перед судом, то ли перед казнью [157]. Ни одного экземпляра этой книги пока не было найдено.

Сталин имел очень  большой опыт по организации разных судебных процессов, закрытых, открытых и открыто-показательных, на которые  приглашались иностранные корреспонденты и иностранные дипломаты. На этих судах 30-х годов обвинялись очень  крупные партийные и государственные  работники. Наиболее хорошо изучены  суды 1937—1938 годов, на которых Сталин выполнял функцию тайного режиссера, а Андрей Вышинский, главный прокурор, был постановщиком всего «шоу». Рассекреченные архивные материалы  дают достаточно хорошее представление  о том, сколько времени необходимо для подготовки такого рода показательных  судов [158]. Кооперация с судом достигалась не только применением физических методов следствия, но и шантажом по поводу судьбы родственников. Николай Бухарин был вынужден лжесвидетельствовать после года «обработки» и потому, что только в этом случае ему обещали сохранить жизнь молодой жены и малолетнего сына [159]. Делом врачей Сталин напрямую в январе-феврале 1953 года не занимался. Но он, безусловно, понимал, что для открытого судебного процесса оно не подготовлено. В архивных материалах этого «дела», которые изучал Г.В. Костырченко, также нет никаких указаний на подготовку открытого процесса, так как прокуратура и в феврале 1953 года не была подключена к следствию. «Если бы Сталин вскоре не умер, — считает Костырченко, — то, скорее всего, имело бы место действо, аналогичное тайной расправе над руководством Еврейского антифашистского комитета» [160]. Это предположение нельзя признать достаточно реалистичным. «Тайная расправа» в случае ЕАК оказалась возможной, так как само «дело ЕАК» было тайной с самого начала, и арестованные по этому делу были неизвестны за пределами московских еврейских кругов. «Дело врачей» после публикации «Сообщения ТАСС» стало всемирно известным, и перед судом должны были предстать знаменитые врачи, авторы учебников, заведующие кафедрами, академики медицины, основатели научных школ. В «деле ЕАК» был только один обвиняемый этого калибра, профессор Лина Семеновна Штерн. Именно поэтому ее выделили в отдельное «дело» и приговорили к ссылке, а не к смертной казни, как других. «Дело ЕАК» не могло быть образцом, так как оно, по существу, было провалом. Сам суд, хотя и закрытый, шел слишком долго, больше двух месяцев. Обвиняемые в большинстве случаев отказывались от своих показаний, данных на следствии, объясняя причину лжесвидетельств незаконными методами следствия. Отказ от показаний, данных на предварительном следствии, был неизбежен и для «дела врачей», если бы оно поступило на рассмотрение закрытого суда. Суд, даже если он закрытый, должен все же вести допросы обвиняемых, подтверждая данные следствия, и воссоздавать общую картину преступления. Нельзя исключить того, что Сталин, понимая все эти проблемы, мог уже склоняться к возможности закрытого суда по какой-либо упрощенной схеме. Но главные организаторы процесса в МГБ, прежде всего Гоглидзе, который в январе 1953 года, во время болезни Игнатьева, исполнял обязанности министра государственной безопасности, понимали, что проведенная ими работа по созданию «дела врачей» не подготовила его даже и для закрытого суда. В таких случаях следственный аппарат просит от прокуратуры или от директивных органов разрешения на продление срока следствия. Это нормальная практика, и в СССР продлять сроки следствия было достаточно легко. Совершенно неожиданно и МГБ, и Бюро Президиума ЦК КПСС на совещании 9 января 1953 года приняли решение не о продлении, а о сокращении сроков следствия и публично объявили о том что «следствие будет закончено в ближайшее время». В СССР в 1953 году существовал лишь один способ выполнения этого обещания — передача дела на рассмотрение не суда, а Особого Совещания при МГБ, то есть внесудебного органа, имеющего полномочия для вынесения быстрых приговоров заочно, по документам вины, представляемым только следствием. Именно Особое Совещание при МГБ, сокращенно просто ОСО, выносило приговоры Каплеру, Морозу-Морозову, сестрам Аллилуевым и другим родственникам Сталина, а также Полине Жемчужине, так как в этих случаях после ареста не проводилось и полноценного следствия. В СССР в 1953 году существовали два Особых Совещания — при МГБ и при МВД. Некоторое представление можно сделать пока лишь о рабо-те Особого Совещания при МВД, так как рапорты МВД Сталину были рассекречены и общий каталог всех рапортов за 1944—1953 годы опубликован в 1994 году [161].

В 1951—1952 годах поток  рапортов от МВД Сталину был, как  я уже отмечал, резко сокращен. Большая часть этих рапортов шла  теперь только Маленкову, Берии, Булганину  и другим лидерам. Последний рапорт о деятельности Особого Совещания  МВД Сталин получил в июле 1950 года. Это был доклад «О рассмотрении Особым Совещанием при МВД следственных дел на 112 человек 14 июля 1950 года» [162]. Это был второй рапорт за июль, в первом, 8 июля, Сталину доложили о приговоре 7 июля группе в 115 человек. Каждый месяц Сталин получал два или три рапорта о работе Особого Совещания МВД, и в одно заседание это совещание рассматривало обычно от 200 до 400 дел. В 1946—1947 годах цифры могли быть и выше, например 8 мая 1947 года были рассмотрены дела на 575 человек [163]. В это время через Особое Совещание при МВД СССР проходило около 15 тысяч дел ежегодно, и в этот поток попадали в основном националисты и «социально враждебные элементы» из западных областей Украины и из Прибалтики. Таким образом шло пополнение Гулага, находившегося в системе МВД. Особое Совещание при МГБ, деятельность которого не рассекречена в такой же степени (возможно, из-за ликвидации многих документов), специализировалось на делах более закрытого типа.

Само существование  Особых Совещаний для внесудебных  расправ было, по существу, государственной  тайной, хотя этот карательный институт возник еще в старой России после  убийства царя Александра II в 1881 году. Особое Совещание в императорской  России было введено для более  эффективной борьбы с нарастающим  терроризмом «Народной воли». Оно  обладало правом ссылки арестованных без суда на срок до пяти лет. В СССР Особое Совещание при народном комиссаре  внутренних дел СССР было учреждено  Постановлением ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года. ОСО появилось  в комплексе законодательных  актов при реорганизации ОГПУ в НКВД. НКВД был более крупной  организацией, и аппарат ОГПУ стал ее частью, Главным управлением внутренней безопасности. Особое Совещание для  быстрого и заочного рассмотрения дел  формировалось из пяти членов, самого наркома или его первого заместителя, начальника милиции, Генерального прокурора  или его заместителя и двух других членов. Советское Особое Совещание  обладало не только правом ссылки и  высылки на срок до 5 лет, но также  и правом заключения в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет. В условиях начавшегося  в 1937 году террора ОСО получило право  лишения свободы на срок до 8 лет. Через ОСО, без судов и даже без следствия, отправили в ссылку и в лагеря членов семей «врагов  народа», «социально опасных» бомжей, бывших дворян, выселяемых из Ленинграда и Москвы. ОСО утверждало списки. Поскольку потоки арестуемых были слишком большими, Особые Совещания бы-ли также созданы при наркоматах внутренних дел союзных республик, а иногда и в областях, причем они стали просто «тройками», состоявшими из трех лидеров республик — первого секретаря КП(б), Генерального прокурора и начальника милиции или республиканского наркома внутренних дел. Республиканские и областные ОСО исчезли в 1940 году. В начале войны постановлением Государственного Комитета Обороны от 17 ноября 1941 года Особому Совещанию при НКВД, если оно заседало с участием прокурора, было дано право выносить любые меры наказания, вплоть до расстрела. Но эти чрезвычайные полномочия ОСО при НКВД сохранились и после войны и были в силе в 1953 году [164].